Александр Лопухин - Толковая Библия. Том 1
Построение первого города
17. И познал Каин жену свою; и она зачала и родила Еноха. И построил он город; и назвал город по имени сына своего: Енох
"И познал Каин жену свою..." Невольно рождается вопрос: кто же была жена Каина? Очевидно, одна из сестер, разъясняют святой Иоанн Златоуст и блаженный Феодорит "так как это было вначале, и между тем, роду человеческому надо было размножаться, то и позволено было жениться на сестрах". Вероятно, она состояла с ним в браке еще до убиения Авеля, так как сомнительно, чтобы какая-либо женщина рискнула соединить свою судьбу с заведомым братоубийцей.
"И познал Каин жену свою; и она зачала и родила Еноха..." Отсюда начинается краткая история новой, обособлявшейся ветви первобытного человечества или точнее — генеалогия каинитов. Она состоит почти из одного только перечня главных имен, лишь изредка сопровождаемого небольшими пояснительными замечаниями. Но, принимая во внимание особое свойство древне-библейских имен выражать отличительные особенности и положение каждой личности в патриархальной фамилии, — мы должны находить (читать) историю их жизни в анализе самых их имен. Так, напр., имя первого сына Каинова Енох — значит "освятитель, начинатель, обновитель" — могло быть дано ему, как первенцу (ср. Исх. 6:14[162]; Чис. 26:5[163]) и как "инициатору" новой формы жизни — "городской", взамен прежнего беспокойного скитания. Нарекая своего сына именем "начинателя, обновителя", Каин, очевидно, выражал ту свою заветную мечту, что с рождением сына в момент начатой им постройки города как некоторого культурно-оседлого жилища, если не для него самого лично, то для его потомства наступает новый, более светлый период жизни, что Енох, родившийся уже не бесприютным скитальцем, а оседлым горожанином, откроет собой новую, более счастливую эру истории каинитов.
"и построил он город" т.е. положил основание, сделал его закладку, предоставил самую постройку города Еноху и дальнейшим генерациям. Этот город должно представлять себе лишь в виде простого укрепленного пункта, вероятно, опоясанного рвом и огороженного тыном для защиты от нападения диких зверей. С точки зрения материальной культуры, постройка первого рода — событие чрезвычайной важности, так как оно знаменует переход от кочевого быта к оседлому и говорит даже о значительном прогрессе последнего.
18. У Еноха родился Ирад (Гаидад); Ирад родил Мехиаеля (Малелеила); Мехиаель родил Мафусала, Мафусал родил Ламеха,
"У Еноха родился Ирад", названный в славянской Библии ошибочно "Гаидад", вследствие смешения еще в греческом переводе LXX двух сходных по начертанию начальных букв этого имени и перестановки их. Филологически имя Ирад означает "город" и там самым указывает на него, как на жителя города по преимуществу, как на первого истинного горожанина. Отсюда должно заключать, что постройка города, начатая Каином, продолженная Енохом, была относительно закончена лишь при рождении у последнего сына, которого он, для увековечения сего достопамятного события, и называет "Ирадом".
"Ирад родил Мехиаеля". Имя сына Ирадова, по словопроизводству с еврейского, означает "пораженный, уничтоженный Богом" и, по догадке толковников, заключает в себе намек на какое-то особенно божественное вразумление забывшихся каинитов. Но в чем же именно состояло это вразумление, нельзя сказать ничего определенного: может быть, здесь увековечено было воспоминание о каком-либо страшном стихийном бедствии, в котором каиниты познали небесную кару.
"Мехиаель родил Мафусала..." Имя этого нового каинитского родоначальника, по более правдоподобному его толкованию, значит: "человек, муж Божий", т.е. испрошенный у Бога, данный Им; в нем, равно как и предшествующем имени, не без основания усматривают следы некоторого смирения горделивых потомков Каина и их временного обращения к Богу, бывшего следствием обрушившегося на них небесного наказания.
"Мафусал родил Ламеха..." На личности самого Ламеха и на истории его семьи бытописатель останавливается с некоторой подробностью, давая этим самым знать, что семья Ламеха особенно типична для характеристики всего каинитского племени. Обращает на себя внимание, прежде всего, уже самое имя "Ламех", которое значит "разрушитель, неприятель".
19. И взял себе Ламех две жены: имя одной: Ада, и имя второй: Цилла (Сеяла)
"И взял себе Ламех две жены..." Ламех позорно увековечил свое имя тем, что первый ввел многоженство, этим самым он извратил богоучрежденный характер брака (2:24) и обнаружил свою нравственную разнузданность и плотоугодие.
"имя одной: Ада, и имя второй: Цилла". О таковом именно характере Ламехова брака могут говорить и имена его жен, из которых первое означает — "украшение, привлечение", второе — "тень, ширма".
Начало пастушеской и промышленной жизни
20. Ада родила Иавала; он был отец живущих в шатрах со стадами. 21. Имя брату его Иувал: он был отец всех играющих на гуслях и свирели. 22. Цилла также родила Тувалкаина (Фовела), который был ковачом всех орудий из меди и железа. И сестра Тувалкаина Ноема
Три первых имени этого раздела истолкованы в самом тексте, что значительно облегчает установку их филологического смысла. Так, первый сын Ады Иавал значит "кочевник, ведущий стада", и в Библии он называется "отцом живущих в шатрах со скотом", т.е. родоначальником или, точнее, только устроителем пастушеско-кочевого образа жизни. Имя второго сына Ады — Иувала, происходящее от слова jobel (юбилей) — протяжный музыкальный звук, издаваемый трубою, — указывает на него, как на изобретателя "струнных и духовых" инструментов, о чем прямо говорится и в самом библейском тексте. Наконец, третий сын Ламеха, рожденный уже от другой жены, носил имя Тувалкаина (по-греч. LХХ — Фовела). Библия не объясняет нам значение имени этого патриарха, но она прекрасно определяет его роль, как изобретателя разного рода медных и железных инструментов, потребных для земледелия, скотоводства, охоты, войны и музыки. Краткая заметка бытописателя обо всем этом служит попутным указанием на весьма важный культурно-исторической момент, знаменующий переход из каменного века в металлический, при этом обращает на себя особенное внимание и та любопытная подробность, что и Библия, в полном согласии с позитивной историей культуры, обработку "меди" ставит раньше выработки "железа".
"И сестра Тувалкаина Ноема..." Вот теперь Писание в первый раз упоминает отдельно о женщине, — говорит Златоуст: "не просто и не беспричинно поступил так блаженный пророк, но чтобы доказать нам нечто сокровенное".
Ламех и его жены, — песнь Ламеха
23. И сказал Ламех женам своим: Ада и Цилла! послушайте голоса моего; жены Ламеховы! внимайте словам моим: я убил мужа в язву мне и отрока в рану мне; 24. если за Каина отметится всемеро, то за Ламеха в семьдесят раз всемеро
Эти два библейских стиха, известные под именем "песни Ламеха", представляют собой древнейший памятник семитической поэзии, так как в нем мы впервые встречаемся с характеристическим ее признаком — параллелизмом мыслей и строф. "Во всей всемирной литературе нет памятника древнее данного отрывка семитической поэзии", — говорит один ученый полуотрицательного направления (Ленорман).
"послушайте голоса моего... внимайте словам моим" — вот типичный для еврейской поэзии пример параллелизма мыслей, т.е. повторения одной и той же мысли, только в разных словах.
"я убил мужа в язву мне и отрока в рану мне..." Здесь точно также повторяется одна и та же мысль, хотя и с некоторыми вариациями. Гораздо труднее вопрос о том, в каком смысле следует понимать всю эту речь Ламеха перед своими женами о каком-то будто бы совершенном им убийстве. Говорится ли все это только в вопросительной форме, т.е. в смысле того — "разве я убил мужа... и юношу", или в положительной — как уже о совершившемся факте только двойного убийства, или же, наконец, лишь в предположительной — именно, что я убью всякого, кто станет на моей дороге, будет ли то зрелый муж, или юный отрок? Большинство современных экзегетов склоняются на сторону последнего решения вопроса, находя, что здесь прошедшее время глагола "убил" употреблено вместо будущего, для выражения несомненности исполнения выражаемого им действия: "я несомненно убью, все равно, как бы уже убил", дерзко и хвастливо заявляет о себе Ламех.
В зависимости от такого взгляда на характер текста и вся песнь Ламеха получает значение победного гимна мечу. Восхищенный кровавым изобретением своего сына Тувалкаина, Ламех как бы подходит к своим женам и, потрясая грозным оружием, надменно хвалится перед ними этой новой культурной победой, создающей ему положение деспота и властелина. "Я убью всякого, будет ли то почтенный, зрелый муж или легкомысленный отрок, раз он осмелится нанести мне хотя бы малейшее оскорбление. И если Бог за смерть Каина обещался воздать всемеро, то я, вооруженный грозным изобретением своего сына, сумею в семьдесят раз лучше постоять за себя сам!"
