Ирина Голаева - Повесть об одинокой птице
По вечерам она стала подрабатывать в кафе официанткой. Кафе было далеко от дома, она не хотела, чтобы соседи потом судачили о ней. Пробовала работать ночью в большом супермаркете, но днем на лекциях в институте валилась от сна. А в кафе требовались официантки на вечернюю смену, и кто-то из соседней группы предложил подменять ее. Так они и работали – день через день. Кафе закрывалось в 23 часа, она успевала на последний автобус и потом еще около часа ехала по пустым городским улицам. Работа была не ахти какая. Постоянно приходилось быть начеку, чтобы не задеть кого-то подносом или вовремя уйти, когда начинали приставать. Она была вынуждена ходить в короткой юбке и в блузке с сильным вырезом на груди. Может, ее и не взяли бы, если бы Алка, которую она должна была сменять, не уговорила управляющую. Вскоре она юрко вертелась с подносом между столиками, пропуская мимо ушей всю пьяную болтовню, и старалась меньше торчать в зале. Зато каждый вечер возвращалась с живыми деньгами. Кое-кто давал и чаевые, особенно были щедры кавказцы, облюбовавшие это кафе. Денег, которые она зарабатывала, хватало на оплату квартиры и жизнь в дорогом городе. Много ей было не нужно. В кафе ее кормили бесплатно, а потом иногда стали давать с собой, когда через Алку узнали, что она живет одна и недавно потеряла отца. Повариха тетя Тома жалела ее и частенько выручала, когда пьяные посетители не понимали, что надо платить. Тетя Тома была женщиной грузной, прямой и доброй, как должно быть хорошему повару.
Потихоньку ее жизнь начала налаживаться. С матерью со дня последней встречи она совсем перестала видеться. Та иногда звонила, спрашивала, не нужно ли чего, но она всегда отвечала – нет. Все же в голосе матери чувствовалась какая-то виноватость. И к своему приятному удивлению, придя спустя полгода на кладбище, она увидела, что вместо безликой покосившейся серой плиты стоит настоящий гранитный памятник с высеченными словами – «Мы помним о тебе». Могилка была ухожена, вокруг посыпано мелким светлым гравием. Посажены золотистые цветы. Теперь не веяло сыростью и холодом, как в первый день. Она стала чаще приходить на это место.
Однажды, возвращаясь с кладбища, она увидела вдалеке довольно большую толпу людей. Это были мужчины, женщины, не было детей. Они что-то говорили, потом запели. Таких красивых песен она никогда не слышала. Солнце выглянуло из-за тучки и тут же сильным столбом света озарило их. Это ее сильно удивило, и она остановилась, наблюдая за этой группой. Ее поразило то, что лица их не были печальны. Наоборот, светлы и спокойны. Таких лиц она раньше не видела. Все в облике этих людей притягивало ее. «Кто это? Откуда?» – пронеслось в голове. Ей хотелось подойти к ним поближе, познакомиться, но какой-то страх и смущение не давали сделать этого шага. До нее долетали только отдельные фразы. Она услышала слова – «Господь», «Христос», «обители». Но больше всего ее поразило слово «жизнь Вечная». Она никогда еще не слышала такого словосочетания – жизнь и вечная.
Она стояла в сторонке, и ей не хотелось уходить. Вскоре люди засуетились, засобирались и потихоньку парами двинулись в сторону. Она, не зная зачем, пошла за ними. Женщины в черных платках о чем-то оживленно разговаривали между собой, мужчины шли поодаль, особняком. Все это было так не похоже на привычное ей поведение! Ее никто не замечал, но она и не хотела, чтоб ее заметили. Крадучись, как тень, она шла за ними. Ей так не хотелось, чтоб они сели в похоронный автобус и уехали неизвестно куда! Но когда они подошли к воротам кладбища, выяснилось, что ПАЗика, на котором они приехали, нет, и им придется возвращаться своим ходом назад.
– Ну что, братики дорогие, – сказала одна полная женщина в темно-синей длинной юбке, – поедем теперь своим ходом. К началу богослужения должны успеть. Брат Петр, наверное, тебе придется разориться на такси, а то не успеешь, – обратилась она к лысоватому, сутулому мужчине. Тот сморщился и нехотя полез в карман, видимо, ища денег.
– Да не ищи, брат! Что же мы, для нашего любимого братика, и не соберем денег! – и женщина что-то оживленно стала говорить остальным. Те закивали головами, полезли в сумки. Вскоре в руках бойкой женщины появились смятые купюры. Брат Петр еще что-то искал в кармане, но кроме какой-то мелочи и старого носового платка ничего оттуда не извлек. Женщина подошла к нему и весело сказала:
– Ну, Петр, подставляй ладони, принимай Божье благословение!
Мужчина раскрыл ладони, и тут же в них ворохом посыпались деньги.
– Ух ты, сколько! Прямо десятина! – оживленно забасили братья. Тут же бойкая сестра выбежала на край дороги и замахала рукой проезжавшей мимо машине. Машина промчалась мимо, но следующая резко затормозила. Женщина обратились к водителю, тот кивнул и показал на пустые сидения. Брат Петр сел рядом с водителем, а трое других братьев – на сидения сзади. Машина еще раз взвизгнула и быстро поехала вперед.
– Ну вот, теперь они точно не опоздают, сестрички! – задорно сказала женщина.
Подошел автобус, женщины шумной вереницей стали подниматься в него. Она машинально зашла тоже. В ее голове роем летали услышанные слова – «братья», «сестры», «жизнь вечная», «богослужение». Она хотела приблизиться к этим женщинам, но автобус был уже битком набит, и недовольная кондукторша пыталась пролезть между потными телами и обилетить всех. Она показала свою карточку, женщины протянули свои пенсионные. Кондукторша угрюмо буркнула. Никому из такой большой толпы ей так и не удалось продать билетик. Она грузно плюхнулась в свое высокое кресло и, отвернув опухшее лицо от салона, с тоской стала смотреть в окно. Автобус ехал не спеша, раскачиваясь на поворотах. Постепенно люди стали выходить, но женщины с кладбища ехали дальше. От монотонного раскачивания автобуса и жары она утомленно закрыла глаза и погрузилась в минутный сон.
– Остановка! – громко прокричала кондукторша, ей чуть ли не в ухо. Она резко открыла глаза и увидела, как ее женщины выходят. Она ринулась к дверям, но, как назло, у кого-то разорвался пакет, и ей прямо под ноги посыпались яблоки. Человек испуганно вскрикнул, наклонился и стал быстро собирать их, пихая в переполненную сумку. Она рванулась, но испуганный человек перегородил ей дорогу. Она с жалостью посмотрела на улицу, по которой уже чинно шли женщины, что-то обсуждая. Потом с досадой посмотрела на закрывшиеся двери автобуса, на человека, судорожно собиравшего яблоки и растерянно твердившего, озираясь по сторонам: «Простите меня. Простите. Это пакет… Простите». Ей стало жалко этого незадачливого человека. Она достала из сумки свой чистый, новенький пакет и протянула ему. Он сначала поднял на нее растерянные глаза, потом улыбнулся: «Спасибо, огромное вам спасибо!» И стал перекладывать яблоки из переполненной сумки в пакет. Она ему помогла, подняв последние два, которые были прямо у нее под ногами. «Благодарю вас, благодарю», – продолжал твердить он. На следующей остановке он вышел, она вышла тоже. Ей хотелось вернуться назад, на пропущенную остановку, и догнать женщин. Она была почему-то твердо уверена, что они не разошлись по своим домам, а идут в какое-то общее место, на собрание. Это слово прозвучало там, у кладбищенских ворот. Но, выйдя из автобуса, она вдруг увидела, что мужчина как-то скрючился, не в силах разогнуться, и тихо застонал.
– Что с вами? – подойдя к нему, спросила она.
– Ой, наверное, это радикулит, – через боль ответил он. Ей стало жалко его.
– Давайте я вам помогу. Вы где живете?
– Вон там, за этим домом, во дворе, – сказал он, еле выговаривая слова. Она подхватила его сумки, подставила свое худенькое плечо.
– Опирайтесь!
Он больно надавил на плечо и потихоньку распрямился. Изогнувшись, придерживая руками поясницу, сделал шаг, другой. Видимо, шаги давались с болью. Она не знала, что такое боль от радикулита, но много слышала об этой болезни и с состраданием посмотрела на него. Кривобокой походкой, слегка покачиваясь, он пошел вперед, она – рядом.
– Вы второй раз спасаете меня, – пытаясь улыбнуться, проговорил он. – Даже не знаю, как бы я дошел и доехал, если бы не вы.
Она в ответ криво улыбнулась. Его сумки были тяжелыми. Она с трудом несла их и молча шла рядом. Говорить ему было тоже очень тяжело. Каждый шаг с остротой иглы пронзал все его тело. Он сдерживал боль, но потихоньку шел вперед. Вот они дошли до угла дома и повернули во двор.
– Вон мой подъезд, – прошептал он, показывая на дом, стоявший в глубине зеленого двора. Это был старый, дореволюционный дом.
– Лифт есть? – спросила она, осторожно посматривая на его походку.
– Есть, только он уже давно не работает, – виновато ответил он. Медленно они подошли к большой подъездной двери. Она толкнула ее, дверь тяжело открылась, и они вошли на лестницу. Подъезд был грязноватый, но имел отпечаток былой красоты и элегантности. Ажурные кованые перила, красивая лепнина на стенах, мозаичный пол. Она впервые была в таком старом доме.
