Митрополит Федченков - Молитва господня
Третье, менее выпуклое общее направление молитвы можно обозначить обычно употребляемым словом – спасение души. Это особенно можно видеть в последних трех прошениях (о грехах, искушениях и лукавом); но им проникнуты и прочие слова молитвы. Можно выразиться еще иначе: характер Молитвы Господней – духовный. Об этом нет нужды распространяться много: всякая религия имеет целью не материальное попечение о человеке, а духовное – душу его.
Если же последние два общих, основных признака являются выводными из первоосновного, то можно повторить, что главная мысль Молитвы Господней – есть устремление к Богу. Всё к Богу, всё – от Него.
В дополнение же к этому мне хочется оттенить ещё одно душевное настроение, которое должно пребывать в нашем сердце при чтении этой молитвы – настроение надежды.
Молитва Господня с самого первого слова её «Отче» – Отец – и до просьбы об избавлении от лукавого, и с заключительным обоснованием наших просьб (что мы все – в Царстве Его, что всё – возможно Ему, что всё это для Его же славы) – вся она вводит нас в такое упование на Бога, как родные дети надеются на отца, на мать. И эта надежда не есть простое легкомыслие, вызываемое нашей греховной слепотой, нет! это – христианское благовестие Христова Евангелия, которое Он Сам не только преподал нам в словах, но и исходатайствовал его на Кресте Своем. И потому, пусть приступает всякий из нас – как бы даже ни был грешен – с этим светлым настроением надежды! Ведь Бог только того и желает, чтобы давать, святить, спасать, избавлять нас! И притом Он все это делает Сам, нам же остается лишь просить Его, молиться!.. Так мало!.. Так легко!.. И даже от грешника не требуется в молитве ни подвигов особых, ни усиленной собственной борьбы, а лишьпросить: оставь, прости, покрой!!! Разве одно лишь ставится условие – "как и мы прощаем". А в прочих прошениях не ставится уже никаких наших дел. Только молись, только проси! И Он все устроит… Даже и о «хлебе» позволено молиться, хотя и совсем не высоко это для верующего. Значит, и с нашими маленькими нуждами мы с надеждой можем прибегать к нашему Отцу. И потому, когда читаешь Молитву Господню, пусть в твое сердце войдет мирный дух, дух надежды, что Он всё слышит, что Он всё может, что Он всё хочет сделать нам (благое). Пусть не подходит дух лукавый с внушениями, что Бог есть суровый Судия, что Он всегда наказывает нас, что Он не простит, что Он не даст! Нет, нет! Он – Отец и всё дает даром: только проси и молись по-детски, с доверием, с несомненной надеждой. И эта надежда самая будет Ему лучшею жертвою с нашей стороны, вместо всяких собственных наших подвигов и добрых дел.Именно так молиться научил нас не человек, а Сам Сын Божий – Бог! Он знает, как нужно молиться нам. Но с самого начала приступания к молитве нам нужно установить себя в указанных основных состояниях: устремиться всецело к Богу и непременно с надеждой на Него, оставив позади себя "всякое житейское помышление" за малым изъятием (хлеб); и это опять – ради Бога же.
Есть и ещё одно общее для всех прошений молитвенное состояние: это редко нами замечаемое моление не в одиночку, не от себя, не за себя лишь, а за всех, от имени всех нас. Но эту особенность – очень важную (и очень часто забываемую нами практически) – мы оставим до толкования подробностей Молитвы Господней. А сейчас лишь кратко заметим ее… И не забудем! Не забудем по одному уже тому, что о всеобщности молитвы мало кто из нас думал и думает. Многие же просто впервые слышат об этом. Было и бывает часто это забвение и с нами недостойными.
Ещё я нахожу полезным внести маленькое успокоение в наши земные сердца и умы. У нас на земле так много забот, печалей, нужд, вопросов, бед, скорбей, задач и личных и служебных, общественных и мировых, что иной невольно смутится и впадет в малодушие от такой «строгости» и надмирного духа Молитвы Господней: неужел и Бог не позволил просить Его о наших, пусть и не высоких, но больных нуждах? Неужел и Ему нет дела до наших маленьких и больших бед? Неужел и Ему не до нашей несчастной планеты с её миллионами бедных детей Его?
Нет, дорогие братья, это не так! Не для огорчения дана нам эта молитва, а для успокоения, и мира, и радости ещё здесь, на земле. Не забыты мы с нашими нуждами. Но вопрос лишь в том, какой путь удовлетворения их? какой выход из скорбей наших? И ответ на это даётся в Молитве Господней. Правда, этот ответ не таков, к какому мы привыкли – ответ особенный, Божественный, премудрый, поразительно простой при своей глубине. Но ответ есть. Н если бы мы следовали ему, то насколько бы легче разрешались и все "мировые", общественные вопросы! Правда, ответ этот – возвышенный, ибо Божественный, ответ идеальный, как и вся молитва, но он дан. И ответ этот – посильный для людей, как и всё Христово учение.
Начало Молитвы Господней:
«Отче наш»
Молитва Господня начинается обращением или воззванием. Это и необходимо, и естественно. Во всякой беседе с кем бы то ни было, во всякой просьбе мы начинаем с имени того, к кому обращаемся, а при важных случаях называем и чин или положение его. И эти обращения с первого же момента показывают на отношения обеих сторон друг к другу. В заголовке таком сразу проявляется и чувствуется тот основной дух, которым потом будет проникнуто прошение, или беседа, или письмо одного к другому. Притом, чтобы наименовать кого-либо известным именем, титулом, прилагательным словом, нужно, чтобы то лицо, к кому мы обращаемся, действительно было таковым и чтобы я знал это и чувствовал это, а если оно – выше меня, то чтобы мне было позволено так или иначе именовать его. Обращение – это сокращение отношений между двумя лицами, это фундамент, на котором будет стоять вся последующая просьба, беседа, письмо. И потому чрезвычайно важно, с какого первого слова научил нас молиться Сын Божий.
Отче! Отец!
Очень долгое время я не обращал внимания на это слово и не чувствовал его силы. Когда-то в школьном катехизисе, конечно, объяснялось оно, но вот каков печальный опыт: ни тогда, ни после оно не осталось в моём сердце как живое и постоянное чувство, и даже умственная память не толкала меня на внимание к этому чрезвычайному имени. Слово это было для меня почти мертвым, сухим, безжизненным… И я потом много раз задумываются: отчего это случилось и даже теперь случается? Отчего нужно употреблять усилие ума и внимания, чтобы хоть сколько-нибудь установиться и ныне на понимании, а главное – на сердечном чувстве этого драгоценнейшего слова, на ощущении его? А ведь это так важно: от первой установки сердца зависит вся молитва дальнейшая не только во мне самом, но и в отношении ко мне Бога.
Каковы мы, таков и Бог к нам: Он открывает Себя в меру нашей восприемлемости и нашего отношения к Нему. Отчего же это было и бывает со мною? Это вопрос не мой лишь, а очень многих. И, может быть, тут сказывается не только мое личное состояние духа, но и результат школьного воспитания, а кто знает – нет ли здесь даже и широкого влияния восприятия религиозными массами (русскими, греческими или иными) самого христианства? Так или иначе, но скажу, что с самого детства моего мне никто почти не говорил о Боге как об "Отце"… Отец!…Да это значит, что Бог мне близок, как папа, мама – мои родители… Это значит, что Он любит меня с исключительною силою и нежностью… Это значит, что Он заботится обо мне, как и родители. И совсем кратко и сильно: Он – родной мне, а я – Ему…
Нет, никто не учил меня этому – ни дома, ни в школах…
Правда, говорилось и училось, что Бог есть Любовь. Но никогда не внедрили в моё сердце живого ощущения этой любви Его. Наоборот, с самого детства – представление о Боге как о Судии, Воздаятеле! И в таком духе воспитывались мы и в школах.
И припоминаю, что только при постриге в монашество, на 27-м году, я в молитвах и наставлениях постригаемому услышал, точно впервые, о необычайной любви к нам, монахам, Бога: "Всещедрый убо Бог и многомилостивый… рекий: аще бы и жена забыла исчадие свое, Аз же не забуду тебе… да восприимет, и обымет, и защитит, и да будет ти стена тверда… утешения вина (причина)… совозлегая и совосставая с тобою". Конечно, много раз слышал я слова о любви Божией умом, но до сердца они дошли точно в первый раз тогда.
А потом опять долгое время не помню живого отклика в душе, как об Отце…
О, я множество раз испытывал опыты милосердия Божия, но это было более близко к Милующему Судии, чем к Отцу… «Отец» – это было что-то до такой степени далёкое, немыслимое, что сердце моё не смело даже и подумать подобное.
Отчего же нас так учили? Была ли это ошибка окружающей среды? Школы? Но тогда тоже ставится вопрос: почему они уклонились в такую ошибку, если то была ошибка? И была ли то "ошибка"? Или же тут была какая-то сокровенная правда, что мы больше думали не о Боге любви, а о Боге правды?
По этому вопросу мне приходят такие мысли. В православном восприятии христианства – а особенно у русского народа – всегда господствовало покаяние. И это происходило не от того, что русские были более грешны, чем иные православные и инославные христиане, а наоборот – от высоких требований христианского учения. Идеал Христов так высок и совершенен, что внимательная душа всегда будет недовольна своим состоянием, несоответствующим ему. Так чуткий музыкант мучается и от малейшего диссонанса, а рядовому слушателю и большие ошибки незаметны. Святые люди всегда почти считали себя великими грешниками. В этом духе и воспитывалась Православная Русь. Следовательно, это была не "ошибка", а глубокое восприятие христианства.
