Что такое боги и как с ними быть - Кальдера Равен

Еще на ступеньку выше: имманентное и трансцендентное

Приняв во внимание все, что было сказано выше о политеизме и об отдельности божеств, перейдем к более сложной области, в которой ситуация не столь проста и однозначна. Что происходит, когда мы поднимаемся на ступеньку выше и вступаем в те сферы, где природа божества имеет уже не так много общего с человеческой?

А происходит то, что на этом уровне боги начинают сливаться и отождествляться друг с другом. На первый взгляд, они притягиваются друг к другу по принципу сродства: богиня любви объединяется с другими богинями любви, бог смерти — с другими богами смерти и т. д.; но поскольку ни одно из божеств не исчерпывается одной-единственной функцией, процессы слияния на деле протекают сложнее, чем кажется, и описать их в точности при помощи таких плоских упрощений невозможно. Впрочем, имейте в виду, пожалуйста, что на этом уровне боги взаимодействуют с человеком исключительно надличностно, а, значит, и совершенно безлично. Здесь они любят не столько вас как личность, сколько ваше «высшее Я», и стремятся добиться не ваших эмоциональных реакций, а отклика именно от этого «высшего Я». Кроме того, на этом уровне боги вообще вступают в контакт с человеком гораздо реже.

Выше этой ступени пребывает та сущность, которую можно было бы назвать Зодчим Вселенной, если бы такое название не предполагало за ней наличия сознания, более или менее близкого к человеческому. Нам, смертным обладателям физического мозга, чрезвычайно трудно представить себе нечто такое, что мы не можем каким-то образом антропоморфизировать, а этот «наивысший» — или наиболее надличностный — уровень Бытия именно таков. Это не какой-нибудь Божественный Отец или Мать, поставленные над другими богами. Это то, что находится еще на одну ступеньку выше, чем «высшие Я» всех богов и богинь, слившиеся воедино. И оно одновременно отделено и не отделено от них — и от нас. Непонятно? Да, разумеется! Чем дальше мы отходим от человеческого уровня, тем дальше отступаем и от того, что поддается пониманию и выражению на человеческом языке.

Итак, оставим в покое человеческий язык и сосредоточимся на результатах наблюдений. Один из наблюдаемых фактов, по моему личному опыту, заключается в том, что для этого Зодчего Вселенной мы — всего лишь пылинки, и внимания он уделяет нам ровно столько, сколько пылинки и заслуживают. Проблема, однако, в том, что многим людям кажется приятным получать личное внимание от Высшей Формы Жизни, потому что такая форма внимания льстит нашему эго. И это довольно забавно, поскольку все древнейшие религии, ориентированные на трансценденцию, на опыте установили, что единственный способ хоть сколько-нибудь приблизиться к Зодчему Вселенной — это полностью отречься от эго, а заодно и от всякой потребности в личном внимании и прочих человеческих слабостей вместе взятых. Таков парадокс трансценденции: единственный способ подняться на вершину горы — утратить все причины, которые могли бы побудить вас туда подняться. И если рассматривать этот путь с эгоцентрической и оценочной точки зрения, то в свете его опыт общения с личностным божеством может ошибочно предстать как «менее достойный». Мы, политеисты, не должны допускать подобной ошибки.

Этот ужасный, прекрасный мир

Так мы приблизились вплотную к одному из важнейших, основополагающих вопросов: что такое эта жизнь, эта физическая инкарнация и весь этот материальный мир — тюрьма или привилегия? Мы как политеисты и, в особенности, как анимисты, придерживаемся второй из двух этих версий. Мы посланы в этот мир не для того, чтобы потратить всю свою жизнь на поиски выхода из какого-то безумного лабиринта. Лично я нахожу по-своему забавным тот факт, что религиям, ориентированным на трансценденцию, на побег из этого суетного и преходящего мира, приходится добавлять к своим постулатам запрет на самоубийство в той или иной форме, чтобы удержать людей от самого очевидного вывода. Тем, кто посмеет добровольно спрыгнуть с колеса, сулят дурные последствия: целую вечность мучений в каком-нибудь нехорошем месте или немедленную реинкарнацию в еще более тяжелых обстоятельствах. Другого способа нет: только так и можно заставить человека возненавидеть этот мир настолько, чтобы он пожертвовал всем ради выхода из него не самым легким, а самым трудным путем. Для того чтобы удержать человека на этом узком, но стригущем всех под одну гребенку пути, приходится изобретать наказания за попытку выбрать то, что представляется самым простым и логичным решением проблемы… поскольку с точки зрения ума, устремленного к трансценденции, такое решение — отъявленное читерство.

Как человек, верящий в реинкарнацию (хотя и не обязательно для всех, о чем мы поговорим подробнее в главе, посвященной проблеме смерти), я не стану утверждать, что самоубийство не влечет за собой возвращения и повторного столкновения с теми задачами, которые не удалось решить в предыдущей жизни. Но хочу подчеркнуть, что это возвращение не имеет ничего общего с наказанием. Когда вы бросаете мяч об стену и он отскакивает вам прямо в лицо, потому что вы не успели подставить руки, — это не наказание. Это просто результат причинно-следственных связей; в этом нет ничего личного. Мы слишком часто по ошибке принимаем совершенно безличные ситуации за адресованные лично нам, и, не желая признавать, что те или иные неприятности возникают как прямое следствие наших же собственных поступков, отделываемся заявлениями в духе «shit happens». Но оставим пока эту проблему и вернемся к ней еще раз несколько позже.

Бывают ситуации, в которых совсем не сложно прийти к выводу, что наш материальный мир — совершенно ужасное место, в котором мы заточены без права на досрочное освобождение и обречены мучиться и страдать. Болезни, жестокость и насилие, голод и природные катаклизмы действительно могут временами превращать этот мир в сущий ад. Но несмотря на все это, находиться здесь — не проклятие, а привилегия. В этом, с моей точки зрения, заключается один из основополагающих принципов языческого мировоззрения — в противовес мировоззрению религий, ориентированных на трансценденцию. Моя вера имеет смысл только тогда, когда опирается на непоколебимую скалу уверенности в следующем принципе: все мы пришли сюда для того, чтобы получить как можно более полный опыт пребывания в этом мире, а не для того, чтобы сбежав из него как можно скорее. Чем более обширный и глубокий опыт мы здесь обретаем, чем больше мы узнаем, тем лучше подготавливаемся к дальнейшему духовному развитию. Это вовсе не значит, что за одну земную жизнь мы должны перепробовав всё. Это значит: «Сейчас будь Здесь. Найди смысл и ценность в своем пребывании Здесь».

Это основа и корень. Поднявшись по этому корню вверх, мы доберемся до одной из ветвей древа нашей веры: если наше Здесь не менее ценно и священно, чем любое другое место и если материальные формы, которые мы принимаем, не менее ценны и священны, чем любые другие формы, в том числе и менее плотные, — и если мы по-настоящему в это верим, — то стремление к тому, чтобы самая отдаленная и наименее человечная форма Божественного обратила на нас внимание и взяла себе в любимчики, свидетельствует, ни много ни мало, о ненависти к человеку, к телу, к природе в целом и к природе человека в частности. Объявлять человека, предпочитающего духов соседнего озера и леса всем прочим формам Божественности, суеверным глупцом, в духовном отношении далеко уступающим тому, кто строит отношения с неопределенным, безличным и гораздо менее человечным богом, — значит, обесценивать и сам путь, по которому нам предназначено идти как людям, и ту удивительную щедрость богов и духов, которые добровольно спускаются на наш уровень, чтобы общаться с нами к вящей радости обеих сторон.

Этот вывод возвращает нас к вопросу, который мы обсуждали в предыдущей главе, — вопросу о том, как поклоняться несовершенным и не всемогущим богам. Как уже упоминалось, именно эти особенности нередко отвращают людей от общения с индивидуализированными формами Божественности и побуждают гнаться за Великим Единством, Не Ведающим Различий, в надежде, что персонально для них оно все-таки сделает отличие и снизойдет до того, чтобы их заметить. Я вовсе не хочу сказать, что установить связь с этой необъятной силой безличной любви невозможно, — способы есть. Но политеист избирает для себя иной путь. Он вырабатывает для себя новую, зрелую модель отношений с Божественным — подобно тому, как ребенок, ставший взрослым, выстраивает для себя новую, зрелую модель взаимоотношений с родителями. Правда, боги, в отличие от наших родителей, нам не ровня. Но точно так же, как и в случае с родителями, мы должны признать, что эмоции, предпочтения и поступки богов не сводятся исключительно к заботе о нашем личном благополучии. Мы для них не «пуп земли», как бы нам того ни хотелось. Когда мы становимся взрослыми, нам приходится осознать, что наши родители — тоже люди со своими желаниями и страстями, в том числе желаниями физическими, сексуальными. И как бы трудно ни было уложить в голове этот факт, мы вынуждены понять и принять его, если хотим воспринимать своих родителей как полноценных живых людей. Впрочем, некоторые к этому и не стремятся, довольствуясь усеченной версией. И, возможно, аналогичным образом некоторые подходят и к богам… и живут себе преспокойно, если только богам не вздумается объяснить им, что на деле все обстоит несколько иначе, хотим мы того или нет.