Георгий Флоровский - Восточные Отцы IV века
II. Мир и человек.
Василий Великий начинает свое объяснение Моисеева Шестоднева с утверждения истины о сотворении мира. «Творение неба и земли не само собою произошло, как представляли себе некоторые, — говорит он, — но имело причину в Боге». Мир имеет начало. И хотя движущиеся на небе тела описывают круги, а «в круге наше чувство не находит начала», напрасно было бы заключать, что природа круговращаемых тел безначальна. И движение по кругу начинается с некоторой, нам только неизвестной, точки окружности. Начавшееся и окончится, и что окончится, то началось. Мир существует во времени и состоит из существ, подлежащих рождению и разрушению. И св. Василий полагает, что время и было создано Богом, как некая среда для вещественного мира, как преемство и смена, как всегда поспешающее и протекающее. В начале, и в начале временном, Бог творит мир. Но начало времени не есть время, — «как начало пути не есть еще путь, — говорит св. Василий, — и как начало дома еще не дом, так начало времени еще не время, и даже не самомалейшая часть времени». Начало просто и непротяженно. И к началу времени можно прийти, отступая от настоящего назад. Если Бог сотворил небо и землю «в начале», это значит, что «действие творения мгновенно и не подлежит времени». Бог хотением Своим творит мир не во времени, и творит вдруг и мгновенно, «вкратце», как выразились «древние толкователи» (имеется в виду перевод Акилы). Но с миром начинается время. «Время есть продолжение, спротяженное состоянию мира», — замечает Василий. Нужно прибавить, — раньше, до видимого и вещественного мира, по суждению св. Василия, Бог творит ангелов, следовательно не только вне времени, но и без времени, так что ангельское бытие, по его мысли, не предполагает и не требует времени. Это связано с его представлением о неизменности ангелов. «Еще ранее бытия мира, — говорит он, — было некоторое состояние, приличное премирным силам, превысшее времени, вечное, приснопродолжающееся. И в нем Творец и Зиждитель всяческих совершил создание — мысленный свет, приличный блаженству любящих Господа, разумные и невидимые природы и все украшение умосозерцаемых тварей, превосходящих наше разумение, так что нельзя изобрести для них и именований». Ангелы были приведены в бытие Словом Божиим. И созданы не младенцами, чтобы, только впоследствии усовершившись чрез постепенное упражнение, удостоиться принять Духа. «Ибо ангелы не терпят изменения. Нет между ними ни отрока, ни юноши, ни старца, но в каком состоянии сотворены вначале, в том и остаются, и состав их сохраняется чистым и неизменным. И в первоначальный состав и, так сказать, раствор их сущности, была вложена святость». «Потому-то, — заключает св. Василий, — они неудобопреклонны ко греху, будучи немедленно, как бы некоторым составом, покрыты освящением, и по дару Святого Духа имея постоянство в добродетели». Уже до начала мира живут они в святости и в радости духовной.
Видимый мир Бог творит сразу. Но не сразу мир осуществляется в своей полноте и строе. От рассуждения о сущности неба и земли Василий Великий уклоняется, как от напрасных, и отвергает понятия «бескачественного подлежащего», как основы мира. Бескачественное есть ничто, и все качества входят в понятие бытия. А природа или сущность вещей вообще для нас непостижима. Впрочем, первозданный мир не был еще устроен, — «земля же бе невидима и неустроенна». Но не потому, что материя и форма разделимы реально, — Бог создал все, «не в половину каждое, но целое небо и целую землю — самую сущность, взятую вместе с формою». Но первозданная земля была еще не в раскрытом потенциальном состоянии, «земля по силе, вложенной в нее Создателем, хотя готова была породить все сие, однако же ожидала приличного времени, чтобы по Божию повелению произвести на свет свои порождения». Таким образом, Шестоднев есть описание собственно устроения мира. Вне счета сроков и ступеней стоит только первый день творения, который св. Василий сомневается называть первым в ряду прочих. Он «произведен особо», и есть некий вечный круговращающийся день, так же находящийся «вне седмичного времени», как и день восьмой, — «начаток дней, сей современный свету, святой Господень день, прославленный Воскресением Господа». В нем Бог словом, или повелением Своим вложил в мир «благодать света»… — Творческое слово или повеление Божие становится «как бы неким естественным законом, и остается в земле и на последующие времена, сообщая ей силу рождать и приносить плоды». Василий сравнивает это с кубарем. Как кубарь по силе первого данного ему адара совершает свои последующие обращения, «так и последовательный порядок природы, получив начало с первым повелением, простирается на все последующее время, пока не достигнет общего окончания вселенной». И как шар, движущийся по наклонной плоскости, природа существ, подвигнутая единым повелением, равномерно проходит и рождающуюся, и разрушающуюся тварь. Мир есть целое при всей разнородности своего состава, ибо связан от Бога «неким неразрывным союзом любви в единое общение и в одну гармонию». При этом непреложно сохраняются роды и виды бытия, путем уподобления происходящего тем, от кого кто происходит. В каждом роде или виде, растительном и животном, есть как бы своя семенная сила. И вообще «каждая сотворенная вещь в целом творении выполняет какой-нибудь свой особенный закон». — Устроение мира происходило как бы некими мгновенными вспышками. Так представляет себе св. Василий происхождение растительного мира. «Да произрастит земля былие… И земля, соблюдая законы Создателя, начав с ростка, в краткое мгновение времени прошла все виды возрастания и тотчас давала прозябения до совершенства. Ибо ничто тогда не останавливало произрастания. Ничего этого прежде не было на земле, и все в одно мгновение времени пришло в бытие с принадлежащим каждому свойством, самыми явными разностями отличенное от растений инородных и узнаваемое по свойственному для каждого признаку». Глас повеления краток, и даже не глас, но мановение или устремление воли. Но мысль, заключающаяся в повелении, сложна и многообразна. Нужно добавить, — производя животных, земля не нечто сокрытое и предсуществующее в ней изводит, но в повелении Божием получает силу произвести то, чего не имеет. Следовательно, животные возникают, по мысли Василия, чрез самозарождение. О стройном разнообразии мира св. Василий говорит всегда с подлинным эстетическим подъемом: «Везде видна какая-то неизглаголанная мудрость». Художественная полнота и строй вселенной, великое зрелище космоса возводит ум к размышлению о Творце и Художнике всяческих. «Ибо если временное таково, каково же вечное! — восклицает он. — И если видимое так прекрасно, то каково невидимое». Весь мир для Василия свидетельствует о Боге. «Если рассмотришь и камень, — говорить он, — то и он служит некоторым указанием силы Создавшего. И то же найдешь, если рассмотришь муравья или комара, или пчелу, часто и в самых малых вещах видна мудрость Зиждителя». Нужно заметить, при истолковании Шестоднева св. Василий воспользовался, по-видимому, комментарием Посидония на Платонов «Тимей» (не сохранился); он переводил библейские образы на язык эллинистической космологии.
В строе вселенной есть ступени все к большему совершенству. И на вершине лестницы стоит человек. Но он сотворен иначе, чем низший мир, что сказывается и во внешней форме библейского рассказа, явно открывающего «догмат истины» о «содействующем» в творении — о Слове. И человек создан по образу Божию. Он бессмертен и создан для жизни духовной». Человек, — как выражается св. Василий, — среди живых существ (разумеется, земных) есть единственное богосозданное существо. В сотворенного человека Бог «вложил нечто от Своей собственной благодати, чтобы человек по подобному познавал подобное». Человек создан из земного состава и из души, обитающей в теле, как под некоторым покровом. По природе своей тело есть нечто текучее и превращающееся, — «непрестанно течет и рассеивается». — Мир сей сложен и потому смертен, и есть жилище для умирающих. Участвуя в естестве целого, люди многократно умирают, прежде даже, чем смерть разлучает душу с телом. В собственном смысле человек есть душа. Человек, — определяет св. Василий, — есть «ум, тесно сопряженный с приспособленной к нему и приличной плотью». Однако и тело, как «приличное виталище для души», устроено Богом с великой Премудростью. «Мы, — говорит св. Василий — это душа и ум, поколику мы сотворены по образу Создавшего. Наше — это тело и приобретаемые посредством его ощущения». И оно часто бывает тягостным узилищем для души. «Для поспешающего к горней жизни пребывание с телом тяжелее всякого наказания и всякой темницы». Василий Великий буквально повторяет Платона: «гнев, пожелания, робость, зависть приводят к замешательству душевную прозорливость. Как мутное око не воспринимает видимых предметов, так невозможно с возмущенным сердцем приступать к познанию истины. Поэтому должно удалиться от всех мирских дел и не вводить в душу посторонних помыслов». Еще более необходимо телесное воздержание и прежде всего строгий пост. Только чистый и мирный ум способен восходить к познанию или созерцанию истины. Нужно «произвести совершенное безмолвие в сокровенной храмине советов сердца», ибо всякая страсть «приводит в смятение и в замешательство душевную прозорливость». С возмущенным сердцем нельзя приступать к познанию истины. Ум есть высшее в душе и владычественное… «Ум есть нечто прекрасное, — говорит св. Василий, — и в нем мы имеем то, что делает нас созданными по образу Творца». В разделении способности души св. Василий следует Платону. Ниже разума стоят силы раздражительная и вожделевательная, θυμς и επιθυμα или το επιθυμητικν. Раздражительная или волевая способность души должна подчиняться разуму. Если она выходит из этого подчинения, она обращается в бешенство и уродует душу, перерождаясь в страсть, в гнев. И «внутренняя буря смятенного духа» помрачает и ослепляет ум, делает невозможным «ведение». Но сама по себе «раздражительность есть душевный нерв, сообщающий душе тонус, силу к прекрасным делам». Раздражительность, если она не упреждает мысль, закаляет душу, — производит мужество, терпение и воздержание. «Если душа расслаблена сластолюбием, раздражительность, закалив ее, как железо закаливается погружением (в воду), из слабой и весьма изнеженной делает мужественной и суровой». Праведная раздражительность, т. е. управляемая разумом, проявляется в ревности. И с равным рвением подобает любить добродетель и ненавидеть грех. «Бывают случаи, когда похвально проявлять ненависть», — говорит св. Василий. И прежде всего против диавола, против человекоубийцы, отца лжи, делателя греха. «Но будь сострадателен к брату, который, если пребудет во грехе, то вместе с диаволом будет предан вечному огню»… Даже вожделевательная способность может быть обращена на пользу души, если она подчинена разуму и обращена на любовь к Богу и желание вечных благ. Каждая душевная способность, по мнению св. Василия, «становится для обладающего ею благом или злом по образу употребления». Все зависит, таким образом, от «согласия» и соразмерности, от гармонии или «симметрии» душевной жизни. И начало этой гармонии есть разум. Разумное согласие, т. е. целостность души, и есть добродетель. И она завершается пребыванием у Бога и общением с Ним в любви. Грех состоит в удалении от Бога, т. е. от Жизни, — есть «лишение жизни», начало смерти. Первый грех есть предпочтение вещественного, чувственного духовному. Путь правый ведет от вещественного к духовному и тем самым — к Жизни. «Кто внимательно устремляет взор на сияние и изящество сей Красоты, — говорит св. Василий, — тот заимствует от Него нечто, как бы от красильного раствора, на собственное лицо наводя какие-то цветные лучи. Почему и Моисей, соделавшись причастником оной Красоты во время собеседования с Богом, имел прославленное лицо». Путь добродетели есть путь разума и созерцания, θεωρια.
