Георгий Чистяков - В поисках вечного града
Ученица Льва Платоновича Карсавина (она училась в консерватории и в университете одновременно и потом всю жизнь дружила с ближайшей ученицей Карсавина профессором Еленой Чеславовной Скржинской), Юдина до конца жизни оставалась человеком начала века. Ничего и никого не боялась, не скрывала своей религиозности, открыто цитировала запрещённого тогда Владимира Соловьёва и публично выказывала своё отношение к «единственно правильной» идеологии.
$1 $2 $3остакович и М. В. Юдина
Шостакович, Стравинский и Прокофьев были среди композиторов, которых она исполняла постоянно. Именно она впервые в России познакомила слушателя с Хиндемитом, Мессианом, Веберном и Шёнбергом. Исполняла и совсем молодого тогда Андрея Волконского. В письме к Геннадию Рождественскому Юдина писала: «Я всю жизнь ищу (и нахожу) новое». Хотя в действительности Юдину волновал не конкретно авангардизм первой половины нашего века, не эпоха Пикассо, с которым её иногда неудачно сравнивали критики, но всё новое вообще, её постоянно называли пропагандисткой авангардизма. Её — страстно верующую православную христианку, почти монахиню, одетую предельно просто и всегда в чёрное.
Это может показаться странным и, главное, нетипичным, но, ища и находя новое, Юдина реализовывала свою веру в Того, Кто «творит всё новое». С 20–х годов она начинает работать на радио. В последние годы жизни, много записываясь (как правило, в институте Гнесиных), она всегда удивлялась, если запись делалась в моноварианте, хотя эпоха стереозаписи тогда только начиналась. Интересовали её и современная мода, и литература последних лет, и поэты шестидесятых годов, которых она, умершая в ноябре 1970 года, успела прочитать и полюбить.
Однако главной любовью Юдиной был Бах. Во время поездки в ГДР она, грузная и пожилая женщина, прошла через весь Лейпциг к его могиле в церкви св. Фомы босиком, как средневековая паломница. С какою мощью звучала в её исполнении органная фуга Баха, сыгранная на всего лишь кабинетном рояле в совсем небольшом зале музея Скрябина, я, тогда почти ребёнок, не забуду никогда. Так не всегда звучит и самый мощный орган.
64
Моцарт, Бетховен и Шуберт — вот ещё три бесконечно любимых ею композитора. Из русских авторов она выделяла Мусоргского (особенно «Картинки с выставки») и Танеева. При этом Юдину часто упрекали в том, что она играла не великих композиторов, а саму себя. Не знаю, заслуживает ли это упрёка, но она действительно вкладывала в исполнение всю себя. Одна из её учениц, Марина Дроздова, пишет: «Юдина не любила, когда её называли пианисткой, естественно ощущая себя музыкантом; её коробили слова виртуоз, техника, относимые к ней и делающие из неё нечто совершенно чуждое и чужое». Фортепиано Юдина училась в Питере у Л. В. Николаева (вместе с Шостаковичем и Софроницким), но своими учителями считала музыковеда Б. Л. Яворского (великого мыслителя, к сожалению, известного только музыковедам), художника Вл. Фаворского и, конечно, о. Павла Флоренского (последний раз она сказала об этом в беседе, записанной за несколько недель до смерти). И это не случайно. При её потрясающей технике главным в её исполнении была далеко не техника.
Юдина не исполняла, а переживала каждое сочинение и всегда много говорила о том, какие картины навевает та ил и иная музыка, какие зрительные образы она вызывает в сознании. В письме к М. Ф. Гнесину она писала: «Вызвать слушателя следовать за собою по"коридору"понятий, образов, целых пластов культуры и мира — вот об этом я мечтаю». Так, говоря о Дебюсси, Юдина подчёркивала, как рассказывает Лев Евграфов, что «импрессионизм — это Восток, рыцари на Востоке».
Вообще этими размышлениями, говорит Лев Евграфов, она «разжигала воображение» музыканта, давала возможность увидеть, что звучит в этой музыке не в смысле нот, а «за нотами». При этом, как отмечает ещё одна её ученица, «она никогда впрямую не связывала музыку с конкретными образами. Недаром исключительное значение придавала она слову"quasi" — "словно"».
Воображение ей казалось необходимым для того, чтобы во всём дойти до глубины, «до самой сути» (как говорится у Пастернака), до истоков и основ. Там, где — как и в культуре Ветхого Завета — нет места для изобразительного искусства, его должно заменить воображение. Именно так могла рассуждать Юдина, родившаяся в еврейской семье и знавшая, что такое вторая заповедь, не понаслышке. В этом смысле она была невероятно похожа на святую Терезу из Авилы, тоже происходившую из еврейской семьи.
Сравнивая Малера с Яворским, Юдина писала, что и того и другого отличала «фанатичность, самосжигающая пламенность, та же абсолютнейшая неподкупность, та же мученическая, якобы прозаическая, честность мастерового, работающего не за страх, а за совесть и погибающего in medias res — "в середине дела"». Эти слова могут быть отнесены и к самой Юдиной с её безусловно «самосжигающей пламенностью».
Не случайно поэтому рояль у неё звучал, словно целый оркестр. Этот восходящий, как говорят, к Ферруччо Бузони стиль игры на форте-
65
пиано она развила до максимума. «Когда я громко играла тему, — рассказывает И. Г. Стучинская, учившаяся у Юдиной в конце 20–х годов в Питере, — она сердилась, говоря, что вся ткань должна быть слышна, что тема–только первая среди равных, что она должна быть как бы на гребне волны. Тема — это заглавие, её нужно всегда произносить значительно, а искусственно выделяя тему, я играю одноголосно, низводя остальные голоса до уровня аккомпанемента, что, конечно, противоречит полифонической концепции Баха».
В православии, которое она выбрала для себя сама и далеко не сразу, а в результате долгих духовных поисков, Юдину больше всего привлекало, как она сама говорила, его милосердие — жаление, особенная и жертвенная доброта. Всю зиму 1941—42 годов (разумеется, отказавшись уехать из Москвы) она проходила в босоножках и солдатской шинели, в первые же дни войны записалась сама и записала одну из самых талантливых своих учениц на курсы медсестёр, потом работала в госпитале и одновременно давала концерты — почти ежедневно. И всё время работала, репетируя по много часов. «Искусство — тяжёлый труд, а не забава», — сказала она однажды слушателям во время концерта.
И последнее. Репетируя, Юдина «повторяла произведение много раз подряд от начала до конца… но почти никогда, — как рассказывает Марина Дроздова, — не учила отдельных трудных мест». Этот метод работы крайне изнурителен и требует большой выдержки и длительного неослабного внимания, однако «одним из его преимуществ является то, что произведение видишь как бы с"птичьего полёта", что придаёт большую органичность и цельность форме». В этом и заключался титанизм Юдиной. Наверно, неудивительно, что, побывав у неё дома, один молодой человек потом сказал: «У меня такое впечатление, будто я был у Гёте».
к оглавлению
Митрополит Сурожский Атоний (Блум) и М. В. Юдина
Из интервью о. Георгия Чистякова"Ласточка, которая делает весну":
" — Несмотря ни на что, в советский период сохранился русский культурный фундамент…
— Безусловно. В Албании или Китае не осталось живых знатоков поэзии, верующих людей, мыслителей, ученых. При председателе Мао и Энвере Ходже в этих странах были уничтожены все. Им сегодня намного сложнее. В России оставались люди, которые в полулегальных условиях нас учили. У нас была Мария Вениаминовна Юдина — философ, музыкант, мыслитель. Великая пианистка и во многом учительница и для о. Александра. Был он сам - отец Александр Мень… Нам не пришлось извлекать великую культуру прошлого и начала нашего века из случайно забытого на чердаке сундука давно умершей бабушки. Нам её передали из рук в руки живые люди. И убежден, именно благодаря этим людям у России сегодня есть будущее." полностью
Из доклада В. Никитина
"Дружила она и с протоиереем Всеволодом Шпиллером, и с митрополитом Сурожским Антонием (Блумом). Отца Всеволода называла гениальным проповедником, перед Владыкой Антонием глубоко преклонялась, величала его светочем всего православного мира и не раз беседовала с ним о проблемах христианского единства. Юдина получила благословение Владыки записывать свои сугубо богословские мысли и писать мемуары." читать
Из книги Ива Амана"Отец Александр Мень. Христов свидетель в наше время"
"Сколько известных людей: ученых, писателей, художников им было обращено к Евангелию? Сегодня, когда прежние предосторожности отпали, мало–помалу, с удивлением обнаруживаются эти имена. Однажды, на выставке одного живописца, должно быть, это было примерно в 1966 г., когда он еще служил в Тарасовке — женщина, вся в черном, подошла к нему и сказала: «Похоже, вы очень хорошо умеете обращать людей, а у меня есть несколько человек, которых нужно обратить». Это была знаменитая пианистка Мария Юдина. Они подружились и в дальнейшем нередко встречались для нескончаемых разговоров, часами вышагивая вокруг церкви в Тарасовке."
