Анатолий Михайловский - Соблазн зла
И, если до появления Христа на земле, «естественно» было известное смешение обоих понятий; если нередко стирались в сознании человеческом грани между добром и злом, то христианство сделало это окончательно невозможным. Ясен стал акт грехопадения, когда злое Начало вошло, как действующая сила, в мир. Действительностью стала великая тайна искупления, которым сломлена была власть зла и открылся человеку путь Истины и Жизни. Осмысленною стала земная история рода человеческого через обетование вечного возмездия, грядущего торжества Добра и Правды.
Лишь поколебав одну из этих трех опорных точек, к которым неразрывно прикреплена участь людей на все время их земного существования, можно потрясти судьбы и отдельного человека, и целых народов, и всего человечества. Не война и не террор, не голод и не мор таят в себе гибель для человека, но разрыв его бытия и сознания с тремя мистическими актами — грехопадения, искупления и возмездия, — верою в которые он живет.
Лукавая диалектика, стирая постепенно границы между добром и злом, искажая смысл окончательного торжества Божьей Правды и безусловной победы доброго начала в мире над злым, стремится поколебать именно эти три мистических акта, засорить в человеке источник его ведения о себе, отравить родник воды живой, из которого он только и черпает свои силы.
Особенно опасна эта сатанинская диалектика тем, что опирается она вначале не на злые, а на добрые стороны в человеческой природе: божеское в человеке подстрекается к восстанию и бунту против Бога, — не только во имя правды и добра, но и во имя свободы.
Ибо, подобно истине и добру, и свобода — это то вечное и первозданное, к осуществлению чего стремится природа человеческая в своей первоначальной чистоте:
разум — к истине,
чувство — к добру,
воля — к свободе.
«Дух дышит, где хочет»: Он не терпит ни внешнего принуждения, ни — тем более — раболепного низкопоклонства. Истина и добро не полноценны в плане божественного мироздания, если они не осуществляются человеком свободно, а поэтому нет и полноценной человеческой личности без свободы, без свободы духовного творчества. Без нее мертвеет и костенеет язык мыслителя, писателя и поэта, и художник превращается в ремесленника; без нее увядает мысль и гаснет вдохновение; чахнет дарование, талант и гений; умирает искусство и наука; иссякает великий, божественный дар слова, и литература превращается в какой-то жалкий подголосок той или иной «политграмоты», Поэтому и всякое умаление свободы духа неизменно оказывается нарушением и поруганием божественного начала в человеке.
Но как нарушенная правда превращается в ложь, а искаженное добро становится злом, так и извращенная свобода неминуемо претворяется в свою противоположность, переходит в соблазн и искушение, вырождается либо в разгул и распущенность, либо в насилие и произвол.
* * *Н. В. Гоголь сказал когда-то, что дьявол — «обезьяна Бога». Надевая на себя личины Правды, Добра и Свободы, он искажает эти извечные, божественные начала и сеет лишь ложь, зло и рабство. Все творчество Гоголя — непрерывная и упорная борьба с чортом, а оружие его в этой борьбе — смех, холодный и острый клинок сатиры: зло жалко, ничтожно, смешно в своем безобразии, как жалок, смешон и ничтожен сам чорт. Одного не видел, не хотел видеть писатель: великого соблазна искушения, который опирается на врожденное человеку чувство Красоты, когда злое начало является взорам в облике чего-то поистине прекрасного, вернее — кажущегося прекрасным; в облике, в котором нет ничего уродливого, смешного, «комичного».
В своей юношеской поэме «Демон» М. Ю. Лермонтов рисует образ Соблазнителя, опасный именно своею трагическою красотою, влекущей к себе доброе и высокое стремление «помочь» и «спасти», заложенное в божественной природе души человеческой:
«О, выслушай из сожаленья:
Меня добру и небесам
Ты возвратить могла бы словом, —
Твоей любви святым покровом
Одетый, я предстал бы там,
Как новый ангел, в блеске новом» —
вот слова искушения, которыми «Царь познанья и свободы» улавливает в свои сети чистое сердце Тамары. Клятва Демона звучит еще более ярким исповеданием добра и любви, рассеивающим последние сомнения, боязнь и недоверие:
«Хочу я с небом примириться,
Хочу любить, хочу молиться,
Хочу я веровать добру,
Слезой раскаянья сотру
Я на челе, тебя достойном,
Следы небесного огня, —
И мир, в неведеньи спокойном,
Пусть доцветает без меня!»
Зло замаскировалось, притаилось. Но лишь только душа человеческая поддалась искушению и соблазну, как спадает личина, и Искуситель предъявляет свои права:
«На сердце, полное гордыни,
Я наложил печать свою,
Здесь больше нет твоей святыни,
Здесь я владею и люблю!»
Начинается открытая борьба Дьявола с Богом, о которой говорит Ф. М. Достоевский. Никто из богословов, философов и художников слова во всей мировой литературе не заострил и не углубил этой темы, составляющей в сущности содержание жизни и истории человеческой, так полно и беспощадно, как этот гениальный писатель-пророк. В его творениях встают перед нами уже такие образы, как Шигагалев и Ставрогин, Свидрягайлов и Раскольников, вступивший на путь прямого оправдания злого начала, Смердяков и Иван Карамазов, «почтительно возвращающий свой билет» Богу, — образы не просто грешников «по немощи плоти», а сознательных богоборцев, поддавшихся соблазну зла в его высшей и страшной степени гордого вызова своему Творцу, вызова, стоящего на грани «хулы на Духа Святаго». И никто так, как Достоевский, не вскрыл внутреннего порока и корня злого начала.
Корень всякого зла и источник, его питающий, неизменно один: это — ложь. Дьявол — «лжец и отец лжи», по слову Спасителя. Из этого корня вырастают на земле неправда и несправедливость, ненависть и злоба, разгул страстей и инстинктов, насилие, произвол, рабство. Ложью начинается и ею питается каждое грехопадение — и отдельного человека, и народных организмов.
История человечества знает целые государства, построенные — под личиной Правды, Добра и Свободы — на обмане, ненависти и рабстве. Нам известны страны, где все от мала до велика лгут или вынуждены, лгать. Лжет «возлюбленный вождь»; лжет его правительство; лгут печать, радио, театр, кино, литература; вынуждено лгать «благодарное» население, спасая жизнь или жалкую пародию на благополучие. Мало того: явная, наглая ложь торжественно провозглашается «истиной»; очевидное, неприкрытое зло именуется «добром»; жесточайшее рабство и надругательство над личностью человеческой объявляется «свободою».
От рабов требуется при этом не только слепое подчинение «мудрому» и «гениальному» водительству, но и непрерывное выражение восторга и преклонения, постоянное восхваление жертвою своего палача, непрестанное воскурение фимиама перед «великим», «любимым», «единственным»…
А ведь родилось и выросло это чудовищное исчадие ада из подлинного и искреннего стремления тысяч и тысяч людей к истине, добру, справедливости и свободе, из вековой жажды народных масс к «правде» и «воле»!
Об одном только забыли — о самом главном: решили построить величественное здание земного счастья и благополучия без Бога. Возвестили «правду»— и опутали народ и себя такой паутиной лжи, что от «правды» остались разве лишь миллионы листов газеты, самое название которой так резко расходится с ее содержанием. Провозгласили торжество «добра» — и задыхаются от бесовской злобы, заливая землю потоками крови, стремясь заглушить стоны истязаемых. Декларировали «свободу» — и установили такую кабалу, что самые мрачные страницы в истории человечества кажутся просветами по сравнению с жуткой действительностью, царящею под знаком «солнечной» конституции…
«Если Бога нет, то все позволено», — провидел Достоевский. А соблазн зла и заключаемся как-раз в искажении Истины, Добра и Свободы через их отрыв от своего божественного источника, от Бога, Который прежде всего Любовь. И завет апостола: «пусть языком твоим говорят ангелы, но если в словах твоих не будет любви, то они будут медью звенящей и кимвалом бряцающим» — этот завет встает перед миром, как единственное мерило истины и лжи, добра и зла, свободы и рабства.
* * *Распространенное представление, что политические и социальные движения, выносимые наверх девятым валом революционных бурь, оказываются победителями только потому, что обращаются они к инстинктам масс, в основе своей неверно. Победа «великих» по историческому значению своему революций обусловливается в первую очередь тем, что неистребимы в человеке и стремление к истине, и напряженное желание осуществить какую-то правду на земле, и постоянное искание добра, свободы и высшей справедливости.
