Николай Японский (Касаткин) - Дневники 1870-1911 гг.
Семинаристы очистили нижний этаж своего дома для учениц, чтобы принять и защитить их, если нападут на Женскую школу, сами же стеснились на втором этаже и почти всю ночь не спали, почему и классы у них сегодня были только до обеда; все ослабели и после обеда отдыхали.
Оказывается, что Миссии, действительно, готовился разгром. Вчера в Асакуса на 12-ти этажной башне было вывешено крупное объявление, гласившее: «В 8 часов вечера Никорай будет гореть». Такие же афиши были наклеены по городу на многих телеграфных столбах. Поэтому к 8-ми часам многие любители зрелищ толпились на местах, откуда хорошо виден Собор, чтобы полюбоваться, как он будет гореть. Иные искали возвышенных мест, чтобы еще лучше видеть и наслаждаться. Настает 8 часов, все таращат глаза по направлению к Миссии. Проходит 8 часов, все в недоумении спрашивают: «Что же не горит?» И так далее, пока все, разочарованные, расходятся. Исайя Мидзусима, ходивший вечером по городу, наблюдал одну толпу сих зрителей и рассказывал, что слышал.
Под вечер был здесь и Mr. Andre спросить от имени Французского Посланника: в каком состоянии Миссия?
— Слышно, что здесь толпа очень буйствовала и что солдаты стреляли и одного убили, правда ли? — говорит.
— Правда, что толпа буйствовала, но не очень; солдаты не стреляли и никого не убили, — отвечаю.
— В городе сожгли одно католическое место, а в эту ночь угрожают сжечь Католическую женскую школу (что не так далеко от нашей Миссии) и другой католический дом. Но войско уже охраняет их.
— У нас, слава Богу, все проповеднические места в городе це-лы.(Мне показалось, что Mr. Andre, при всей своей доброте, не порадовался этому.)
— Достается и другим, — продолжал Mr. Andre.
— Американское посольство охраняют 400 солдат, Английское тоже много. На них народ сердится за трактат о мире.
Во Французском посольстве 80 солдат для охраны.
Но правительство уже приняло строгие меры. Вчера издан указ, которым изгоняются из Токио и столичного округа все замеченные в буйстве. Неповинующиеся сему попадут в тюрьму.
Указ дал другой тон и охраняющим войскам. Сегодня капитан, собрав своих гвардейцев в кружок у окна канцелярии, давал им инструкцию, как обращаться с буянами. Между прочим слышалось: «Правительство старалось вразумить их, но тщетно, теперь — обращаться с ними, как с бунтовщиками (боодоо)»*.
— То есть как же? — спрашиваю я пояснения у секретаря Давида Фудзисава, с которым вместе мы слушали слова капитана.
— Стрелять, — поясняет он.
Конечно, при такой мере бунт не замедлит утихнуть.
В шестом часу вечера я вышел сделать обычный моцион, — о Боже, какие меры охранения! Три полисмена стали на улице у ограды на протяжении от библиотеки до дома, на котором я ходил, один полисмен внутри двора стал, не спуская меня с глаз, один жандарм тоже вышел на улицу, другой стал у библиотеки; да двор солдатами наполнен. Но так как «у семи нянек дитя без глазу», то и я отлично бы погиб, если не было Воли Божией не погибнуть. А, кстати, в городе сегодня и ходит слух, по словам Исайи Мидзусима, что «Николая убили».
Народ весь день около Миссии проходит в удвоенном, иногда в упятиренном против обыкновенного количестве, взглянуть, «что, мол, тут творится?», а иные, вероятно, и сообразить, как удобнее напасть на Миссию и разгромить ее.
26 августа (8 сентября) 1905. Пятница
Оказывается, что вчера Токио поставлено было прямо на военное положение, зато же и бунта как не бывало. Ночь прошла совершенно спокойно — нигде ни пожара, ни волнения; сегодня целый день то же. Военные патрули ходят по городу с властью нигде не допускать никаких сборищ; видя собравшихся, уговаривать разойтись, если не слушаются, то выпалить холостым зарядом, если это не действует, то палить в скопище, всячески остерегаясь при этом только, чтобы не убить простых зрителей. Таков наказ войску от генерала Сакума, под власть которого отдано Токио. Миссия обратилась в военный стан; отсюда рассылаются патрули по окрестности Миссии и сюда обратно собираются. Небольшое количество солдат всегда остается при Миссии, и часовые под ружьем и ранцем стоят у всех ворот. Вот так бы действовать правительству в России, тогда не было бы отвратительного кровавого списка убийств губернаторов, полицмейстеров и множества городовых...
Протестантских станов в городе сожжено не три, а много; в одном только квартале Ситая сожжено 4 проповеднических дома их, в Сиба сожжена недавно построенная церковь их. Забавны меры, принятые некоторыми из протестантских проповедников, чтобы защитить свои обиталища: один наклеил на своем доме объявление, что «отдается в наем», другой вывесил на доме белый флаг, третий повесил на стене огромную надпись, что в его церкви множество сторонников народа. Все это описывают сегодняшние японские газеты. Из газет четыре вчера разом запрещены. Католический патер, убежавший из подожженного своего стана в Фукагава, куда-то так запрятался, что его сегодня везде искали, и в нашей Миссии по телефону из Министерства, где производятся следствия, спрашивали, не знаем ли, где он. Причем, кстати, телефонировали оттуда, чтобы мы не беспокоились, приняты все меры к безопасности Миссии.
Истинно, мы должны благодарить Бога за чудное покровительство! Мы бы, кажется • больше всех должны пострадать, и между тем мы совершенно целы и в Миссии, и в городе; <...> Не явный ли знак, что Ангел Божий охраняет нас, несмотря на все наше недостоинство?
Заключение мира принесло новую работу: множество вопросов от военнопленных, на которые надо отвечать; устал сегодня, пиша письма по самым разнообразным предметам.
30 августа (12 сентября) 1905. Вторник. 31 августа (13 сентября) 1905. Среда
То же дело. Отправка крестиков, причем всюду отправляется потребное количество шнурков, по 3 фута на крестик; занимается преимущественно иподиакон Моисей Кавамура, отправкой Евангелий редактор Петр Исикава, и дело это нелегкое; сегодня Евангелия отправлены в пять мест, из которых в Нарасино только пошло 13325 книг в 58 ящиках. Я занят больше всего разбором и рассылкою получаемых из России русских книг и корреспонденциею с военнопленными.
Написал также сегодня письмо к о. Алексею Савабе. Пишет из Коодзимаци: «У меня дела мало, скучно; дайте дела, буду работать». В ответ на это я убеждал его заботиться о своих прихожанах и проповедовать язычникам. Дело его собственное, священническое, у него пред глазами и вопиет к нему, а он просит дела! Если бы он так усердно стал служить на своем приходе, как служил у военнопленных, то был бы прекрасным священником. Всячески убеждал его, но едва ли будет успех.
Военное положение все еще продолжается; солдаты, рассеянные по городу, охраняют спокойствие граждан. И это спокойствие вполне восстановилось.
2 (15) сентября 1905. Пятница
Вечером, в 9 часов, получена следующая телеграмма от Святейшего Синода на русском языке латинскими буквами:
«2 сего сентября исполняется 35-летие со дня назначения вашего на должность начальника Миссии. Обозревая мысленно вашу деятельность за столь продолжительное время, Святейший Синод прежде всего не может не вознести горячей благодарности Господу Богу, благоволившему благословить ваши плодотворные труды в деле насаждения и распространения Христовой веры на Дальнем Востоке, а затем считает долгом изъявить вам глубокую признательность за ваши неусыпные заботы о вверенной вашему водительству пастве, особенно за отеческие попечения о духовном утешении и просвещении раненых и пленных русских воинов, находящихся ныне в Японии. Молим Всевышнего Мздовоздателя, да воздаст Он Своими великими и богатыми милостями вашему Преосвященству за все вами содеянное и да укрепит ваши силы на продолжение ваших многополезных трудов на пользу Святой Православной Церкви.
Алексий, архиепископ Тверской, Гурий, архиепископ Нов-городский, Лаврентий, епископ Тульский, Вениамин, епископ Калужский».
Первенствующего члена, Санкт-Петербургского Митрополита, ныне нет в Петербурге, лечится в Крыму, но, конечно, не без его согласия эта телеграмма.
К глубокому сожалению и стыду, нисколько не чувствую себя заслуживающим такое высокое внимание и похвалу, а потому почти нисколько не обрадовался. Приятно только то, что Миссию начинают ценить.
11 (24) сентября 1905. Воскресенье
Из Хаматера получена большая священная картина, написанная на полотне, — «Нагорная проповедь Спасителя». Мы же отсюда посылали полотно и краски, но то же мы делали и для других мест военнопленных, куда просили это. Я думал просто давать занятие военнопленным, чтобы спасать их от скуки и уныния, и совсем не думал, чтобы из этого вышло что-нибудь серьезное. Но в Хаматера оказался превосходный, талантливый живописец. «Нагорная проповедь» — его прекрасное произведение, вполне достойное занимать место в Соборе. Весьма жаль, что я не знал прежде, что такой редкий живописец скрывается в числе порт-ар- турских нижних чинов, он бы мог написать для Собора несколько священных картин. Тем не менее и теперь я послал ему предложение написать еще хоть одну картину из Нового Завета, — например, «Воскрешение Лазаря» или «Вход Господень в Иерусалим». Быть может, до отъезда в Россию успеет. Послал ему 20 ен не в виде платы за картину, а в знак моей благодарности.
