Коллектив Авторов - Каноны христианства в притчах
Авторитет молодого учителя возрастал, таким образом, с каждым днем и, конечно, чем больше верили в него, тем больше он верил в себя самого. Его деятельность была ограничена. Она замыкалась пределами Тивериадского озера, и даже в пределах этого бассейна у него была любимая местность. Озеро имеет 5–6 лье в длину и 3–4 лье в ширину; имея форму довольно правильного овала, оно образует от Тивериады до устья Иордана нечто вроде залива, который имеет около трех лье по берегу. Вот поле, где семя, брошенное Иисусом, нашло наконец для себя почву, вполне подготовленную. Пройдем мысленно по этой местности, наблюдая ее шаг за шагом и стараясь приподнять тот покров разрушения и скорби, который наброшен на нее демоном ислама.
Идя из Тивериады, мы видим прежде всего обрывистые скалы, гору, которая будто падает в море. Потом горы развертываются и удаляются; равнина (Эль-Гувер) открывается глазам почти на уровне озера. Это восхитительный маленький лесок, изрезанный множеством потоков, которые частью выходят из прежнего бассейна античной постройки (Айн-Медавара). У входа в эту равнину, которая и есть собственно страна Генисаретская, находится ничтожная деревушка Медждель. На другом конце равнины (если все время идти по берегу моря) мы увидим место, где находился некогда город (Хан-Минья), очень красивую реку (Айн-эт-Тан) и прекрасную дорогу, узкую и глубокую, высеченную в скале, по которой, несомненно, часто проходил Иисус и которая служит проходом между Генисаретской равниной и северным скатом озера. На расстоянии четверти часа ходьбы отсюда мы переходим через маленькую речонку с соленой водой (Айн-Табига), вытекающую из земли многими широкими источниками в нескольких шагах от озера и впадающую в него среди густой зеленой чащи. Наконец, через 40 минут мы увидим – на бесплодном скате, который тянется от Айн-Табига до устья Иордана, – несколько хижин и кучу развалин, довольно монументальных, называемых Телль-Хум.
Пять маленьких городов, о которых человечество будет вечно говорить столько же, сколько о Риме и Афинах, были во времена Иисуса рассеяны по пространству от деревни Медждель до Телль-Хума. Из этих пяти городов – Магдалы, Дальмунуфы, Капернаума, Вифсаиды, Харазина – можно найти теперь с точностью только первый. Отвратительная деревушка Медждель, без сомнения, сохранила имя и место того города, который дал Иисусу его первую верную подругу. Положение Дальмануфы совершенно неизвестно. Не лишено возможности предположение, что Харазин находился несколько в глубине страны, в северной ее стороне. Что касается Вифсаиды и Капернаума, то их по чисто случайным причинам и соображениям ставят на место Телль-Хума, Айн-эт-Тина, Хан-Миньи и Айн-Медавары. Думается, что и в топографии, как в истории, было скрытое намерение и желание – скрыть и сгладить черты великого учителя. Сомнительно, чтобы удалось когда-нибудь установить прочно на этой глубоко опустошенной почве те места, на которые человечество могло бы стекаться, чтобы целовать отпечаток ног великого основателя религии.
Итак, озеро, далекий горизонт, кустарники, цветы – вот все, что осталось от той маленькой области в 3–4 лье, где Иисус начал свое Божественное дело. Деревья совершенно исчезли. В этой стране, где растительность была столь прекрасна, что Иосиф смотрел на нее как на своего рода чудо, так как здесь, по его описанию, природе захотелось сблизить бок о бок растительность холодных стран, произведения жарких поясов и деревья умеренного климата, круглый год производящие цветы и плоды, – в этой стране, говорю я, теперь рассчитывают за день вперед, где можно будет найти немного тени для отдыха. Озеро превратилось в пустыню. Единственная лодчонка самого мизерного вида бороздит теперь те волны, которые некогда были так богаты радостью жизни. Но воды озера по-прежнему легки и прозрачны. Скалистые берега, покрытые валунами, похожи скорее на прибрежье маленького моря, чем озера, подобно берегам озера Гулей. Прибрежье это чисто, тины нет, и в одном и том же месте можно всегда наблюдать небольшой прибой волны. Маленькие островки, покрытые олеандрами, тамариндами и колючими кипарисами, выступают среди волн; в двух местах особенно – близ истока Иордана возле Тарихеи и на берегу Генисаретской равнины – можно найти восхитительные места, где волны разбиваются о густую зелень цветов. Ручей Айн-Табига образует маленький лиман, полный красивых раковин. Облака речных птиц покрывают озеро. Горизонт полон ослепительного блеска. Воды цвета небесной лазури, глубоко спрятанные в горячих скалах, – если смотреть на них с высоты гор Сафед, – словно налиты в золотую чашу. На севере снежные вершины Гермона выделяются белыми линиями на небе; на западе волнообразные плоскогорья Гавлонитиды и Переи, совершенно лишенные растительности и залитые солнцем, точно какой-то бархатной дымкой, – образуют однообразную, плотную массу гор или, лучше сказать, очень высокую и длинную террасу, которая от Кесареи Филиппийской на бесконечное расстояние тянется к югу.
Жара на берегах теперь невыносима. Озеро занимает впадину, которая на сто восемьдесят девять метров ниже уровня воды в Средиземном море и разделяет, таким образом, жаркий климат Мертвого моря. Обильная растительность умеряла некогда этот страшный зной; с трудом можно понять, как при той жаре, которая теперь царит там, весь бассейн озера с мая-месяца мог являться ареной такой чудесной деятельности. Иосиф, впрочем, находил климат этой местности очень умеренным. Без сомнения, и здесь, как в долине, где был Рим, произошла перемена в климате, созданная историческими причинами. Исламизм и особенно мусульманская реакция против крестовых походов, подобно дыханию смерти, задушили эту любимую страну Иисуса. Прекрасная земля Генисаретская и не предполагала, что под челом этого мирного скитальца волнуется ее собственный судья. Такой опасный согражданин, как Иисус, сыграл бы роковую роль для всякой страны, которая имела бы грозную честь считаться его отечеством. Сделавшись для одних предметом любви, для других – ненависти, разрываемая двумя соперничавшими воплощениями фанатизма, Галилея должна была оплатить цену своей славы собственным опустошением. Но кто решится утверждать, что Иисус был бы счастливее, если бы прожил жизнь в неизвестности в своей деревне? Кто стал бы думать об этих неблагодарных назареянах, если бы один из них, ставя на карту будущее своего городка, не признал Бога Отцом своим и не провозгласил себя Сыном Божиим?
Мы видим, что пять или шесть больших селений, удаленных друг от друга на расстояние получаса пути, – таков маленький мир Иисуса в эпоху, которую мы изучаем. Едва ли он был когда-нибудь в Тивериаде – этом вполне светском городе, населенном большей частью язычниками и служившем обычной резиденцией Антипы. Однако он удалялся иногда из своей любимой области. Иисус отправлялся на лодке к восточному берегу, например, в Гергезу. К северу видели его в Панее или Цезарее Филиппийской, у подошвы Гермона. Наконец, однажды он совершил путешествие в направлении Тира и Сидона, в страну, удивительно цветущую в то время. Во всех этих странах Иисус был совершенно окружен язычеством. В Цезарее он видел знаменитый грот Папиум, в котором находился, как предполагали, исток Иордана и который в народном воображении был окружен странными легендами. Иисус мог восхищаться мраморным храмом Ирода, воздвигнутым возле этого места в честь Августа; он останавливался, вероятно, перед множеством статуй, посвященных Пану, нимфам, Эху грота и поставленных, возможно, уже в этом прекрасном месте благочестивыми людьми. Иудей-эфемерист, привыкший смотреть на иноземных богов как на обожествленных людей или демонов, должен был рассматривать эти художественные произведения как идолы. Очарование натуралистического культа, которое опьянило более чувственные расы, встречало в нем холодное отношение.
Ученики Иисуса
В этом земном раю, которого до сих пор мало касались великие исторические перевороты, население жило в совершенной гармонии со своей природой, будучи деятельным, честным, полным радостного и нежного веселья жизни. Тивериадское озеро представляет собой водный бассейн, наиболее богатый рыбой в мире; рыбная ловля была очень удачна, особенно в Вифсаиде и Капернауме, – это создавало известное благосостояние населения. Рыбачьи семьи образовали мирное, кроткое общество, связанное узами родства по всей области, примыкавшей к озеру, которое мы описали. Образ жизни людей, не всецело поглощенных работой, давал полную свободу их воображению. Идеи о Царствии Божием нашли в этих маленьких общинах добрых людей больше доверия, чем где бы то ни было в другом месте. Ничего из того, что называется цивилизацией в греческом или светском смысле, не проникало в общины. Это не была серьезность – германская или кельтская; но хотя доброта часто бывала поверхностной и неглубокой, а нравы этих людей – безмятежно-спокойны, – в них было нечто интеллигентное и тонкое. Жителей тех мест можно себе представить по аналогии с лучшими племенами Ливана, но они были, кроме того, одарены свойством, которого нет у ливанцев, – способностью выдвигать великих людей. Иисус нашел среди них свою истинную семью. Он поселился среди них как свой человек. Капернаум стал «его городом», и среди маленького кружка, который его боготворил, Иисус забыл своих скептических братьев, неблагодарный Назарет и его насмешливое недоверие.
