Матвей Барсов - СБОРНИК СТАТЕЙ ПО ИСТОЛКОВАТЕЛЬНОМУ И НАЗИДАТЕЛЬНОМУ ЧТЕНИЮ ДЕЯНИЙ СВЯТЫХ АПОСТОЛОВ
Защитительная речь его. Ст. 10-21. Не будь Павел римским гражданином, Феликс, вероятно, выдал бы его иудеям, радуясь, что так дешево может купить доброе мнение их о себе. Но право римского гражданина Павла заставило его быть осторожнее и даже дозволить Павлу говорить в свою защиту. По знаку Феликса, Павел начал говорить. Сначала он высказал удовольствие, что судится таким человеком, который так долго управляет страной. В этих словах нельзя видеть лести Феликсу и его правосудию, на которое Павел, конечно, мало рассчитывал: он хотел сказать этим, что Феликс должен знать иудеев, особенно их старейшин, и понимать, на что они способны. Но он не высказывает этой мысли ясно, не желая пользоваться ненавистью Феликса, которому он отвечал на взаимную ненависть к нему иудеев, особенно Анании. Посему Павел в своей речи только защищается, говорит, что он пробыл в Иерусалиме только несколько дней и во все это время не вступал в споры ни во храме, ни в синагоге; признает, что он служит Богу отцов своих по учению, отличному от иудейского, а это учение они называют ересью; но служит так по учению, написанному в законе и пророках, веруя в воскресение. Чаяние воскресения руководит всей его жизнью и действиями. Давно он не был в Иерусалиме и теперь пришел туда, чтобы доставить братьям милостыню, собранную в других странах, и вошел в храм только для исполнения формальностей своего обета. Там асийские иудеи узнали его и схватили. Синедрион не может обвинить его ни в каком преступлении, и он судится за то только, что учит о воскресении мертвых (Воскр. чт. 1873 г., ч. 2,. стр. 228).
Беседы Павла с Феликсом и Друзиллою. Ст. 22-27. Не показывая, опровергали ли иудеи Павла, историк говорит только, что Феликс отложил дело их до другого раза. Дальнейшие слова его часто были предметом превратных толкований. Их влагали в уста Феликса, заставляя его говорить, что он хочет рассмотреть их дело и обстоятельно узнать о сем учении (христианском). Но эти слова, указывающие, по-видимому, нa благородные побуждения правителя, имеют совсем другой смысл. Нет ничего невероятного, что порочный правитель, понимая, что дело идет о христианском учении, отложил спор, с целью извлечь материальную выгоду от служителей религии. Эту мысль подтверждают и частые беседы его с Павлом, у которого он просил денег, зная, что он принес в Иерусалим милостыню (Деян. XXIV, 26).
Историк сообщает подробности первой из его бесед, на которой присутствовала и жена правителя, Друзилла, иудеянка по происхождению. Феликс отправился к Павлу и слушал его о «вере во Христа Иисуса» (24). Ни из чего не видно, чтобы вопрос об учении предложен был правителем по чему-либо другому, кроме любопытства. Но Павел, по обычаю, дошел в своей речи до заключений своей речи, действующих всегда очень сильно на людей, даже гораздо лучших, чем Феликс и Друзилла. Феликс «слушал его о вере во Христа», но когда Павел начал говорить о правде, воздержании и о будущем суде, о справедливом воздаянии неправедному и жестокому деспоту, о воздержании в жестокости и о последнем суде над человеком, искавшем в эпикурейских отрицаниях защиты против богов, — тогда Феликс пришел в страх и сказал: «Теперь пойди, а когда найду время, позову тебя» (25). Вероятно, Павел не надеялся на исполнение обещания вторичной беседы. А между тем, они повторялись не один раз. Неизвестно, о чем говорилось на них, но знаем, что они не сделали правителя справедливее в управлении и не смягчили его нрава; он забыл учение о будущем суде, произведшее в его душе минутный страх. Даже в отношении к Павлу он был по-прежнему жесток, самолюбив, жаден. Зная его невинность, он, однако, продолжал держать его в темнице, из угождения иудеям и для смягчения их гнева. Отправляясь через два года в Рим, куда он вызван был императором вследствие жалоб на него иудеев, он все-таки оставил Павла в темнице, чтобы хотя немного расположить тем к себе иудеев. Только деньги могли освободить Павла от таких расчетов самолюбия. «Он надеялся, — говорят Деяния ап., — что Павел даст ему денег, чтобы отпустил его» (26).
Впрочем, Феликс несколько смягчил положение апостола, приказав «не стеснять его и не запрещать никому из его близких служить ему или приходить к нему» (23). Автор Деяний, хотя и был одним из близких его, не говорит, однако же, решительно ничего об отношениях к ним Павла в продолжение двухлетнего плена. Да и сам Павел, в посланиях, говоря о своем плене в Кесарии, не отличает его от римского плена, так что нельзя сказать ничего достоверного об его первом периоде. А между тем мысль невольно напрашивается на вопросы касательно образа мыслей и занятий апостола в Кесарии. Для удовлетворения пытливости мысли можно заметить, что постоянный образ мысли его и без того известен нам; что же касается его занятий, то Павел, конечно, употреблял на свое дело все, оставшиеся ему, средства. Он мог через своих друзей получать известия из всех церквей, мог через друзей же сноситься с ними; кроме того, он пользовался здесь, как и в Риме, свободою переписываться с церквами (Воскр. Чт. 1873 г., т. II, стр. 228).
Св. Павел и Феликс
Фаррара.
Римский судья, к которому узник посылался с одобрительным письмом, обязан был, если возможно, окончить следствие не далее, как в три дня. Феликс послал гонца в Иерусалим, назначив срок прихода для обвинителей, и так как на прибытие надо был употребить около двух дней, то св. Павел приведен был в суд на пятый день своего приезда в Кесарию. Минутная благосклонность к св. Павлу, которой, вероятно, в это время сами фарисеи устыдились, перешла в единодушную ненависть: старейшины той и другой партии тесно сплотились между собою для его обвинения. Им сопутствовал сам Анания, желавший, вероятно, отомстить за свое оскорбление, нанесенное ему придачей названия «подбеленной стены». Надо думать, что для таких высокопоставленных личностей очень неприятно было предпринимать утомительное путешествие почти в 100 верст из религиозной в политическую столицу Иудеи, с целью убедить собаку — язычника к низложению вероотступника, уклонившегося от их суда. Но члены синедриона, глубоко огорченные неудачей, не хотели, чтобы направленный ими против оскорбителя камень не достиг предназначенной цели.
Они хотели, во что бы то ни стало, добиться выдачи им их жертвы и, считая себя малоискусными как в языке греческом и латинском, так равно и в порядках римского судоговорения, выдали доверенность на ведение дела провинциальному ритору, по имени Тертуллу. Во всяком случае все сделано было с соблюдением должной формальности. Прежде всего изложена была их жалоба, при принесении которой узник помещен был так, чтобы мог выслушать ее, и потом, если может, представить свои опровержения. Тертулл был, по-видимому, практикующий адвокат и Св. Лука верно сохранил очерк его изворотливой обвинительной речи. Соблюдая политическую вежливость, он начал с изложения многих похвал Феликсу с целью задабривания. Указав на прежнее усмирение Феликсом разбойников и на подавление последнего восстания, поднятого лже-мессией, Тертулл стал в ловких выражениях уверять прокуратора в общей и постоянной благодарности иудеев за предоставленный им мир и за множество реформ, придуманных его мудростью, — тогда как на деле Феликс был постоянно всеми ненавидим, и хотя действительно ему удалось разбить разбойничьи шайки, но в первые времена своей прокуратуры он явным образом покровительствовал им и даже участвовал в дележе их добычи. В дополнение к своей лести, Тертулл высказал, что, не желая много утруждать прокуратора, он будет говорить кратко и просить его выслушать «со свойственным ему снисхождением». Он представляет три обвинительных пункта: во-первых, старейшины признают апостола язвой общества, поднимающей мятежи между иудеями, живущими по вселенной, во-вторых, — представителем Назорейской ереси и, в-третьих, осквернителем храма. На этом основании, они взяли его и намеревались судить по их закону. «Но тысяченачальник Лизий, пришедши, с великим насилием взял его из рук наших и послал — тебе, повелев и нам, обвинителям его, идти к тебе». Через Лизия он, прокуратор, может удостовериться в истине этих обвинений. Когда оратор кончил речь, иудеи, как свидетели — очевидцы, один за другим подтвердили обвинение, сказав, что все, сказанное Тертуллом, совершенная правда.
Тогда прокуратор, будучи предупрежден письмом Лизия, что тут кроются иудейские дрязги относительно исполнения законных мелочей, дал узнику знак, что он может давать возражения. В самом начале речи св. Павел кратко заметил, что он свободнее будет защищаться перед Феликсом, зная, что он многие годы справедливо судит народ иудейский. И так как ты близко знаком с обычаями этого народа, то легко можешь удостовериться, «что не более двенадцати дней тому, как я пришел в Иерусалим для поклонения, а не для возмущения. Ни в святилище, ни в синагогах, ни по городу они не находили меня с кем-либо спорящим или производящим народное восстание, и не могут доказать того, в чем меня обвиняют». Он признается, что держится иного учения, которое иудеи называют ересью, но это учение в главных основаниях совершенно одинаково с тем, которое сами обвинители исповедают. Ибо он действительно служит Богу отцов его, верит всему, написанному в законе и пророках, имеет надежду, что будет воскресение мертвых, праведных и неправедных, чего и сами они ожидают; поэтому и сам подвизается всегда иметь непорочную совесть пред Богом и людьми. Пять лет не был он в Иерусалиме и пришел туда, чтобы доставить милостыню своему народу и приношения. Они нашли его в храме, когда он приносил, по закону, очистительную жертву совершенно спокойно, не с народом и не с шумом. За смуту, которая была произведена при этом случае, он не может быть ответчиком. Ее начали некоторые из «Асийских иудеев», которых и надо было выставить на суд и которых отсутствие здесь служит доказательством ничтожности возводимых на него обвинений. Но если невозможно вызвать на суд этих последних, то пусть сами обвинители «скажут, какую нашли они в нем неправду, когда он стоял пред Синедрионом» — разве только то одно слово, которое громко произнес он, что за учение о воскресении мертвых он ныне судим ими.
