Александр Семченко - Молодежь семидесятых
Позднее уже на этапе в Тамбовской тюрьме я встретил немало интересных людей, которые просидели много лет. Один был из Воронежа, уже пожилой человек, который ходил с палочкой. Он просил меня передать весточку его маме. Я как только смог, сделал это. Это был человек многое повидавший. Он отбывал срок в Архангельских лагерях и там встречал людей, которые сидели еще при Сталине, так называемые “четвертаки”. Рассказанные им истории я помню и сейчас. Например, про одного нашего офицера, который попал в план к фашистам. Поскольку он знал язык, то его определили работать в немецкий дом и хозяйка, а она была вдова, влюбилась в него. Скоро они стали мужем и женой. Закончилась война и часть Берлина, где он работал, отошла к СССР. Было время у всех желающих покинуть советскую зону и эта семья переносила вещи. Они смогли забрать все свои вещи из советской зоны и когда шли уже последний раз, то его опознали бывшие однополчане и арестовали. Его жена писала письма в разные инстанции и скорее всего, этого человека отпустили бы, но не дождавшись этого, он с другими заключенными “завалил” двух охранников и ушел в побег. Их нашли и вернули в лагерь, где дали срок а через время расстреляли.
Еще одна история была про поляка, который был болен пироманией. Он желал только одного – развести костер. За ним смотрели очень внимательно, так как он все подряд поджигал. Родные из Польши ходатайствовали о его освобождении и добились своего. Его освободили и родственница из Польши приехала забрать его из лагеря. Ей в помощь дали конвоира, чтобы следить за этим человеком и предотвратить возможные поджоги, кстати, конвоир и рассказывал потом эту историю. Но в поезде пироман устроил один за другим два пожара в купе. Затем, в первый же день по приезду, он сжег дом своей родственницы и после этого был помещен в лечебницу. В камере такие истории с большим интересом слушали все. Я же часто рассказывал о своей вере, о христианстве, а однажды меня спросили:
— А почему ты не молишься вслух?
— Да я вас стесняюсь.
— Ну, нам же это интересно посмотреть, как ты это делаешь.
После этого разговора, я стал молиться вслух в камере.
Коротая время, мы все искали какого‑то развлечения. Были особые “фирменные” моменты. Например, заходит в камеру кто‑то новенький и начинается стандартный развод: ему говорят, что скоро придет машина и можно будет съездить на вещевой рынок для обмена вещей. Человек обычно проявляет интерес и тут в игру включается вся камера: в наматрасник складывают вещи, а новичок старательно записывает, что нужно, например, обменять джинсы на двое тапочек и др. Когда все собрано, новичка просят постучать в дверь и спросить охранников: “где же машина”? Охранники так же изнывают от безделья и с удовольствием включаются в эту игру. Говорят: “жди, скоро будет машина”. Иногда выводят его с вещами и гоняют по отстойникам (есть в тюрьме маленькие камеры, где может поместится только один человек в положении стоя). Потом, конечно, говорят: “ну нет машины сегодня”. Для всех, и для заключенных и для охранников, веселье на целый день. А новичок обычно на второй или на третий раз понимает, что его разыграли. Были и “нестандартные “случаи. Один заключенный, сговорился с охранниками, собрал целый мешок вещей, а затем его перевели в другую камеру. Этого “умника” потом много дней “вылавливали”, чтобы с ним расквитаться. Так он наказал камеру за оригинальный розыгрыш.
Заключенные в разных камерах общались друг с другом. Стекол на окнах не было. Их сразу разбивали и острые кусочки стекла использовали для различных целей. В камере ведь нет ничего острого. Через окно, перекрикивая радио, заключенные сообщали друг другу информацию. Наиболее смелые гоняли “коней”: это когда, вытащив резинку из трусов и приделав к катушке, запускаешь на противоположный конец двора стрелу из обычного веника, который обычно присутствует в камере. Стрела увлекает за собой нитку и таким образом делается дорога, по которой гоняют “коней” т. е. записки из камеры в камеру. Они называются “малявы”. Так тюрьма между собой общается несмотря на строжайший запрет. Жизнь тюрьмы неспешная и размеренна. Когда камера уходит на прогулку, заходит группа охранников и начинается обыск. Когда заключенные возвращаются – все их вещи перерыты. У меня, на всякий случай, в телогрейке было зашито пятьдесят рублей (две бумажки по двадцать пять рублей). Это был мой неприкосновенный запас и я провез его через все тюрьмы и сотни самых тщательных обысков. Была со мной и Библия, которую я так же смог сохранить в тюрьме.
ГЛАВА 17. Пересылка
В камере завязалось много контактов, которые сохранились и в последствии на воле. Много лет спустя, я как‑то обратил внимание на то, что в моей организации «Теплотехник» работают около тридцати человек, с которыми я сидел в тюрьме. Они прониклись ко мне расположением, как к своему будущему начальнику, зная, что я не подведу и смогу помочь. Я ведь на то время уже был начальником систем тепло водоснабжения района. После освобождения эти люди потянулись ко мне в поисках работы. Не со всеми из них сложились добрые отношения, но несколько человек из них стали верующими и остались верующими. Как‑то ко мне приехал проповедник, один из моих знакомых из США. Он рассказывал, что ехал в такси из аэропорта Шереметьево и разговорился с водителем. Рассказал ему о своем служении, а водитель говорит что знает одного баптиста по фамилии Семченко с которым сидел в тюрьме. Этот водитель стал верующим человеком, но правда на тот момент перестал ходить в церковь. Любые убеждения легко сохраняются, когда мы остаемся в группе взаимодействия с единомышленниками, а если человек один, то он к сожалению может легко потерять свои убеждения. Нам пример положительного на оставления на земле своих последователей дал только Иисус Христос, ибо после его вознесения ученики начали вести активную деятельность, правда был послан Утешитель – Дух Святой. Мы только подобие и не можем наделять людей, которых мы встречаем на своем пути силою Духа Святого и поэтому бывает, что люди, которым мы проповедуем и которые принимают Истину, потом от нее отступают, не имея общения с верующими людьми и Господом.
Два моих первых месяца в тюремной камере пролетели незаметно. И вот была названа моя фамилия: «Семченко! На выход, с вещами!» Такая команда в тюрьме и пугающая и одновременно, долгожданная. Это значит, что рассмотрена кассационная жалоба и она, как обычно, оставлена без удовлетворения. Итак, приговор вступил в силу и мне предстояли долгие дороги по этапу. Собравшись и попрощавшись, а нас было несколько человек, для кого прозвучала команда: «С вещами, на выход!», мы сели в воронок и нас повезли на Краснопресненскою пересылку, где формировались этапы заключенных.
Нужно сказать, что я попросил администрацию Бутырской тюрьмы, где сидел, оставить меня в отряде рабочих, которые обслуживают тюрьму, но увы, мне отказали, сказав: «вас тут многие знают, еще по воле, и нам будет трудно вас охранять, а поэтому мы предпочитаем от вас избавиться». Я старался, на всякий случай, подружиться с тюрьмой, работал в системе теплоснабжения Свердловского района города Москвы, понимая, что рано или поздно там окажусь, но увы, это сослужило мне не самую добрую службу.
Я поехал на пересылку. Было холодно. Это был март месяц. Нас привезли в пересылочную камеру, стекол и даже рамы в оконном проеме не было. В камере было не на много теплее, чем на улице. Ночью я спал в ватных штанах, в шапке ушанке и телогрейке, укрывшись матрасом сверху, но согреться и уснуть было невозможно. Кто провел ночь на морозе в пятнадцать градусов, тот меня понимает. Утром нас стали вызывать и размещать по камерам. Меня поместили в камеру 514, которую выводили ночью на работу. Это могла быть расчистка снега или разгрузка продуктов. Каждую ночь приезжала машина – «хлебовозка» и мы разгружали поддоны с хлебом. Интересно, что между поддонами обычно мы находили от 10 до 20 батонов белого хлеба. Сердобольные женщины работавшие на хлебозаводе, знали, что машина пойдет в тюрьму и пытались помочь заключенным, засовывая, между поддонами с черным хлебом, батоны белого. Нам разгружавшим машину, всегда доставалось по батону белого хлеба и это была определенная награда за ночную работу. Там я узнал, что из этой камеры, тех у кого небольшой срок и общий режим, могут оставить работать в отряде по обслуживанию тюрьмы. Это особая категория людей и среди них самый большой отряд – это те, которые раздавали похлебку, так называемые «баландеры» (от слова «баланда»). Заключенные их не любили и доехать благополучно по этапу для «баландера» было проблематично. Их знали в лицо в камерах и обычно возникали конфликты с ними при раздаче пищи. К другим категориям заключенных, работающих в отрядах обслуги, отношение было более ровным и мне казалось нормальным остаться в таком отряде. У моей жены только что родился шестой ребенок и я не представлял, как она с двумя малыми детьми сможет посещать меня, если отправят куда‑то, и поэтому приложил все усилия, чтобы остаться в тюрьме в Москве. Я написал заявление и, о чудо, меня оставили. Случилось это в очередной отпуск нашего «кума» — оперативного работника, который как бы осуществляет функции КГБ среди МВД. «Кум» бы не оставил меня, ведь к верующим людям было особое отношение, но его не было, а моя статья не вызвала подозрения у начальника отряда – три года общего режима, человек с образованием. Так меня перевели в отряд, который обслуживал тюрьму. Прошел месяц, вышедший из отпуска «кум» потребовал дела заключенных, оставленных на «рабочке» и мое дело оказалось перед ним. Он пришел в ярость, но вышел уже приказ подписанный начальником тюрьмы, о переводе меня в отряд и что‑то менять было поздно, кроме того однажды, в беседе со своим отрядным я спросил: «почему нет горячей воды, а белье нам выдают мокрое после бани, это чтобы мы скорее умерли?» Он ответил, что нет. Здесь необходимо сделать отступление. Отношения между заключенными и администрацией всегда были враждебные. «Мент поганый!» — это самое безобидное, что звучало в адрес наших охранников, а они в свою очередь, не церемонились в обращении с заключенными. Работник тюрьмы не имеет права пожать заключенному руку. Это строжайше запрещено процессуальным кодексом, ибо заключенный усечен в правах. Один заключенный рассказывал, как они три раза разгружали ящики со стеклом и все три раза уронили эти ящики и сделали это с удовольствием. Я читал где то, как заключенный ко дню открытия 22 съезда КПСС, нанес на ухо наколку: «подарок 22 съезду КПСС». За это он был наказан и отсидел 15 суток в штрафном изоляторе, а в день открытия съезда он отрезал себе ухо и бросил в «кормушку». Заключенный в тюрьме очень бесправен и единственное, что он может сделать – это пописать в свой суп, чтобы потом его съесть, поскольку другой альтернативы навредить тюремщикам нет. Мне казалось, что администрация только и думает, как нас уничтожить. Но это было не так.
