Н. Борисов - Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв.
Завершение московско-тверского спора проходило в условиях разгоравшейся антиордынской борьбы. Дмитрий Московский открыто поднял знамя этой борьбы в 1374 г. Через горечь неудачи в битве на р. Пьяне (август 1377 г.), через радость первой большой победы на р. Воже (август 1378 г.) дорога истории вела Русь на Куликово поле.
Новый курс московской политики складывался в острой борьбе боярских группировок. Вопрос об отношениях с Ордой расколол окружение Дмитрия на два противостоящих лагеря. Те, кого летопись именует «старыми боярами», стояли за сохранение верноподданнических отношений с ханским двором.
Среди тех, кто выступал за верность ордынской политике Ивана Калиты, первое место занимал митрополит Алексей. В клерикальной литературе его принято изображать «духовным отцом» Куликовской битвы. «Битва на Куликовом поле была подготовлена св. Алексеем», — утверждает современный английский «специалист по истории православной церкви» Н. Зернов [66]. Ту же мысль, хотя и в более осторожной формулировке, проповедуют и отечественные церковные писатели. Так, патриарх всея Руси Алексей (1944—1970) в переложении жития своего тезки, митрополита Алексея, писал: «Плодом его благотворного влияния явилось единодушие русских князей, которое вскоре по кончине святителя дало возможность великому князю Московскому Дмитрию Ивановичу собрать силы и выступить против грозных полчищ Мамая и одержать над ними победу на поле Куликовом» [67].
Как и во многих других случаях, клерикальная традиция не подтверждается данными исторических источников. Более того, источники опровергают подобный взгляд на митрополита Алексея. В действительности этот иерарх последовательно выступал за отказ от вооруженной борьбы против ордынского ига. Трудно сказать, чем была вызвана такая позиция митрополита: боязнью потерять привилегии, которые имела церковь в условиях ига, верностью политическим заветам Ивана Калиты или же просто старческой осторожностью, боязнью риска, неизбежного в военном деле. Так или иначе, Алексей был тверд в своих убеждениях.
Память о примирительном отношении митрополита Алексея к «татарам», как именовали на Руси ордынцев, долго сохранялась в преданиях московского двора. Известный Григорий Котошихин, служивший подьячим в Посольском приказе и в 1664 г. бежавший из России в Польшу, в своем сочинении сообщает немало интересного о внешнеполитических связях России. Говоря об отношениях с Крымским ханством, политическим наследником Золотой Орды, Котошихин замечает, что русские цари, боясь грабительских набегов татар, стремятся умиротворить хана и его вельмож богатыми дарами — «поминками». «А будет тех поминков на год болши 20 000 рублев, А уложил те поминки давать Алексей, митрополит Московский, после того времени, как он был в Крыму в полону, тому много лет назад. Также он, митрополит, заклял Московское государство, чтоб они сами на Крымских людей войною не ходили, а утешали б нечестиваго дарами; а ежели они через его заклинание учнут на Крым ходить войною, и им в войне не даст бог поиску, а в земле плоду; разве они, Крымские люди, сами учнут войною приходити— и против них стояти повелел. И по тому его заклинанию Московский царь то и чинит: сам войною на Крым не наступает, а откупается такими дарами ежегодь» [68]. Алексей, насколько известно, никогда не был в плену в Крыму. Однако суть его отношения к татарам предание, записанное Котошихиным, отражает правильно.
Чем быстрее и увереннее шел возмужавший воспитанник Алексея к тому историческому рубежу, перейдя который он из князя Дмитрия Ивановича превратился в легендарного Дмитрия Донского, тем глубже становилась незримая трещина, разделявшая этих двух выдающихся людей своего времени. Не только в дореволюционной, но и в советской исторической литературе можно встретить утверждение, что отношения между Дмитрием Ивановичем и митрополитом Алексеем были безоблачными от начала до конца. Так, например, известный советский историк С. Б. Веселовский писал: «В отношениях церковной власти к светской Алексей достиг такого согласия и такого мирного сотрудничества, которое после него уже не повторялось в истории русской церкви, если не считать соправительства патриарха Филарета Никитича и его сына — царя Михаила»[69].
В действительности картина была отнюдь не столь идиллической. Время молодости князя Дмитрия— героический период в истории Московской Руси. В эти годы вопросы политического устройства страны все чаще решались в открытом бою, с оружием в руках. В новых условиях политическое значение митрополичьей кафедры заметно упало. К тому же и сам князь Дмитрий быстро осознал свою силу и значение. По складу характера он был далек от набожности и покорности чьей-либо воле. Его трудно было запугать рассказами о «геене огненной» и «Страшном суде». Дмитрий не желал разделять великокняжескую власть с кем бы то ни было, в том числе и с митрополитом.
Летописи, неоднократно редактировавшиеся церковниками, почти не сохранили прямых указаний на конфликты между князем и митрополитом. Однако косвенных свидетельств такого рода в источниках можно найти довольно много. Чтобы правильно истолковать летописные известия, необходимо учитывать весь строй тогдашней русской жизни. Положение человека в древнерусском обществе определялось прежде всего происхождением, родственными связями. Сын получал место на службе и за княжеским столом по заслугам отца. Отношения строились на принципах семейной, родовой поруки. Возвышение одного тянуло за собой всю фамилию, и наоборот, падение неудачника бросало тень на всю его родню. Митрополит Алексей, несмотря на свой духовный сан, никогда не порывал связей с родной для него средой московского боярства. Его родные братья служили при московском дворе, а племянники завещали хоронить себя в Чудовом монастыре — возле гроба их дяди, «святителя Алексея».
И друзья и родственники митрополита в середине 70-х годов переживали плохие времена. Алексей был близок с боярским родом Вельяминовых. В их фамильной «богомольне» — Богоявленском монастыре — он начинал свой иноческий путь. Однако Дмитрий Иванович весьма круто обошелся с Вельяминовыми. В 1374 г. он отобрал у них фамильную привилегию — пост московского тысяцкого. А когда один из Вельяминовых, озлобившись, бежал сначала в Тверь, а затем в Орду и принялся там интриговать против московского князя, Дмитрий, изловив изменника, приказал отрубить ему голову. Это была первая публичная казнь в Москве.
Опала на Вельяминовых совпала со скандальным поражением московского воеводы Александра Пле-щея, родного брата митрополита, в бою с новгородскими ушкуйниками под Костромой. Летописец, не скрывая иронии, рассказывает о том, как воевода Плещей бежал от врага, «плещи (то есть «плечи».— Н. Б.) показав». Это история могла стать предметом обсуждения и даже попасть в летопись только в обстановке падения авторитета и влияния Алексея.
На закат могущества Алексея указывает и еще одна фраза из летописи. В 1376 г. литовский митрополит Киприан потребовал, чтобы Новгород признал его своим духовным главой. Новгородцы очень не любили митрополита Алексея за его союз с Москвой и связанные с этим крутые меры в отношении новгородских владык. Они рады были свергнуть его власть, но из осторожности ответили Киприану уклончиво: «Посылай на Москву к великому князю. И если он тебя примет митрополитом на Русь, то ты и нам митрополит»[70]. Примечательно, что новгородцы в своем ответе ничего не говорят об Алексее и даже допускают возможность того, что князь Дмитрий отступится от него и признает Киприана.
Среди факторов, влиявших на отношения между митрополитом и московским князем, нельзя забывать и еще один—финансовый. Московские князья знали счет деньгам. Бережливость, доходившая до скупости, была их фамильной чертой. Между тем расходы на содержание митрополии, львиная доля которых покрывалась за счет княжеской казны, все возрастали и возрастали.
Большие средства шли и на обеспечение Чудова монастыря, основанного Алексеем в московском Кремле в конце 50-х годов. Земля, на которой разместился монастырь, была подарена митрополиту ханшей Тайдулой в благодарность за исцеление «от глазной болезни». Согласно московскому преданию, на этом месте прежде находилось подворье татарских баскаков.
В 1365 г. в монастыре были построены каменный собор, а также трапезная и каменные погреба. Собор был посвящен «Чуду архангела Михаила, иже в Хонех». Митрополита привлекла легенда о том, как Михаил архангел спас некоего монаха Архиппа, жившего в «Хонех Фригийских». Язычники, желая уничтожить церковь, при которой служил Архипп, перекрыли воды реки. Однако вмешательство архангела прекратило наводнение. Он ударил жезлом в скалу —и вся вода ушла в образовавшуюся расселину.
