Иеромонах Дамаскин (Христенсен) - Не от мира сего
После смерти о. Серафима я спросил Владыку, как выжить, когда уйдет и он? Он кротко улыбнулся и ответил: «Ничего, выживете. Я же буду рядом».
В то время для меня это были только слова, но сейчас я вижу: так оно и есть — он с нами.
Сам он жил с ощущением близости оптинского своего наставника, словно живого. То же я сейчас чувствую по отношению к самому еп. Нектарию. Остались его необыкновенные теплота, сердечность, его облик — облик доброго Деда Мороза. Да, епископ Нектарий всегда рядом».
Надежда
Не надейтесь на князей, на сына человеческого…
Пс. 145:3
«Врата адовы» не одолеют Церкви, но они одолевают и вполне могут одолеть многих, мнящих себя быть столпами Церкви, как свидетельствует церковная история.
Архиеп. Аверкий.
ПРАВОСЛАВИЕ, — писал архиеп. Аверкий, — это не есть просто какая‑то чисто земная организация, возглавляемая патриархами, епископами и священниками, несущими служение в Церкви, которая официально называется православной.
Православие — это мистическое «Тело Христово», глава которого Сам Христос.
. Церковь, правда, не может быть совсем оторвана от земли, ибо в нее входят и люди, еще живущие на земле, а потому в устройстве и внешней организации ее неизбежен известный элемент «земного», но чем этого «земного» меньше, тем для вечных целей ее лучше, и уж во всяком случае чисто духовное — дело спасения душ для жизни вечной, ради чего Церковь и основана и существует».
К концу жизни о. Серафиму было вполне ясно — он не может уповать только на внешние церковные формирования, какими бы они ни были. Однажды он высказал поразительное утверждение, прозвучавшее для его собрата как гром среди ясного неба. «Все церковные организации, — сказал он, — в конце концов поклонятся антихристу».
Пришлось растолковать его слова. Отец Серафим сказал, что Церкви, в силу того, что являются организациями, вынуждены будут подчиниться единому мировому руководителю, чтобы быть «признанными» им для продолжения своего существования.
Полюбившийся о. Серафиму новомученик российский, еп. Дамаскин, говорил еще в начале столетия о том, что официальное признание будет использоваться как часть обмана последних времен. В работе под названием «Печать Христа и печать антихриста» еп. Дамаскин писал: «Не следует думать, что с явлением антихриста каждый согласится с его философией. Те, кто не сделает этого, будут соблазняться желанием просто сохранить себя, свои институты, т. е. свое положение и власть.»
Свят. Игнатий (Брянчанинов) — русский пророк XIX века — также говорил о том, как все церковные институты неизбежно подчинятся антихристу: «Судя по духу времени и по брожению умов, должно полагать, что здание Церкви, которое колеблется давно, поколеблется страшно и быстро. Некому остановить и противостоять. Предпринимаемые меры поддержки заимствуются из стихий мира, враждебного Церкви, и скорее ускорят падение ее, нежели остановят. Милосердный Господь да покроет остаток верующих в Него. Но остаток этот скуден: делается скуднее и скуднее».
Через несколько лет после смерти о. Серафима из России была подпольно вывезена статья с другим пророчеством, подкрепляющим его утверждение в жесточайшие годы коммунизма, за десятилетия до нынешней эры религиозной свободы в России, прозорливый старец Лаврентий Черниговский (1950) говорил своим духовным детям: «Приходит время, когда и недействующие храмы будут ремонтировать, оборудовать не только снаружи, но и внутри. Будут золотить купола храмов и колоколен. А когда закончат всё, наступит время, когда воцарится антихрист. И видите, как всё коварно готовится? — все храмы будут в величайшем благолепии как никогда, но входить в них православному христианину нельзя будет, т. к. не будет приноситься Бескровная Жертва Иисуса Христа, а будет сатанинское сборище. Антихрист будет короноваться как царь в Иерусалимском великолепном храме, с участием духовенства и патриарха».
ЧТО КАСАЕТСЯ ОРГАНИЗАЦИИ, то мы видели, как о. Серафим возлагал свои последние надежды на епископов Русской Зарубежной Церкви (Синод), полагая, что они не сдадут православных позиций. Он отстаивал эту точку зрения и в письмах, и в печати. Однако великие иерархи один за другим уходили из жизни, как будто так и должно быть, утверждались люди заурядные, ограниченные, духовный багаж которых составлял мертворожденный «догмат искупления». Возвращаясь к цитированному выше письму о. Серафима:
«Став православным христианином, я сразу понял, в Русской Зарубежной Церкви есть два типа (или две школы) епископов: по одну сторону — Владыки Иоанн, Аверкий, Леонтий, Нектарий, Савва, по другую — те, кто сейчас занимает господствующие позиции. (Митрополит Филарет может быть причислен к независимым — во всё время его правления влияние Владыки Иоанна проявлялось так или иначе). Нельзя утверждать, что последние все как один еретики или враги того или иного рода. Но как бы там ни было, противостояние это — хоть и не явное — имеет место. Последние представители того рода епископов, духовными наследниками которых мы себя считаем, уходят из жизни, и боюсь, что полученное от них наследство не принесет нам популярности в Синоде в будущем, впрочем, уже сейчас нам дают это понять».
Последнему из выдающихся святителей, Владыке Нектарию, предстояло пережить о. Серафима менее, чем на четыре месяца. На погребении этого епископа в Джорданвилле, после того, как гроб был засыпан землей, одна женщина, работавшая в штаб–квартире Синода в Нью–Йорке, подошла к о. Герману. «Не доказывает ли это, — сказала она, — неправоту архиепископа Иоанна? Почти все его друзья в могиле, а враги живы–здоровы и у власти». И впрямь: через несколько месяцев архиеп. Виталий возглавил Русскую Зарубежную Церковь.
Как бы предвидя события, о. Серафим писал в 1975 году о епископах, занимающих господствующие позиции в Синоде: «Они выглядят совершенно как светский «совет директоров» и управляют Церковью, полагаясь на свои человеческие понятия, а не на Божие водительство. Это грозит бедой.. Он лишают нас почвы под ногами».
Одно время о. Серафим также полагался на объединенное движение «Ревнители Православия» как противодействие обману последних времен. «В годы нашей наивной молодости, — писал он в 1979 году, — мы с о. Германом мечтали о деятельном движении единомышленников — ревнителей Православия — среди молодых новообращенных русских, греков и т. д. Увы, мы стили старше и мудрее и теперь не ожидаем многого. Всем нашим исповедникам Православия не чуждо ничто человеческое. У весьма многих православных «ревнителей», мне кажется, присутствует интеллектуальная ограниченность, сочетающаяся с некоторого рода политической ориентацией, что порождает левые и правые «фракции» и затмевает «общую задачу», которая, как мы думали (и до сих пор думаем), очень ясна, особенно когда сопоставляешь ее с откровенным обновленчеством, происходящим в Митрополии (Американской Православной Церкви), Греческой Архиепископии и др.»
Отец Алексий Янг отмечает, как со временем менялась позиция о. Серафима по отношению к православным «юрисдикциям», не принадлежавшим к Русской Зарубежной Церкви:
«Он рьяно «отгораживался» от других юрисдикций в первые несколько лет нашего с ним знакомства (примерно 1966–1975 годы).
Я полагаю, что в это время его знания о других православных группах были довольно ограниченны и почерпнуты из книг, и строгие взгляды сложились в основном на идеологической основе. Однако они разительно изменились, когда он увидел: 1) результат подобного «отгораживания» в Зарубежном Синоде и 2) резко возрастающий фанатизм «сверхправильной» группировки Синода, выступающей за слепое уставничество в Православии. Поначалу ему было просто не по себе, а затем он уже открыто ужасался абсолютному отсутствию любви к ближнему у так называемых «ревнителей». Он сам был «ревнителем», но не отвержения милосердия. В конце своей жизни он сказал мне: «Я сожалею, что ранее мы опубликовали много «проревнительских» статей в «Православном Слове» и тем самым помогли в сотворении этого чудовища. Я раскаиваюсь в этом.» Каялся он горячо и искренне.
За год–два до смерти о. Серафим часто говорил мне, что он начал причащать мирян из других православных юрисдикций и добавлял: «Я знаю, что этого не одобрили бы, но люди приходят и они ждут духовного руководства и окормления. Что ж делать? Прогнать их?» Когда я спросил, не боится ли он, что ему предъявят обвинение в ультраревнители в Синоде, он ответил: «Ты плохо меня знаешь, если думаешь, что меня это беспокоит. Я знаю — так нужно поступить, а наживу ли неприятности — не важно».
Вообще, я должен заметить, что о. Серафим, уважая букву правил и законов, всегда старался проникнуть в их дух. С начала 70–х годов (насколько я помню) он понимал всё яснее, что мы должны подняться над различиями юрисдикции — не для того, чтобы стать обновленцами и изменниками, а для того, чтобы спасти как можно больше душ, ищущих «аромат истинного христианства» (как он любил говорить). Таким образом, избегая крайней меры — скандала и не стараясь кого‑либо провоцировать, он тем не менее раскинул сети далеко и широко. И насколько мы знаем, это «ловец человеков» преуспел».
