Наталья Горбачева - Без любви жить нельзя. Рассказы о святых и верующих
Через пару дней постиг меня новый удар. На федеральном канале – на огромную зрительскую аудиторию – был показан снятый Федей сюжет, на монтаж которого меня не допустили и времени выхода не сообщили. О прошедшем эфире я узнала из того, что стали звонить знакомые даже из других городов и поздравлять с «отличным парнем, которого я себе нашла чудесным образом». Сначала я объясняла, что снимали совсем не о том, а потом просто отвечала:
– Уже сбежал.
Позвонил и Вадим.
– Поздравляю! Так вот на кого ты меня променяла! – язвительно сказал он. – Любишь ты мужичков своим интеллектом задавить, а потом за горло и в койку, сиречь – в церковь! Добрые дела в тайне делаются, читай первоисточник.
Сам он уже повенчался с одной «бывшей известной в провинции артисткой», которая, «придя к вере, бросила лицедейство и для смирения» теперь работала уборщицей в нашем храме. Она «долго молилась», чтобы Господь послал ей верующего мужа вместо бывшего, неверующего главного режиссера провинциального театра. Вот Он и послал ей по сердцу ее. Но я еще этого не знала и ответила, оправдываясь, не обращая внимания на его хамский тон:
– Я даже не видела кина… Но, наверно, там совсем не про то…
Федя долго скрывался от меня, но когда, наконец, я его поймала на телефоне, он тоже стал оправдываться:
– Наталья, ты понимаешь, рано еще нашему зрителю про Христа говорить… Да и начальство настаивало на мелодраме. Знаешь, какой рейтинг у сюжета? Его уже дважды повторяли.
– Господи, помилуй! С кем я связалась! Федя, ты же интеллигентный парень… был.
Время на выяснение отношений отсутствовало, надо было дописывать роман. Но обида на всё и вся душила меня, не давая сосредоточиться. За эти дни я должна была написать больше двух десятков страниц текста. Господи, помилуй, взывала я, Господи, помилуй. Хотелось сдаться, бросить роман с его нечеловеческими сроками! Но Господь вдруг дал мне возможность еще раз убедиться, что ничего случайного не бывает. Я вдруг догадалась, каким образом завершить одну из главных интриг романа, в которой страсти были нагнетены до кипения. Героиню жизнь побила так, что выхода, казалось, не было. И именно благодаря своему тогдашнему раздрызганному душевному состоянию, сердцем я поняла: ей надо простить предательство и пожалеть предателей. С большим облегчением я так и поступила – и в своей душе, и в жизни моей героини. Все стало на свои места. Роман был закончен в срок.
Меня долго не покидало чувство, что я вышла на свободу после долгого заключения. И может, потому прояснилось для меня и состояние Сергея, когда у него произошло это в буквальном смысле…
Через пару месяцев МихАбр, директор издательства, предложил написать мне другой роман.
– Про что хочешь, только с динамичным сюжетом, могешь, – похвалил он и снова определил нечеловеческие сроки.
Выбора, кроме темы, у меня не было. А тема появилась сама собой. Одна моя институтская знакомая в поисках истины забрела совсем не туда – попала в тоталитарную секту. Я немного изучила этот вопрос и решила написать повесть-расследование, почему человек попадается на удочку сектантов…
Процесс пошел, ежедневная норма «листажа» рассчитана…
И вдруг позвонил Сергей.
– Где ты? – обрадовалась я.
– Проездом… – сказал он усталым, тихим голосом.
– Ну, заходи, что ли…
Когда я увидела беглеца, весь вид выдавал серьезную болезнь. Мы по старой традиции почти молча попили на кухне чая. Я не стала его пытать о жизни: судя по состоянию, он все равно не сказал бы ничего вразумительного.
– Слушай, у тебя какие-то желтые глаза, – присмотрелась я.
– Это от усталости. У меня температура.
Шкала термометра мгновенно поднялась до сорока. Сергей снова отказался от «скорой» и слег в «своей» комнате. На следующее утро его белки на глазах были ярко-лимонного цвета.
– У тебя желтуха, – испугалась я. – Она ведь заразная…
– Я сейчас уйду…
– Ну что ты несешь! Поздняк метаться! Тебя надо срочно в больницу, иначе загнешься!
«Скорую» он почему-то ненавидел. Сергей с трудом оделся, и я повела его в поликлинику. В регистратуре на нас сразу стали орать в три глотки, зачем пришли заражать всех, и вызвали «скорую». Врач спустилась вниз и написала направление. Его забрали.
– А мне что делать? – спросила я у врача.
– Ждите три недели, при первых признаках желтухи – немедленно в стационар, – ласково ответила та.
– А как-то обеззаразить помещение?
– Сделайте влажную уборку квартиры с хлоркой.
– А вы не должны? – поинтересовалась я.
– Обязательная санобработка отменена. Теперь спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
Это были «лихие девяностые»…
Оставалось одно верное средство. Я заказала водосвятный молебен Спасителю и окропила квартиру святой водой и – Бог миловал – не заразилась.
Знакомые с радостью восприняли возвращение Сергея. Узнав о его болезни, давали мне на его лечение какие-то деньги – хотя у всех тогда было с ними туго.
Сергей пролежал в инфекционной больше месяца, к нему не пускали, я только регулярно возила ему фрукты и мед, все необходимое. Возвращаясь из больницы, садилась за свою писанину, как я называю свой писательский труд. Но как же трудно было сосредоточиться. По опыту я знала: когда пишешь, из дома выходить нельзя. Книги в буквальном смысле «высиживаются» и даже если хлеб кончается – приходится какое-то время жить без хлеба. А тут два раза в неделю в больницу – как на работу ездила…
Вернулся он из больницы совсем слабым, пришлось обеспечить ему усиленное питание.
– Видишь, Господь опять тебя вернул сюда, значит, что-то в Москве должно решиться… Ну, должно же, обязательно должно, – говорила я, хотя не видела никаких перспектив.
Повторилась та же история… Чуть придя в себя, он начал помогать нам с Анной Вячеславной, тосковал без работы. Я не могла заняться ее поисками, потому что снова оказалась в цейтноте. Мы только ходили вместе на всенощную и литургию в нашу церковь, где его принимали уже за своего… Сергей нравился всем. С ним интересно было поговорить на темы, совсем неизвестные московскому интеллигенту… Его заглазное прозвище «кнезь» так и прилепилось к нему.
Он опять был без денег, и это его, конечно, угнетало… Грузчиком устроиться не мог – врачи не разрешали, пока печень не восстановится. Я показывала ему доллары, которые МихАбр заплатил мне за роман, и убеждала:
– Есть пока деньги, не переживай. Ну что-то же должно произойти…
И оно произошло. Вернувшись однажды домой, я снова почувствовала в доме звенящую тишину. Рванула дверь его комнаты – никого. Вещей его не было. Почувствовав неладное, я вернулась в свою комнату, полезла в коробку, где лежали все мои деньги, – там было пусто. Это был удар под дых. Не делай добра, не получишь зла – вертелось в голове. Мне было так плохо, что, забыв о ежедневном листаже, я побежала в церковь. Немного успокоившись по дороге, я вдруг поняла: в происшедшем не было случайности, потому что открылось Божие предвидение. Ненавистный МихАбр за предыдущий роман заплатил мне только часть гонорара и целых полгода, ссылаясь на разные обстоятельства, кормил меня «завтраками». А оказалось, он сохранял мои деньги… Я срочно вернулась домой, позвонила в издательство, меня соединили с директором. МихАбр, услышав мой срывающийся голос, вдруг сказал, чтобы «не дергалась», на неделе отдаст остальные деньги. Выходит, что и он был орудием Промысла Божия, а сколько я с ним ругалась…
Я старалась не думать о поступке Сергея: не могла ни осуждать его, ни оправдывать. На следующий день все-таки пошла на исповедь к одному нашему благоразумному батюшке, с младенчества воспитанному в священнической семье, – ему доверяла безоговорочно.
Когда он услышал краткую историю кражи, спросил:
– Значит, он знал, где деньги лежали?
– Знал, – вздохнула я.
– Ты и виновата. Разве можно так человека соблазнять!
– Да… Безумная глупость. Поэтому и прибежала на исповедь. Каюсь. Очень тяжело сознавать, что сама подтолкнула человека на смертный грех.
Священник накрыл меня епитрахилью, прочел разрешительную молитву и допустил до причастия. Немного полегчало.
Расслабляться было некогда – не написанными оставались еще полкниги. Как выручал теперь этот каторжный труд! Промыслительным было и то, что не было времени принимать «соболезнования», поэтому мало кому я рассказала о поступке Сергея. Пусть остается в памяти народа доброжелательным «кнезем». Те, кто узнали, конечно, возмущались. Но что толку от этого? Я чувствовала, как ужасно должно быть у него теперь на душе. Лишь бы не попал в какую-нибудь передрягу… Бог ему судья.
В глубине души я оставалась с надеждой, что он появится – и именно с деньгами, которые будут позарез нужны в какой-нибудь тяжелой жизненной ситуации. Он как бы взял у меня взаймы… Но постепенно и эта надежда угасла, я почти забыла о нем, лишь продолжала поминать Сергея, которого навсегда вписала в свой синодик.
