Джидду Кришнамурти - Комментарии к жизни. Книга третья
Часто к краю реки приносили мертвое тело. Очистив землю рядом с водой, они сначала укладывали тяжелые бревна в качестве основы для жертвенного костра, затем обкладывали его более легкой древесиной, а сверху клали тело, покрытое новой белой тканью. После этого самый близкий родственник подносил к костру горящий факел, и огромное пламя вздымалось во тьме, освещая воду и молчаливые лица присутствующих на похоронах и друзей, которые сидели вокруг костра. Дерево вбирало часть света и отдавало свое умиротворение танцующему огню. Требуется несколько часов для того, чтобы тело поглотил огонь, но они все будут сидеть до тех пор, пока ничего не останется, кроме ярких тлеющих угольков и нескольких языков пламени. Посреди этой необъятной тишины внезапно раздается плач младенца, и начнется новый день.
Он был довольно-таки известным человеком. Умирая, он лежал в маленьком доме позади стены, а небольшой сад, о котором когда-то заботились, теперь был заброшен. Его окружали жена, дети и другие близкие родственники. Возможно, пройдет несколько месяцев или даже больше, прежде чем он скончается, но все они были вокруг него, и комната была отягощена печалью. Когда я вошел, он попросил, чтобы все ушли, они неохотно покинули комнату, кроме одного маленького мальчика, который играл на полу с какими-то игрушками. Когда они вышли, он указал мне рукой на стул, и мы сидели в течение некоторого времени, не проронив ни слова, а в это время в комнату пробивался шум домашнего хозяйства и улицы.
Он с трудом разговаривал.
«Знаете, я так много думал в течение долгих лет о жизни, и даже больше о смерти, потому что у меня затяжная болезнь. Смерть кажется такой странной вещью. Я прочел различные книги, касающиеся этой проблемы, но все они были довольно поверхностны».
Разве все умозаключения поверхностны?
«Я не настолько уверен. Если бы можно было прийти к определенным умозаключениям, которые бы глубоко удовлетворяли, они приобрели бы некоторое значение. Что плохого в том, чтобы прийти к умозаключениям, пока они удовлетворяют?»
Нет ничего плохого в них, но разве это не очерчивает вводящий в заблуждение горизонт? У ума есть сила создавать любую форму иллюзии, и оказаться у нее в ловушке кажется настолько ненужным и незрелым.
«Я жил довольно богатой жизнью и следовал тому, что считал своим долгом. Но, конечно же, я человек. Так или иначе, с той жизнью теперь покончено, и вот я здесь, бесполезное существо. Но, к счастью, мой ум еще не поврежден. Я много читал, и я все еще так же жажду узнать то, что случается после смерти. Я продолжу существовать, или ничего не остается, когда тело умирает?»
Сэр, если позволите спросить, почему вы так заинтересованы узнать, что происходит после смерти?
«Разве каждый не хочет этого знать?»
Возможно, да. Но если мы не знаем, что такое жизнь, можем ли мы вообще узнать, что такое смерть? Жизнь и смерть могут быть одним и тем же, и тот факт, что мы отделили их, может быть источником большой печали.
«Я в курсе того, что вы рассказывали об этом в ваших беседах, но все-таки я хочу знать. Пожалуйста, скажите мне, что происходит после смерти? Я не повторю это кому-то другому».
Зачем вы так рьяно боретесь, чтобы узнать? Почему вы позволяете целому океану жизни и смерти быть, не тыкая в него пальцем?
«Я не хочу умирать, — сказал он, держа своей рукой мое запястье. — Я всегда боялся смерти. И хотя я пробовал утешать сам себя разумными мыслями и верой, они просто выступали как тонкий налет на этой глубокой агонии страха. Все мое чтение о смерти было попыткой убежать от этого страха, найти выход из него, и это все по той же самой причине, как я теперь начинаю осознавать».
Освободит ли какое-либо бегство ум от страха? Разве не сам акт побега порождает страх?
«Но вы можете сказать мне, и то, что вы скажете, и будет истиной. Эта истина освободит меня…»
Некоторое время мы сидели молча. Немного погодя он снова заговорил.
«Это молчание было более исцеляющим, чем все мои беспокойные вопросы. Хотелось бы мне остаться в нем и спокойно умереть, но мой ум не позволит мне. Мой ум стал охотником, и в то же время преследуемым, я терзаюсь. У меня острая физическая боль, но это не ничто по сравнению с тем, что происходит в моем уме. Есть ли похожее продолжение после смерти? Это „я“, которое наслаждалось, страдало, знало, оно продолжится?»
Что является этим «я», за которое цепляется ваш ум, и что вы хотите, чтобы продолжилось? Пожалуйста, не отвечайте, а спокойно послушайте, хорошо? «Я» существует только через отождествление с собственностью, с именем, с семьей, с неудачами и успехами, со всеми вещами, которыми вы были и хотите быть. Вы — это то, с чем вы отождествили себя. Вы составлены из всего этого, и без этого вас нет. Именно это отождествление с людьми, собственностью и идеями, вы хотите, чтобы продолжилось даже после смерти, а живое ли это существо? Или это всего лишь масса противоречащих желаний, стремлений, удовлетворений и расстройств, с горем, перевешивающим радость?
«Может быть, это то, что вы предполагаете, но это лучше, чем вовсе ничего не знать».
Лучше известное, чем неизвестное, это вы хотели сказать? Но известное настолько мало, настолько мелочно, так ограничивающее. Известное — это горе, и все же вы жаждете его продолжения.
«Подумайте обо мне, будьте сострадательным, не будьте настолько неприступным. Если бы я только знал, я мог бы умереть счастливо».
Сэр, не боритесь столь усердно за знание. Когда всякое усилие узнать прекращается, тогда возникает кое-что, что не было сотворено умом. Неизвестное намного больше, чем известное. Известное — это всего лишь парусник в океане неизвестного. Позвольте всем вещам происходить и быть.
Именно тогда вошла его жена, чтобы дать ему что-то выпить, а ребенок встал и выбежал из комнаты, не посмотрев на нас. Он велел жене закрыть дверь, когда она вышла, и не позволять мальчику входить снова.
«Я не беспокоюсь о своей семье, потому что об их будущем позаботятся. Это за мое собственное будущее я переживаю. В душе я знаю, что то, о чем вы говорите, истинно, но мой ум похож на скачущую лошадь без наездника. Вы поможете мне или же мне уже не помочь?»
Истина — странная вещь: чем больше вы ее преследуете, тем больше она будет уклоняться от вас. Вам не поймать ее какими бы то ни было средствами, пусть даже изощренными и хитрыми. Вам не удержать ее в сетях вашей мысли. Осознайте это по-настоящему и позвольте всему происходить. В этом путешествии по жизни и смерти вы должны идти один, в этом путешествии нельзя искать утешения в знаниях, в опыте, в воспоминаниях. Ум должен быть очищен ото всего, что он собрал в своем побуждении быть в безопасности. Его богов и добродетелей надо обратно отдать обществу, которое породило их. Должно быть полное, ничем не оскверненное уединение.
«Мои дни сочтены, я задыхаюсь, а вы просите очень трудную вещь: чтобы я умер, не узнав, что такое смерть. Но я хорошо проинструктирован. Пусть будет моя жизнь, и пусть она будет благословенна».
Развращение ума
Вдоль крутого, длинного и широкого изгиба реки стоял город, священный, но очень грязный. Река создавала здесь сильное течение, и его главная сила ударяла по краю города, часто смывая ступеньки, ведущие вниз к воде, и некоторых из старых зданий. Но какой бы ущерб она ни приносила в своем неистовстве, река все еще оставалась священной и прекрасной. Тем вечером было особенно красиво, солнце садилось над потемневшим городом, за единственным минаретом, который, казалось, один из целого города достигал до небес. Облака были золотисто-красными в огне от сияния солнца, которое путешествовало по земле удивительной красоты и печали. И когда сияние поблекло, там, над темным городом, появился молодой месяц, изящный и хрупкий. С противоположного берега, на некоторое расстояние вниз по реке, весь околдовывающий вид казался волшебным, но все же совершенно естественным, без налета искусственности. Медленно молодой месяц опустился за массивы города, и начали появляться огни. Но река все еще хранила свет вечернего неба, золотистое великолепие невероятной нежности. На этом свету, который был рекой, плавали сотни маленьких рыбацких лодок. Все послеобеденное время тощие, загорелые мужчины с длинными веслами трудолюбиво проделывали свой путь с помощью весел вверх по реке против течения единой вереницей близко к берегу. Отчаливая от рыбацкой деревни ниже города, каждый мужчина в своей лодке, иногда с ребенком или двумя, медленно продвигался по реке мимо длинного, тяжелого моста, а теперь они сотнями плыли вниз, уносимые сильным течением. Они будут рыбачить всю ночь, ловя крупную, тяжелую рыбу длиной от десяти до пятнадцать дюймов, которая будет впоследствии вывалена в кучу на лодках поболее, а некоторые из них все еще будут корчиться, привязанные к берегу, чтобы быть проданными на следующий день.
