Сергей Фудель - Путь отцов
Если учение о духовном очищении тела основано на догмате о воскресении мертвых, то этот догмат, в свою очередь, имеет своим основанием догмат о воскресении и вознесении человеческого тела Спасителя. Для того–то и нужно было в эпоху вселенских соборов отстоять действительность человеческой природы Спасителя, чтобы на ней, воскресшей и превознесенной превыше всякого начальства и власти и силы(Еф. I, 21) утвердить реальность спасения Им всего естества человека, — и тела его и души — утвердить незыблемую веру в благодатно обожествляемую вечность спасаемых Христом людей.
Больше того, взаимная связь этих двух событий настолько велика и незыблема, что в христианском сознании утверждение второго есть одновременно утверждение и первого, или отрицание второго, т. е. будущего воскресения человеческих тел, есть одновременно отрицание реальности первого, т. е. воскресения человеческого тела Спасителя. Апостол говорит, что если допустить, что не будет воскресения мертвых тел, то это будет означать, что не было и воскресения Христова: Если мертвые не воскресают, то и Христос не воскрес (1 Кор. 15). Апостол дважды повторяет эту фразу, так как в этом предположении упразднение всего христианства. Ведь в том, что душа бессмертна — никакие еретики в эпоху Апостольского послания не сомневались, и все обличение 15–й главы 1 Послания к Коринфянам направлено именно на сомнения в воскресении тел. Еретики учили, что воскресение надо понимать аллегорически, как очищение души, как ее «воскресение от греха». «Такое учение, — пишет свт. Феофан Затворник, — внушал им бес. Ибо если бы поверили, что нет воскресения тел, то он мало–помалу убедил бы, что и Христос не воскрес» (Ф 1–524).
Учением о воскресении тела наполнена вся святоотеческая письменность, так как отказ от него, или умаление его в иллюзорность, означает отказ от воскресения Христова и, тем самым, от Его Голгофы, от Его страданий, от Его крови. Если не будет воскресения тел, или оно аллегорично, то такой же аллегорией было не только воскресение Господа, но и те капли крови, которые стекали на Его лицо. А Отцы–подвижники скорее отказались бы от своего бессмертия, чем от того, чтобы о них забыть. Прильпни язык мой гортани моему, аще забуду тебе, Иерусалиме.(Пс. CXXXVI, 6, 5).
Реальность любви человека к его распятому Богу сметает с пути своего всю демонскую ложь о призрачности или аллегоричности как Голгофы, так и Воскресения. На них — действительно бывших «человек утверждает и себя самого, и тоже не призрачного, а живого, единственного и реального, страдающего в подвиге духовного рождения и уже оживающего в предвоскресении, идущего по этой грешной, но тоже реальной и единственной земле — в России, Франции или Египте — в поисках святой правды Божией. Голгофа и Воскресение человеческого тела Бога, а вслед за ним и уподобление Ему, страдание в подвиге и совоскресение человека — факт, не только совершенно реальный, но и единственный, неповторимый и не требующий повторения: им покрыта вся творческая нужда мироздания. Человек после Воскресения Христова уже не нуждается в перевоплощениях, так как в воплотившемся Боге ему открыта вся возможность воплотившегося бытия.
«Предадим себя всецело Господу, да и Его восприимем всецело и соделаемся чрез Него богами» (преп. Максим Исповедник, Д III — 175).
«Да подаст же всем вам помощь великий оный Брат наш; разумею Господа нашего Иисуса Христа… О! Кого имеем мы своим Братом!.. Бога, чтобы и нас сотворить богами» (преп. Варсонофий Великий, Д II — 573).
«Нося светло–осиянную одежду Духа, мы пребываем в Боге и Он в нас, бываем по благодати богами и сынами Божиими» (преп. Симеон Новый Богослов, Д V — 20).
На эту высочайшую надежду указывает учение христианства о воскресении Христовом и тем самым о реальности воскресения тел, и именно через него любовь человека к Богу, переставая быть отвлеченностью, становится еще более личной любовью навсегда обрадованного сердца и ума: Бог принимает не призрак человека, а его теплого и живого.
Для понимания Отцов–подвижников очень важно то, что свою веру в воскресение тел они основывали не только на догмате о воскресении и вознесении тела Спасителя, и не только на ясном учении Апостола Павла, но и на личном опыте предвоскресения своих тел.
«Прежде воскресения тел, — пишет преп. Симеон Новый Богослов, — бывает воскресение душ». Это воскресение души, добавляет он, «и тело освящает своим собственным сиянием и светоизлиянием Духа» (Д V — 58, 23).
«Есть чистота ума, в коей, во время молитвы, воссияет свет Святыя Троицы. Но удостаиваемый света оного ум и соединенному с ним телу сообщает многие знаки божественной красоты» (св. Исаак Сирин, Д V — 301).
«В устремивших ум свой к Богу и душу привергших к вожделению божественного, — и плоть, перенастроившись, возвышается вместе с ним и вкушает божественного общения, через что и она бывает стяжанием и домом Божиим» (св. Григорий Палама, Д V — 321).
«Непрестанною молитвою и поучением в Божественных Писаниях отверзаются умные очи сердечных и зрят Царя сил, и бывает радость великая и сильно воспламеняется в душе Божественное желание неудержное, причем совосхищается туда же и плоть действием Духа и человек весь соделывается духовным» (св. Филимон, Д III — 397).
«Если душа неколеблющимся и немечтательным движением воспламенится в любви Божией, влеча как–то в глубину сей неизреченной любви и само тело… то ведать надлежит, что это есть действо Святого Духа» (блаж. Диадох, Д III — 26, 55, 22).
«Когда благодатию Божиею — дар сей — дар благодатных слез в нас умножится, — тогда и брань с врагом бывает легче, и помыслы умиротворяются и утишаются, и ум, как некою обильною пищею, насыщается и услаждается молитвою. Из глубины сердца льется некая несказанная сладость, ощущаемая по всему телу» (преп. Нил Сорский, НС — 91).
«Когда человек боится оскорбить Бога каким–нибудь грехом, — это первая любовь. Кто имеет ум, чистый от помыслов, — это вторая любовь, большая первой. Третья, еще большая, когда кто ощутимо имеет благодать в душе. А кто имеет благодать Святого Духа и в душе и в теле, — это совершенная любовь» (авва Силуан, ЖМП 1956, № 1, 2, 3).
«В тех, кто ревностно преуспевают в ведении, благодать, чрез чувство ума, и самое тело обвеселяет радованием неизреченным… Преступлением Адама оно (естественное чувство) разделилось на два действа, но Святым Духом оно опять соделывается единым и простым. Этого же однако никто не может увидеть в себе, кроме тех, которые… воздержанием иссушают всякое вожделение телесных чувств. Ибо только в таковых ум… может чувством неизреченно вкушать божественную благостыню и в то же время, по мере своего преуспеяния, сообщать свои радости и телу, безмерным некиим словом в любви изъявляя свое обрадование исповеданием, говоря: «на Того упова сердце мое и поможе ми, и процвете плоть моя и волею исповемся Ему» (Пс. XXVII, 7). Такое обрадование, бывающее в сем случае в душе и теле, есть нелестное напоминание о вечно нетленном житии» (блаж. Диадох, Д III — 26, 55, 22).
«И процвете плоть моя». А вот св. Федор Эдесский пишет: «Цвет плоти заставляющий увянуть подвигами и всякую волю ее отсекающий, вот кто «язвы Христа Господа носит на мертвенной плоти своей» (Гал. VI, 17) (Д III — 337). Теперь уже ясно, что никакого противоречия здесь нет: «цвет плоти» св. Федора — это «вожделение телесных чувств» блаж. Диадоха. После того, как «цвет плоти» увянет в подвигах, плоть Святых входит в лучи Воскресения.
Отношение к телу у Отцов единое и неизменное: тело человека — соучастник его вечности. «Христос есть Спаситель души и тела» (авва Фалласий, Д III — 315).
Так как в теперешнем своем состоянии после Адама и тело, и душа осквернены грехом, то в огне подвига они очищаются для нетления. В подвиге умерщвляются страсти и спасается тело. «Св. Отцы научили нас быть страсто–убийцами, а не тело–убийцами» (блаж. Каллист и Игнатий, Д V — 382). Внешнее совпадение терминов тела перешло от Апостолов к Отцам: «тело смерти» и «тело — храм Духа Святого» сохранились и здесь, даже и в этом Отцы ничего не добавили к Апостолам. Тело убивает не подвиг, а наоборот, грехи человека: «тело смерти» борется с «телом — храмом Духа Святого».
«О, како поревновах Ламеху, первому убийце, — душу яко мужа, ум яко юношу, яко брата же моего тело убив, яко Каин убийца, любосластными стремленьми», — читаем мы в великом каноне св. Андрея Критского.
«Брат–тело» больше всего требует подвига очищения, как наиболее беззащитный от внешнего нападения. И у детей стараются искоренить их плохие наклонности, впрочем, не забывая об их утешении.
«Как мать печется о чаде, так и Христос печется о теле злостраждущего (терпящего ради Его телесные лишения) и всегда есть близ тела его» (св. Исаак Сирин и блаж. Каллист и Игнатий, Д V — 375).
«Подвизающемуся необходимо знать, когда и какими яствами следует питать тело, как врага, и когда следует утешать его и подкреплять, как друга изнемогшего» (св. Илия–пресвитер, Д III — 472).
