Ольга Иженякова - На крыше храма яблоня цветет (сборник)
Мать снова в слезы, а дочь молчит, суровая такая, тихая. Собрались старейшины, почитай, изо всех окрестных стойбищ, начали расспрашивать ее, где была, с кем, что ела? Девочка серьезно так ответила, что была у матери. Тогда ее попросили описать, как выглядит ее мать, она рассказала, что мать величиной почти с молодую сосну, которая растет на твердой земле. Она кормила ее свежей рыбой и орехами, а когда падал дождь, заботливо накрывала ее своим прозрачным платком.
– Что с девочкой теперь? – спросила на этот раз у хозяина я.
– Она стала задумчивой, хотя учится очень хорошо, почитай, лучше всех в интернате, много молчит и часто ходит в лес, теперь ей уже родственники не запрещают.
– Ну это одна из наиболее типичных баек, – задумчиво сказал Алексей Юлианович, – хотя… надо записать имя девочки. Будем в городе, обязательно зайдем в интернат и навестим.
– Извините, – обратился профессор теперь ко мне, – а вы наверняка часто общаетесь с местными, слышали от них касательно интересующей нас темы что-то правдоподобное.
– Некоторые к факту существования хумпалэнэ относятся с подозрением, некоторые со страхом, некоторые с иронией, – начала говорить я, – но как-то я с главным охотоведом района объезжала все охотничьи домики и вот что заметила: буквально во всех домиках, а все они находятся на приличном расстоянии друг от друга, прострелены потолки.
Я тогда осторожно, ненавязчиво стала расспрашивать у охотников, почему те стреляют в потолок. Многие из них пробовали отшутиться, мол, по пьяни палят, но в итоге выяснилось вот что: частенько, когда охотник один ночует в лесу, он просыпается среди ночи от тревожной мысли, что на него сквозь крышу смотрят чьи-то большие налитые кровью глаза. Это ощущение не исчезает и наяву, но стоит пару раз выстрелить в потолок, как сразу становится спокойно…
– А вы не подскажете, где вы в последний раз видели хумпалэнэ или хотя бы его следы? – спросил Алексей Юлианович.
– Так, – обратился ко мне хозяин, – москвичам, как я понимаю, надо показать какую-то диковинку, как в этих… музеях, чтобы враз все просто и понятно было. На каждый вопрос – свой ответ. А если что непонятно, то это должно быть мистическое или экзотическое. И ни в коем разе не водить их к древним святыням. Чтобы им такое показать, чтобы они довольные уехали?
– Может быть, кладбище, – робко предположила я.
– Зачем кладбище показывать-то? – ответил хозяин.
– Ну как же, – стала я пояснять, – все кладбища народа ханты довольно оригинальны, в городах таких нет, в Москве тем более. Провожу их на кладбище, расскажу пару преданий, и они, удовлетворенные, уедут, а впечатлений хватит надолго, уверяю вас.
– Правильно, – согласился хозяин, – ты их проводи, поговори с ними, но не задерживайся. Мы сегодня всем стойбищем будем приносить жертвы в овраге лесного духа. Тебе это будет интересно. Да и полезно, наверное.
– Постойте-постойте, – залепетала в замешательстве я, – но ведь хумпалэнэ, или комполь, в одном из переводов обозначает именно лесного духа, то есть…
– Ты правильно подумала, – услышала я ответ, подоспевшей к разговору хозяйки.
* * *Провожать ученых пусть и не в глубокую тайгу – сущее наказание, они каждую минуту останавливаются пить, прыскают друг друга антикомариным дезодорантом, видеокамерой снимают все подряд, травят анекдоты, спорят, а самое неприятное – двигаются очень медленно и бесконечно ноют, вспоминают город, супермаркеты и театры.
– А помните, как мы искали снежного человека в уссурийской тайге? – обратилась молодая женщина к профессору. Коля с Лешей вышли из палатки и прямо чуть не угодили в лапы медведя. Ладно хоть их было двое, медведь испугался и убежал, а если бы один кто-нибудь… Интересно, а тут водится крупное зверье?
Последние слова не успели растаять в воздухе, как мы услышали впереди протяжный волчий вой. Среди ученых поднялась паника, они предположили, что на них может напасть стая, а на всех только одно ружье.
– Не стоит бояться, – начала разговор я, – теперь июнь, и волки ходят поодиночке.
– Ну, раз так, – сказал Алексей Юлианович, – стало быть, таков закон природы и нам бояться нечего, правда?
– Интересно, а местные волки этот закон знают? – спросил ехидно Алексей.
Тем не менее мы решили идти вперед. На этот раз молча, что меня очень порадовало. И правильно сделали, потому что вскоре мы оказались на кладбище.
Я оказалась права, кладбище ученых и впрямь поразило. Тут есть чему удивляться. Ведь могилы народа ханты – это лодки с перевернутым кверху дном, а внизу с правой стороны у каждой такой могилы-лодки небольшое отверстие. Туда родственники кладут обычно то, что забыли положить покойнику в гроб. Как правило, это чашки, ложки, бритвы, расчески. Иногда приносят сюда и еду.
– Арина, пожалуйста, расскажите нам, что этот ритуал обозначает? – попросил меня профессор.
Я улыбнулась. На меня были уставлены пять цифровых диктофонов. Надо же! Журналист дает интервью. И я, помня наставления хозяев чума, начала терпеливо рассказывать:
– У народа ханты вся жизнь – это река. Огромная река времени. А человек в ней, понятное дело, плывет на лодке. Лодка у живого человека всегда должна быть на привязи, а если лодка вытащена наружу, то значит или река замерзла, или лодка нуждается в починке. При этом при лодке непременно должно быть весло. Иначе случится несчастье… А здесь, как вы видите, все лодки вверх дном и без весел, значит, люди ушли на дно реки жизни…
– А какие-то особенности у этих похорон есть? – спросили меня (не помню кто).
– Особенности как у всех народов, – ответила я, – провожают-плачут, непременно молятся. Соблюдают траур, устраивают поминки.
– А жертвы по этому поводу приносят? – поинтересовался профессор.
– В похоронном обряде этого нет. Ведь смерть для человека из рода ханты – это счастье, это присоединение к предкам. Это переход от одной жизни к другой, правда, переход довольно болезненный. Считается, когда душа выходит из тела, видит множество разных дверей и знает, что в одни из них ей нужно пройти, но пройти только один раз. Потому она боится сделать ошибку, тревожится, бродит. Именно поэтому возле покойника принято дежурить по очереди родным. Если увидят какие-то изменения – должны немедленно шамана позвать. Он-то и поможет душе найти нужные двери в следующей жизни…
Тут Алексей, прикуривая от Алексея Юлиановича, вспомнил про снежного человека – цель их визита в тайгу.
– А этот их… хумпалэнэ как-нибудь со всем этим связан?
– Нет, – ответила я (признаться, мне этот разговор стал уже порядком надоедать), – хумпалэнэ, согласно преданиям, из другого мира. Они охраняют людей, заботятся о них, если те, конечно, заслуживают, а если видят, что от какого-то человека мало пользы, могут сделать так, что он останется в лесу навсегда. Но не более. Вся их жизнь происходит параллельно нашей, со своей системой ценностей.
На этом допрос был окончен.
Ученые еще какое-то время побродили по кладбищу, поснимали, а после достали рюкзаки и устроили неподалеку привал. Надо было подкрепиться. За едой я рассказала спутникам о соседней с нашим стойбищем достопримечательности – выпускнике Московского государственного университета Ромке и старом идолослужителе.
Москвичи, к сожалению, любят такие истории и охотно их тиражируют. Но это даже хорошо, не надо показывать им настоящее, а значит, можно его сберечь.
История Ромки в моем пересказе москвичам
Приехав из МГУ после сдачи очередной сессии в свой родной Ханты-Мансийский округ, Ромка первым делом принялся строгать идола из молодого кедра. А потом вместе с отцом и старшим братом сели в джип десятилетней давности и поехали в долину идолов.
Там уже был сооружен небольшой полуоткрытый чум, возле которого суетился пожилой хант. Отныне пожилой хант будет считаться хранителем молодого шайтана, а идол из молодого кедрача, стало быть, и есть сам шайтан, которому полагается и поклонение, и жертвоприношение, и, разумеется, просьбы о помощи во всех житейских бедах.
Процедура обожествления проста, ее совершил, когда все уже уехали, хант. Он призвал духов земли, воды, огня и неба помогать новому идолу, а когда танец с молитвами был закончен, принялся украшать шайтана одеждой и украшениями, заодно осыпая проклятиями тех, кто будет охотиться в ближайших лесах. «Пусть будут жестоко наказаны их дети, внуки и правнуки». Но большее проклятие ожидает тех, кто осмелится у добычи отрезать уши. Согласно обычаям северных народов, это не просто дурная примета. Это что-то вроде рока. И на такой поступок может отважиться лишь тот, кого покинул разум…
Время шло.
Рядом с чумом идола выросла избушка, крохотная, идолослужителя, ревность которого к своему божеству граничила порой с безумием. Он идола мыл, полировал, а когда увидел, что дерево, несмотря ни на что, начинает чернеть, покрыл его пинотексом. А люди тем временем шли, шли. Несли еду, одежду, украшения, деньги и даже бытовую технику, до которой ханту не было ну совсем никакого дела. Зачем, спрашивается, ему соковыжималка известной фирмы, если в чуме нет электричества? Но тем не менее он дар принял, как полагается, и закопал его вместе с другими подарками, чтобы шайтан мог им пользоваться в своем другом измерении.
