А. Амман - А. Амман Путь отцов
Именно из Антиохии ап. Павел отправился в путь, чтобы воздвигнуть крест в Малой Азии и в Греции. Апокалипсис сообщает нам названия семи городов в западной части Анатолии, имевших своего епископа. Антиохия — наследница духовного богатства Иерусалима после его разграбления — стала одним из центров веры и христианской жизни. Ее литургический строй оказывает влияние на греческую церковь, проникает в нее. В Антиохии служил священником Иоанн Златоуст, когда его призвали управлять церковью в Константинополе.
Несомненно, что Игнатий, если не считать папы Климента Римского, — первый вышедший из языческой среды церковный писатель, воспитанный греческими философами. От ап. Павла до Игнатия — такое же расстояние, как, скажем, от миссионера в индуистской среде до индуса, обратившегося к Евангелию и христианству. Если первоначальная христианская литература целиком находилась под влиянием еврейской, то в произведениях Игнатия наследуется лишь библейский дух, написаны же они греком, для которого греческий — это язык его души, его ума и чувств, его культуры и его мысли. Игнатий берет у греков литературную форму и философские категории.
Языковый и образный строй позволяет ему выразить мистические настроения в такой форме, какую можно встретить у последователя Платона. Греческий язык и греческая мысль получают наивысшее освящение, поскольку выражают чистейшую любовь ко Христу. Отныне они служат новому Господу, кровью своей освятившему языческий мир и его истинные ценности.
ЕПИСКОП
Церковь, которой правил молодой епископ, была чисто эллинского происхождения. Она свидетельствует о новых успехах евангелизации. С конца первого века христиане уже не довольствуются тем, что стоят на носу корабля, они учатся управлять рулем. В епископе Игнатии они обретают несомненно выдающуюся личность.
Заботясь о своей пастве и одновременно взыскуя мученического венца, он не отгораживается от других церквей, испытывавших трудности. Не дожидаясь, пока вопрос о коллегиальности епископов будет поставлен на голосование, он просто осуществляет это на практике. Поэтому он — один из первых свидетелей, часто цитируемых на II Ватиканском соборе.
При императоре Траяне (98–117) Игнатия арестовали, судили и приговорили отдать на растерзание диким животным. Он идет дорогой исповедников веры, его казнят в Риме — городе, который присвоил себе право карать самых выдающихся людей. Стремление к мученичеству не мешает обличать императора, приставившего к нему «десять леопардов» — стражников, клеймить жестокость, воздающую злом за добро.
Препровождаемый из Сирии в Рим, епископ останавливается сначала в Филадельфии, затем в Смирне, укрывшейся в глубине залива. Безжалостно печет августовское солнце, под взглядами зевак вооруженный конвой ведет осужденных. Из уличной толпы выбегают христиане во главе с молодым епископом Поликарпом, они знают, что среди арестованных — епископ славного города Антиохии и свидетельствуют исповеднику веры свое глубокое уважение и почитание.
Авторитет Игнатия был столь велик, что церкви тех городов Азии, которые он миновал, отряжали посланников, и те в надежде на встречу с ним ходили из города в город. Ефес направил к нему своего епископа Онисима, диакона Бурра и трех других братьев; Магнезия — епископа Дамаса, двух священников и одного диакона.
Из Смирны плененный епископ пишет послание, выражая благодарность приветствовавшим его общинам — ефесской, магнезийской траллийской. Там же он написал свое самое замечательное, тщательно составленное послание Римской церкви, «чистой и первенствующей в любви». Он просит ее не предпринимать никаких шагов, могущих лишить его радости мученичества. «Я пшеница Божия: пусть измелют меня зубы зверей, чтобы я сделался чистым хлебом Христовым».
Затем он, подобно Павлу, продолжает свой путь до Троады. Прежде чем сесть на корабль, отплывающий в Неаполь (совр. Кавала), он снова обращается к христианам Филадельфии и Смирны и к Поликарпу с просьбой отправить посланников в город, где он был епископом и о котором постоянно помнил, — дабы поздравить горожан с обретением мира. Разве это не ярчайшее свидетельство его пастырской любви и заботы?
ЧЕЛОВЕК
Мы знаем этого человека только по его семи посланиям, — но именно они позволяют проникнуть в тайные глубины его души. Поистине здесь «стиль — это человек». И какой человек, какое сердце! В коротких фразах, чрезвычайно насыщенных, изобилующих синкопами и шероховатостями, струится огненный поток. Никакой напыщенности, литературщины! Перед нами — натура исключительно героическая, страстная и в то же время скромно–доброжелательная, озаренная ясным умом.
Внутреннее предпочтение Игнатий, подобно ап. Павлу, отдает цельности Учения, его бесспорным догматам, а уж потом — нравственному аспекту, опыту мистических переживаний и святости (тут уже речь о влиянии ап. Иоанна).
Важность этих посланий была очевидной для историков. Два века они с жаром обсуждали их подлинность; обилие доводов и предположений порой заслоняло четкие выводы. Самые строгие критики, как например, Гарнак, подтверждают оригинальность и подлинность текстов. Вопрос, пишет о. Камло, сейчас окончательно разрешен. Игнатий чуток к людям, уважает человеческую личность. Трудность состоит не в том, чтобы любить всех людей, но чтобы любить каждого человека в отдельности, и прежде всего человека маленького, слабого, любить раба и того, кто нас ранит, задевает, заставляет страдать, — так пишет он в Послании к Поликарпу. Он достаточно любит людей, чтобы помогать им становиться лучше, не нанося при этом обиды. Он с любовью применяет слово «врач» ко Христу, и это слово полностью подходит и к нему самому. Он служитель истины и проповедник веры, особенно в ситуации тяжкой, среди непонимания и вражды… Любовь, которую он излучает, проявляется прежде всего как уважение к личности. Он — «наковальня под молотом», его не назовешь человеком, способным на компромиссы.
Игнатий достиг самообладания благодаря терпению — слово для него дорогое, оно лучше всего характеризует его! Пылкий, он становится кротким, побеждает вспышки раздражения, в которых всякий раз раскаивается. Какое знание собственных слабостей чувствуется в этих строках: «Я стараюсь налагать на себя определенные наказания, дабы не погубить себя своим бахвальством». Бахвальству он противопоставляет смирение, хуле — молитву, заблуждениям — убежденность в вере, надменности — внимание к людям.
С опытом ясный ум становится прозорливым, сила оборачивается убеждением, благожелательность — милосердием. «Я не приказываю». Он предпочитает увещевать. Он не торопит события, а просто ждет. В Смирне от него не ускользает ничего. Он выжидает, прежде чем написать свое благодарственное послание. Пусть критика примет форму смиренных советов ушедшего, чьи высказывания уже не могут никого оскорбить.
Ответственность за других не мешает способности трезво оценивать себя самого. Он знает себя, знает, что чувствителен к лести, что легко раздражается; на триумфальном своем пути, окруженный почестями, он смиренно исповедует: «Я в опасности». Никакие почести не опьяняют его.
МИСТИК
Хотя в большей части его переписки нет откровенных признаний, Послание к Римлянам не что иное как исповедь. Если к жителям Смирны и Ефеса епископ обращается с благодарностью и увещанием, то римлянам пишет человек, осененный Богом. Характер этого письма историки не могли не отметить. Ренан, отрицающий подлинность других его писем, находил, что это письмо «полно необычайной энергии, какого‑то скрытого огня и несет черты глубокой оригинальности».
Язык посланий порывист и неровен. Огонь и страсть придают мысли выразительность и делают ее пламенной. Тут уже не до изысков стиля, важно одно — достичь Бога. «Прекрасно мне закатиться от мира к Богу, чтоб в нем мне воссиять» (Рим 2, 2). Для Игнатия речь не просто о сопричастности вере, но о страсти, сжимающей горло, об испепеляющей любви, об ожоге, боль которого несоизмерима с любой болью наших сердец и тел. Вне Бога все отныне пригвождено к позорному столбу.
«Нет во мне больше огня, сжигающего вещество; только «вода живая» журчит во мне изнутри и говорит мне: «Иди к Отцу!» Я не получаю больше удовольствия от тленной пищи, от радостей этой жизни; я желаю только «хлеба Божия», хлеба, который есть Тело Иисуса Христа, «сына Давидова»; а пить я хочу Его Кровь, которая есть нетленная любовь». Историки могут спорить о смысле этих выражений. Тот, кто прочел Послание к Римлянам, найдет там одно из самых волнующих свидетельств веры, крик сердца, не способного вводить в обман ни других, ни себя — он трогает, ибо правдив.
ЦЕРКОВЬ ВО II ВЕКЕ
В посланиях Игнатия мы найдем много сведений о Церкви начала II века. Это был критический момент. Хотя апостолы умерли один за другим, отсвет их авторитета все еще падает на те земли, которые они привели ко Христу.
