Дайсэцу Судзуки - Введение в дзэн-буддизм
Я хочу закончить эту главу еще одним из множества встречающихся в литературе по дзэну высказываний, которые утверждают абсолютную истину.
Сэйкэй спросил Суйби Мугаку: "В чем заключается основной принцип буддизма?" "Подожди, — сказал Суйби. — Когда мы останемся одни, я тебе скажу". Через некоторое время Сэйкэй снова обратился к нему: "Ну вот теперь мы одни, умоляю тебя, объясни". Суйби встал и повел сгорающего от нетерпения Сэйкея в бамбуковую рощу, но так ничего и не сказал, а когда последний настоятельно потребовал ответа, он шепотом промолвил: "Какие высокие эти деревья, и какие маленькие те, вон там".
7. ДЗЭН-БУДДИЗМ
Постичь реальность в свете дзэна — это, попросту говоря, пойти наперекор всем традициям, как современным, так и древним, встречающимся на протяжении всей истории человеческого мышления, и добраться до их источника или отправного пункта. Это нечто более радикальное, чем даже революция Коперника. Дзэн стремится во всем добраться до истоков и найти там начало нового пути. Как видите, дзэн — это нечто совершенно противоположное тому что вы, может быть, ожидали. Я надеюсь поэтому, что вы последуете моему совету и оставите весь свой умственный багаж, так как на пути к дзэну он вас будет только обременять. Это напоминает "Божественную комедию" Данте: "Мы должны расстаться со всеми своими надеждами, желаниями и всякого рода стремлениями, когда мы входим в ворота ада". Мы должны снять свой парадный мундир который мы носим с самого начала творения, и предстать во всей своей наготе перед лицом истины, или дзэна.
Во время династии Сун жил один учитель дзэна. Однажды этот учитель появился на трибуне с намерением прочесть проповедь своим ученикам. Проповедь эта началась примерно так: "Вчера вечером я думая, что прочту сегодня утром хорошую проповедь, но сейчас она совершенно вылетела у меня из головы. Как ни стараюсь, никак не могу вспомнить". Он помолчал немного, а затем сказал: "Сейчас я помолюсь и, может быть, вспомню". Затем последовала примерно такая молитва: "О Господи, помилуй меня".
Вы можете заметить, что это христианская молитва и что странно слышать ее от учителя дзэна. Я отвечу, что Богу, в отличие от нас, все равно, как к нему обращаются. Когда он произнес эту молитву, память вернулась к нему и он сказал: "Теперь то, что я хотел сказать. Если вы меня спросите, что такое дзэн, я скажу: как глупо с вашей стороны спрашивать о дзэне. Вы сами — дзэн. Разве рыба, плавающая в воде, может жаловаться на то, что ей нечего пить? И как же все-таки вы глупы".
Сказав это, учитель молча покинул трибуну.
Подобного рода проповедь вряд ли покажется убедительной, особенно для современных интеллектуалов, которые требуют, чтобы все было определено, систематизировано и аргументировано словесно. Но учителя дзэна — очень странные люди. Они никогда не дают вам того так называемого "прямого ответа", который вы надеетесь от них получить. Однако все их ответы фактически являются самыми прямыми. Вся беда в том, что те, кто слышит эти ответы, воспринимают их далеко не прямым образом, а пытаются ограничиться только понятиями. Дзэн и понятие — вещи несовместимые. Дзэн не имеет дела с языком. Тот язык, который мы используем в данный момент, — это просто язык, а не абстрактные понятия.
Некоторые ответы в дзэне могут показаться простым автоматическим повторением. Если, например, кто-то спрашивает учителя дзэна: "Что такое дзэн?" — то он может услышать ответ: "дзэн". "Что такое Будда?" — "Будда". "Что такое реальность?" — "Реальность". Кажется, что он подобно попутаю повторяет заданный вопрос.
Далее, если учителю скажут: "Учитель, я не понимаю того, что ты говоришь", — он ответит: "Я понимаю не больше тебя". И может также добавить: "Если ты действительно хочешь понять, спроси у стены, спроси у стола, спроси у себя самого — и ты получишь ответ".
Христианин, конфуцианец или даос может спросить: "Что такое Дао, или Бог?" Учитель может ответить: "Дао, или Бог, находится по другую сторону забора". Здесь может возникнуть возражение: "Помилуй, дорогой учитель, ведь это не дорога, ведущая в город. Я ведь спрашиваю, что такое действительный абсолютный Дао, или Бог". "А, — скажет учитель, — ты имеешь в виду большую дорогу (дао), которая ведет прямо в Чаньань" (Чаньань был столицей Китая во времена династии Тан. Сегодня это бы звучало вроде: "Все дороги ведут в Рим или в Вашингтон, Ди-Си"). Таким образом, он, как это может показаться, уклонится от ответа на заданный вопрос. Но дело в том, что желание знать уже само по себе является уклонением от той "большой дороги", и единственное, чего хочет учитель, — это чтобы вы вернулись на эту "большую дорогу", вместо того чтобы все дальше и дальше уходить от нее в сторону.
Отсюда — его замечание: дорога непосредственно здесь.
А вот еще один пример того, как можно выразить суть дзэна: Один монах спрашивает учителя: "Что такое дзэн", или "Чему учит дзэн?" Если это происходит в монастыре, то учитель может указать на лужайку, покрытую зеленой травкой и омытую нежным дождем.
Ответ также может принять и такую форму: поскольку во дворе монастыря обычно имеется флаг, то, отвечая на вопрос, учитель может просто обратить внимание учеников на этот флаг, который в это время трепещется от ветра. Он скажет: "Посмотрите, как ветер образует на нем волны". Этим и может ограничиться вся его проповедь.
"Это все какая-то сплошная мистификация, — скажете вы, — дзэн — это что-то странное. Он ведет нас в таинственный лабиринт, из которого нам никто не может помочь выбраться. Вместо решения перед нами встают все новые и новые проблемы". Что ж, может быть, вы и правы. Дело в том, что когда мы гуляли в саду Эдема, у нас не было ни вопросов, ни каких-либо других затруднений. Все шло своим чередом и ничто не побуждало нас к вопросам. Поставить вопрос — означает растормошить пчелиный улей. Тысячи пчел набрасываются на нас и беспощадно жалят, и если мы не сумеем найти эффективный способ обороны, то это может стоить нам жизни.
Может быть, лучше всего не спрашивать, не разговаривать? Но если мы не будем этого делать, то куда мы придем? Следует ли нам спрашивать? дзэн на это ответит: "Если хотите спрашивать — спрашивайте, если не хотите — не спрашивайте. И то и другое допустимо".
"Да ведь вы явно противоречите себе", — не замедлит подметить читатель. А учитель дзэна спокойно ответил бы: "Здесь нет никакого противоречия".
Я слышал как-то историю об одном раввине из хасидов, который в разговоре с одним из своих учеников сказал: "Жизнь походит на колесо".
Это сравнение прочно укоренилось в разуме этого ученика, и когда через несколько лет он услышал от того же самого раввина, что "жизнь — это прямая линия", то это его совершенно сбило с толку.
Я не знаю, что именно имел в виду раввин под этими кажущимися парадоксами, которые так смутили разум ученика, но каковы бы ни были традиции этого учения и как бы они ни истолковывались, я считаю, что раввин совершенно прав, ибо жизнь — это и то и другое одновременно. Иногда она течет по прямой линии, иногда — вращается по кругу, иногда — движется зигзагами или каким-либо другим образом. Жизнь нельзя уместить в рамки какого-то определенного понятия. Она имеет свою собственную внутреннюю причину, недоступную порабощенному человеческому разуму.
Мейстер Экхарт однажды случайно встретил нищего и приветствовал его словами: "Доброе утро". Нищий же ответил: "А какое утро не доброе?" Очевидно, этот нищий был просветленным, ибо каждое утро, несомненно, доброе, и каждый день — добрый день, и как бы мы друг друга ни приветствовали "доброе утро", "добрый день" или "добрый вечер", — жизнь идет своим чередом, ровно, мирно и счастливо. В наше время, кажется, люди забыли о такого рода счастье. Они пытаются все оценивать исключительно с точки зрения добра и зла.
В дзэне "добро" не связано с моралью. В нем отсутствует этический элемент. Это просто "добро" и ничего больше. Когда Бог сотворил мир, он сказал: "Это хорошо". Такое "хорошо" никоим образом, конечно, не связано с моралью. Таким же образом последователи дзэна говорят: "Каждый день — добрый день". И здесь нет никакой моральной оценки. Он просто добрый, хотя он может быть и дождливым, и ненастным, и неудачным. Но он, тем не менее, "добрый" и ничего больше.
Таким образом, можно подумать, что дзэн совершенно равнодушен ко всему, что обычно называют добром и злом, ко всему, что случается с нами, с миром и со всем человечеством. Кажется, что дзэн совершенно не обращает внимания на судьбу человека вообще. Если это так, то тогда он никому не нужен, особенно в наше время, когда мы раздуваем взаимную вражду, которая может привести даже к уничтожению человечества. Какой смысл тогда говорить о дзэне?
В 1957 году в Мексике состоялась международная конференция по психоанализу, и меня пригласили рассказать ее участникам о связи дзэна с теорией и практикой психоанализа. Я, разумеется, не могу претендовать на то, что обладаю обширными знаниями в области психоанализа, психологии или психотерапии, но при всем при этом я сказал следующее:
