Кирилл Еськов - Евангелие от Афрания
Иуде же предстояло теперь выступить в довольно необычном для себя амплуа ангела-хранителя. Отныне он разрешал все хозяйственные и денежные проблемы общины, оберегал ее от агентов иудейской тайной полиции, но главное – головой отвечал за личную безопасность Иешуа (на тот случай, если зелоты или первосвященники, разобравшись, наконец, в его учении, организуют покушение). Было, впрочем, у Иуды и еще одно деликатное задание: если бы Назареянин, паче чаяния, вдруг начал призывать к «священной войне с римскими оккупантами», то он был бы незамедлительно ликвидирован…
Как бы то ни было, Иуда постепенно приобрел статус второго лица в общине, фактически контролируя все практические стороны ее деятельности. Хватало у него дел и вне секты: активно формируя общественное мнение, он не только распускал фантастические слухи, но и сам инсценировал различные «чудеса». Кстати, именно имитации исцелений, в избытке организованные Иудой, значились основной расходной статьей в бюджете операции «Рыба».
Операция между тем успешно развивалась. Популярность Иешуа быстро росла, и за каких-нибудь три года он действительно превратился в одного из влиятельнейших религиозных лидеров Палестины. Более того, расхождения между его учением и классическим иудаизмом быстро углублялись, и я с изумлением наблюдал, как буквально на моих глазах рождается новая религиозная доктрина – доктрина, ни в чем не обманувшая моих надежд, проконсул! Первосвященники между тем явно проморгали опасность и безнадежно упустили момент, пока соперника еще можно было придушить в колыбели. Теперь им ничего не оставалось, кроме как организовывать возмущение иерусалимской толпы при посещениях города Назареянином или пытаться арестовать его. Делалось это крайне топорно и, естественно, лишь увеличивало популярность Иешуа. Тот, впрочем, и сам не оставался в долгу (чего стоили одни лишь разгоны менял из храма!), так что его Иерусалимские паломничества были всегдашней головной болью для нашей службы. Как-то раз ситуация накалилась настолько, что нам пришлось организовывать срочную эвакуацию Иешуа, – хвала Юпитеру, что тот и сам не понял, как оказался за пределами города.
Возросшая популярность Иешуа имела и одно непредусмотренное мною следствие: с ним начали завязывать контакты представители либерального крыла Синедриона. Сообщения об этом поначалу не вызвали у меня ни малейшего восторга. Дело в том, что означенные либералы составляют предмет отдельной моей заботы (какой ни есть, а все же противовес «ястребам» в иудейском руководстве); в результате же их сближения с Назареянином возникала опасность того, что все яйца окажутся сложенными в одну корзину. Взвесив, однако, все «за» и «против», я решил пойти на известный риск и не препятствовать этим спонтанно возникшим контактам; в конце концов, Иешуа и Никодим – политические фигуры, а не агенты-нелегалы. Во-первых, от такой связки можно было ожидать любопытнейших кумулятивных эффектов. Во-вторых, я получал возможность в экстренных случаях оказывать Назареянину помощь якобы от лица влиятельной иудейской группировки, что позволяло избежать ненужных вопросов; именно так, например, и была ему представлена упомянутая выше эвакуация.
К сожалению, возникло и одно серьезное осложнение. В Иудее в то время проповедовал другой пророк – Иоанн, прозванный Крестителем. Этот фундаменталист, более правоверный, чем фарисеи, пользовался огромной популярностью среди простонародья, иудейские власти же относились к нему с опасливым почтением. И вот в течение некоторого времени на наших глазах происходил чистый эксперимент, поставленный на берегах Иордана самой жизнью, – параллельная проповедь двух сильных религиозных лидеров. Увы! почти сразу же стало ясно, что тут нам не светит: иудеянам была куда более по душе яростная, обличительная манера их земляка.
Между сектами, понятное дело, сразу же возникло соперничество. И если сами Иешуа с Иоанном еще считали необходимым держаться в рамках приличий, то ученики их только и искали случая сойтись стенка на стенку во славу своих Равви, соответствующим образом влияя на остальную паству. Было ясно как день, что в самое ближайшее время события пойдут по нарастающей и конкуренция перерастет в открытое противоборство – противоборство, совершенно для Иешуа безнадежное. Мне ничего не оставалось, кроме как вмешаться в естественный ход событий и изолировать Иоанна; собственно говоря, он и без того уже сидел у нас в печенках, только вот добраться до него было очень непросто.
О том, чтобы арестовать Крестителя именем Кесаря и затем быстренько казнить его по обвинению в антиримской пропаганде, не могло быть и речи: подобная «братская помощь» замажет Иешуа так, что его потом до конца жизни не отмоешь. Добиться осуждения Иоанна Синедрионом было практически невозможно: фарисеи ему откровенно сочувствовали, а саддукеи – боялись связываться; попытка же надавить на них через прокуратора просто возвращала нас на исходную позицию. К тому же сам прокуратор категорически возражал против даже временного содержания пророка под стражей на вверенной ему территории, – обоснованно опасаясь массовых беспорядков. Организовать покушение можно было без особых проблем, однако Креститель, как мне было достоверно известно, имел в полицейских и разведывательных службах Иудеи достаточное количество тайных почитателей, вполне способных провести самостоятельное расследование.
Событий на Иордане следовало ждать буквально со дня на день, а тут еще, как назло, я получил от прокуратора приказ – отправляться в Галилею с дипломатической миссией. Вот тут-то меня и осенило; как говорится, не было бы счастья… Оставив своему заместителю необходимые инструкции, я в тот же день отбыл в Тивериаду. В ходе начавшихся там переговоров я заявил Ироду, что мы уже сыты по горло обещаниями галилейского руководства – «Нынче же после обеда!» – пресечь террористическую активность тамошних зелотов: «Нам вполне понятно, что все вооруженные силы Галилеи сейчас заняты в пограничном конфликте с Аретой Аравийским. В связи с этим я уполномочен заявить, что Рим готов пойти навстречу местным властям и оказать им срочную интернациональную помощь в деле очистки территории от бандформирований; две когорты спецназа уже подготовлены к перебазированию и могут выступить хоть завтра».
Ирод вполне резонно возразил, что римским властям не мешало бы для начала навести порядок у себя под носом – в Иудее. Он, к примеру, никогда в жизни не потерпел бы на своей территории ни разбойничьей армии Элеазара, ни подрывной пропаганды – вроде той, что ведет, при полном попустительстве Синедриона и римского прокуратора, небезызвестный Иоанн Креститель. После чего тетрарх, как и ожидалось, произнес ряд пожеланий по поводу дальнейшей судьбы Крестителя – как земной, так и загробной (ибо сей блестящий оратор давно избрал Ирода главной мишенью для своих обличений).
…Отправив срочную депешу в Иерусалим, я провел следующие три дня в вынужденном безделье: вел беспредметные «консультации» с местными полицейскими чиновниками (все они и слово-то такое – «зелоты» – услыхали впервые в жизни), а главным образом, воздавал должное местному вину и дворцовым танцовщицам. Вино, на мой плебейский вкус, было чересчур терпким; девушки, напротив, были восхитительны, только вот свои изысканные ласки они чередовали с такими разговорами… Похоже, я добился своего, и галилейские коллеги действительно держали меня за фраера. К исходу третьей ночи я получил ожидаемую шифровку и утром снова был у Ирода.
Лучезарно улыбаясь, я сообщил ему, что римское руководство учло высказанное в прошлой беседе пожелание тетрарха Галилеи и Переи и предприняло жест доброй воли. Небезызвестный Иоанн, по прозвищу Креститель, был прошлой ночью захвачен и вывезен на территорию Переи, в дальнюю прифронтовую крепость Махерон. Итак, давний оскорбитель Ирода доставлен ему, перевязанный шелковой ленточкой, и тетрарх может поступать с оным оскорбителем так, как ему заблагорассудится. Не считает ли владыка нужным заново вернуться к вопросу о безотлагательном проведении на территории Галилеи антиповстанческих операций силами римского спецназа?
Я дипломатично умолчал о том, что группа захвата была обмундирована в униформу галилейской полиции, а гарнизон Махерона, состоящий в основном из десятиградских греков, был откровенно введен нами в заблуждение. Ироду, впрочем, хватило и того, что он услыхал: подобрав отвалившуюся поначалу челюсть, он завопил: «Крайним меня решили сделать?! А вот хрен вам по всей морде!» Я только растерянно разводил руками («Дык, ёлы-палы, хочешь как лучше…»), дожидаясь, пока тот придет в себя.
Все равно деваться тебе, голубь, некуда. В таких делах рыбка задом не плывет: посадить человека – это пара пустяков, а вот выпускать его обратно ох как сложно. Это ведь либо признание собственной ошибки, либо расписка в бессилии; лучше уж убрать его вовсе, ибо, как известно, нет человека – нет и проблемы! (Впрочем, пойди вдруг Ирод на такую дурь, как освобождение Иоанна – тот все равно недалеко бы ушел от крепостных ворот Махерона, уж об этом бы мы позаботились). Наконец тетрарх взял себя в руки и твердо заявил: «Ловко придумано: с одной кошки – две шкурки! Только со мною, трибун, такие шутки не пройдут, заруби это себе на носу; хочешь торговать – называй настоящую цену». Дальнейшие переговоры носили уже вполне конструктивный характер.
