Майкл Бейджент - Бумаги Иисуса
После этих слов лицо епископа внезапно помрачнело. «Значит, ты еретичка! — громко крикнул он, чтобы слышали все присутствующие. — То, в чем ты призналась, — это вера еретиков… Прими то, во что верит Римско-католическая церковь».
Умирающая женщина отказалась, проявив немалое мужество. Тогда епископ именем Иисуса Христа официально объявил ее еретичкой и, следовательно, приговорил к смерти. Ее прямо в кровати отнесли за город на луг, принадлежавший графу Тулузскому, где она была тут же сожжена.
После казни епископ и сопровождавшие его доминиканцы торжествующе прошли по улицам Тулузы, вернулись в монастырь и, возблагодарив Господа и святого основателя ордена, «с веселием ели то, что было приготовлено для них». Доминиканский монах, присутствовавший на пиру и оставивший записи об этом событии, заключает:
«Господь подвиг на эти деяния в первый праздник в честь святого Доминика, во славу имени Его… ради возвышения веры и ниспровержения еретиков…»[132]
«Святой Доминик» — это жестокий и фанатичный испанский монах Доминик де Гусман. Он с самого начала присоединился к крестовому походу против катаров, и так преуспел в уничтожении еретиков, что в 1216 году папа учредил орден доминиканцев. Их задача заключалась в искоренении ереси — окончательно и бесповоротно, всеми средствами, которые для этого потребуются. Доминик умер в 1221 году, а в 1234 году, когда была заживо сожжена женщина из Тулузы, его объявил святым один из друзей, который за год до этого был избран папой римским.
В двенадцатом веке Церковь была поражена коррупцией, и особенно сильным это явление было на юге Франции. Люди, руководившие приходами и епархиями, далее не претендовали на благочестие — их интересовали не души прихожан, а управление собственностью и увеличение дохода с их владений. Мирские радости, такие как любовные утехи, азартные игры и охота, мирские занятия, такие как ростовщичество и взимание платы за церковные службы, а также заключение незаконных браков и незаконное судопроизводство — все это не скрывалось и получило такое широкое распространение, что папа Иннокентий III сразу же после своего избрания в 1198 году посчитал себя обязанным осудить подобное поведение священнослужителей. По словам папы на рубеже тринадцатого века высшее духовное лицо Лангедока, архиепископ Нарбонны, молился перед алтарем только одному богу — деньгам. Он установил плату за посвящение в епископы, присваивал доходы с вакантных должностей, позволял монахам жениться и допускал другие нарушения церковных правил[133]. Папа исторгнул его из сана — вместе с еще одним архиепископом и семью епископами. Даже семьи некоторых католических священников отвернулись от Рима. Так, например, епископ Каркасона, занимавший эту должность с 1209 по 1212 год, был примерным католиком, а его мать, сестра и три брата прошли через обряд consolamentum[134].
Дворяне, и особенно в сельской местности, постоянно спорили с Церковью по поводу собственности и доходов: будучи патриотами своей земли, они тесно сотрудничали с катарами. В двенадцатом веке, к примеру, жена графа Фуа стала «совершенной» — как и сестра графа, Эсклармонда, после смерти мужа.
Катары — это группа благочестивых мужчин и женщин, выбравшая путь самоотречения, духовности и простоты. Они называли себя les Bonhommes, то есть «добрыми людьми» или «добрыми христианами». Они служили интересам населения, которое жаждало личного религиозного опыта, но потребности которого не удовлетворялись официальной Церковью, отказавшейся от своей духовной роли ради коммерческих и корыстных интересов. Отказ катаров от земных благ лишь подчеркивал алчность католического духовенства и вызывал ярость врагов, власти которых они угрожали.
Противники катаров называли их «совершенными» еретиками. Полноправными членами секты считались те, кто прошел главный обряд, consolamentum, который описывался как «духовное очищение, конфирмация, посвящение и, если он проводится на смертном одре, помазание — объединенные в единое целое…»[135]
Прошедшие этот обряд дистанцировались от повседневной жизни и отказывались от собственности. Поэтому они вели очень простую жизнь, заполненную проповедями и молитвами, причем молились они на своем языке, а не на латыни. Они были вегетарианцами, путешествовали парами, оказывали духовную помощь людям, а над теми, кто хотел узнать больше, проводили обряд consolamentum. Для тех, кто устал от обмана и лжи, они олицетворяли честность и истину.
На практике из-за огромной ответственности, которую налагал обряд consolamentum, а также связанной с ним переменой жизни, большинство совершали таинство только на смертном одре. Обряд был доступен и мужчинам, и женщинам. В отличие от Римско-католической церкви, у катаров власть не сосредоточилась в руках мужчин.
«Совершенными» могли стать представители обоих полов; не было ни иерархии, ни организации, по крайней мере вначале.
Церковь распознала угрозу, которую несли в себе эти простые и благожелательные духовные наставники, и один из первых это понял Бернар Клервоский, основатель монашеского ордена цистерцианцев. Он и его орден, подобно катарам, проповедовали простую жизнь. В 1145 году Бернар много путешествовал по югу Франции, устраивая дебаты с «совершенными» катаров на городских площадях. Признавая их благочестие, восхищаясь их честностью и безыскусностью — но в то же время отвергая их ересь, — он понял, что не сможет остановить это движение, которое стремительно набирало силу. Следствием этих дебатов стало создание им более формальной организации, оформившейся к концу двенадцатого века.
Многие представители местной знати поддерживали катаров, интересы которых были сосредоточены на их родной земле, Лангедоке, а не на Риме, как у Католической церкви. Естественно, Рим был недоволен.
В 1209 году был объявлен крестовый поход против катаров, и началась резня. Полчища рыцарей и искателей приключений с севера хлынули в Лангедок; они сровняли с землей многие города и поселки, заживо сожгли тысячи катаров — нередко на одном костре находили свою смерть несколько сотен человек. К этому времени обветшавший замок Монсегюр, построенный на неприступной скалистой вершине холма, был восстановлен и превратился в опорный пункт церкви катаров. В 1232 году после опустошения долин она стал религиозным центром и местом пребывания «епископа» катаров. На полпути между замком и отвесными скалами к северу от него была построена деревушка для «совершенных», руины которой видны на склоне холма и сегодня.
К войскам, участвовавшим в крестовом походе, присоединился молодой испанский священник Доменик де Гусман. Нам мало что известно о его участии в поголовном уничтожении катаров в первые годы войны, но он, вне всякого сомнения, не мог оставаться в стороне. Во время этой жестокой кампании он понял, что для борьбы с тем, что он считал пагубной ересью, необходима новая организация, новый монашеский орден с совершенно иным подходом. Доминик учредил монашеский орден доминиканцев, который стал основой для печально известной инквизиции. Доминик сжигал и пытал; доминиканцы последовали его примеру, сея на юге Франции смерть и разрушение. Такова была потребность Церкви в дисциплине и усмирении еретиков, которые осмелились противоречить Риму. Лангедок был объят страхом. Инквизиторов Доминика боялись и ненавидели. Нередко монахов избивали или убивали, но орден продолжал беспощадно преследовать еретиков. Для катаров это была битва, в которой они не могли победить.
Методы инквизиции были просты: подозреваемых в ереси «подвергали допросу» — эвфемизм, скрывавший и даже оправдывавший тот факт, что это был не простой допрос, а процесс добывания информации при помощи боли, бесстрастной и безжалостной эффективностью которого восхищались даже гестаповцы.
После предъявления обвинения или признания подозреваемого в ереси арестовывали. Доминиканцы не торопились, поскольку прекрасно разбирались в психологии и понимали, что тюремное заключение и страх сделают свое дело. Пытки были неминуемы. Не желая проливать кровь, палачи в монашеских одеяниях использовали другие орудия пыток; жертвам ломали кости и выворачивали суставы таким образом, что пролитая кровь была скорее «случайной», чем умышленной — то есть приемлемой по тем законам, которые установила Церковь.
После того как несчастная жертва была готова признаться — в чем угодно, лишь бы прекратился этот кошмар, — писцы и судьи доминиканцев записывали признательные показания обвиняемого, нередко сопровождая их подробным описанием увиденного. Затем обвиняемого уводили в соседнюю комнату и предлагали подтвердить, что признание было сделано «добровольно и без принуждения». Приговоренных к смерти передавали гражданским властям для совершения казни. Будучи христианской организацией, Церковь не казнила — по крайней мере, так она лицемерно заявляла.
