Дионисиос Макрис - Юродивый Иоанн. Том I
— Анастасий, в тот момент, когда мы находились в реанимации, пришел и благословил иеромонаха святой Харалампий. Благословения этого великого святого сподобились и мы с тобой.
— Почему пришел именно святой Харалампий, а не какой-либо другой святой или Пресвятая Богородица? — тут же спросил я.
— А потому, что этот иеромонах долгое время служил в храме святого священномученика Харалампия, — ответил он.
После каждого подобного случая я переживал настоящее потрясение, а вместе с тем и духовное обновление от осознания существования живой таинственной связи, объединяющей Церковь Торжествующую и Воинствующую[46].
Когда они пришли к бабушке, та, увидев юродивого, улыбнулась и ласково сказала:
— Ах, дорогой мой Иоанн, я тебя так утомляю… Мне становится не по себе, когда я вижу, как ты ежедневно сюда приходишь и навещаешь меня.
— Не волнуйся, госпожа Хрисула. Это твой Георгий просит меня приходить, чтобы тебе было веселее и не так скучно. Будучи занят детьми, он никак не может выкроить время. Ты ведь сама видишь, как ему непросто. Тем не менее он передает тебе привет, а твоя невестка и внучата — много поцелуев. Завтра, когда тебя выпишут из больницы и ты вернешься в Дом престарелых, они собираются навестить тебя, — ответил ей блаженный.
Старушка обрадовалась. Как я узнал позже от медсестры, бабушка была совершенно брошена сыном. Я это понял и из того, что медсестра подошла ко мне и стала разговаривать со мной, думая, что я ее сын Георгий. Она мне рассказала, что старушка находится в больнице почти целый месяц, и единственный, кто заботился о ней, — это юродивый Иоанн.
— Дай Бог здоровья священнику, который его посылает сюда, и прихожанам, которые платят ему за то, что он утешает больных, — обратилась ко мне медсестра.
Еще она спросила, не занимаюсь ли и я той же работой.
— Нет, нет. Просто сегодня я его сопровождал, чтобы увидеть одного знакомого больного, — ответил я нерешительно.
Из всего произошедшего я понял, что под видом юродства Иоанн скрывал неведомое никому служение людям. А направляясь в храм святого Харалампия, находящийся в районе Илисья[47], чтобы поблагодарить Бога и затеплить свечи, я сказал ему шутя:
— Иоанн, у тебя много должностей, и ты, наверное, получаешь хорошую зарплату.
Тот посмотрел на меня с недоумением.
— Сколько тебе дает приход, чтобы ты исполнял обязанности дежурного медбрата? — добавил я.
Он внезапно рассмеялся.
— Дорогой мой Анастасий, мне нужно было достать карточку свободных посещений конкретной больницы. И это не является ни ложью, ни сумасшествием, как ты думаешь. Приход[48] — это дом Господень, это духовный улей, место, где обретают спасение души человеческие. В этом благословенном улье зарплатой тех, кто в нем трудится, не являются деньги. Их награда — дары Утешителя[49]. И это воздаяние превыше всякой оплаты земной. И вот меня, умалишенного и никчёмного, несмотря на то, что я недостоин этого, Господь поставил среди таких «высокооплачиваемых сотрудников». Поэтому, дорогой Анастасий, нам нужно подвизаться[50] день и ночь, чтобы оказаться достойным даров Его, — сказал он, осеняя себя крестным знамением. И добавил:
— Господи, помилуй меня, самого непотребного из всех живших когда-либо на земле людей.
Мы добрались до храма святого Харалампия незадолго до вечерни. Поклонились святым иконам, поставили свечки. Юродивый предложил мне остаться на вечерне. Я согласился и сразу же пошел на клирос, чтобы принять участие в пении. Выйдя из храма, я заметил, что Иоанн находился в каком-то необычно радостном состоянии, а когда мы сели в машину, он запел:
— Десять-десять, десять-десять, поднимаюсь по ступенькам, ради Твоих очей, очей Твоих, Христе…
Это он изменил слова известной в Греции песни, но всех слов я не запомнил.
Затем он повернулся ко мне и спрашивает:
— Анастасий! Десять на десять сколько будет?
— Сто, Иоанн. А почему ты спросил?
— Да потому, что святой Харалампий очень обрадовался, что ты пел на службе, и он тебе даст сегодня сто радостей. И каких радостей! И каких радостей! — сказал он и продолжил петь…
Мы с ним расстались в районе Каминия в Пиреях[51], в доме Георгия, сына той бабушки, что находилась в больнице «Евангелизмос», потому что Иоанн хотел ему сообщить о состоянии здоровья его матери, а я тем временем вернулся домой.
— Где ты был? Я искала тебя. С самого полудня, как уехал, ты ни разу не позвонил мне, — сказала жена, как только я вошел в дом.
— Что-то случилось с детьми? — спросил я, догадываясь по ее голосу, что произошло что-то серьезное.
— Я же тебя просила, чтобы ты всегда брал с собой мобильный телефон и я могла тебя найти. Но ты ведь никогда не слушаешь. Ты слов не понимаешь…
Я еще больше стал волноваться.
— С детьми все в порядке, — успокоила меня жена и попросила присесть. — Позвонил мой двоюродный брат Афанасий, с острова.
— И что он тебе сказал? Умер кто-нибудь из родственников? — спросил я с недоумением.
— Да нет же, Анастасий! Не перебивай и послушай меня! Он меня спросил, продаем ли мы тот участок земли, который перешел мне в наследство от отца.
— Что он хочет? Он собирается его купить? Так участок ничего же не стоит! Если твой брат желает, мы можем отдать его даром. Все равно от него никакого толку нет, поскольку на нем невозможно ни оливки посадить, ни что-то еще сделать, — продолжал я комментировать эту новость и стал подниматься, чтобы уйти.
— Ну ты совсем невыносим, Анастасий! Не брат интересуется, а одна крупная гостиничная компания, которая нам предлагает за этот участок 100 миллионов драхм[52].
Тогда все, кто находились в зале, воскликнули: «О! Вот это да!» Многие стали осенять себя крестным знамением. Все радовались. Кир-Анастасис продолжал:
— Будучи поражен услышанным, я переспросил жену:
— Сколько?!
— Сто миллионов, а может даже чуть больше.
Тогда мне вспомнились слова юродивого и я запел:
— Десять-десять, десять-десять, десять на десять — будет сто, для Тебя, Христе!
— Ты что, с ума сошел? Я тебе говорю о серьезных вещах, а ты песни вздумал петь? Что с тобой? — воскликнула жена.
Ничего ей не ответив, я поспешил к нашим домашним иконам и с благодарностью Богу стал делать земные поклоны. Со слезами на глазах я целовал икону святого Харалампия, вспоминая слова юродивого о ста радостях. Я себя чувствовал, как тот супруг доброй и святой христианки. Прошло всего лишь три месяца с тех пор, как я раздал все свои сбережения. В итоге земельный участок мы продали за 105 миллионов драхм.
Вместе с вами, отец Василий и добрые мои соседи-христиане, только теперь узнаёт и моя жена причину, почему я тогда вел себя именно таким образом.
До поздней ночи я ожидал юродивого Иоанна у его дома, чтобы разделить с ним мою радость, но он до часу ночи так и не вернулся. Я встретился с ним лишь на следующий день и все ему рассказал.
— Сколько Псалтирей ты купишь на эти деньги, Анастасий? — спросил он.
— Наполним все Афины, — ответил я, смеясь. — Не будет ни одного дома без Псалтири и Нового Завета.
— Господь наш Иисус Христос, дорогой мой Анастасий, знал, что в твоем сердце нет коварства, и поэтому еще раньше записал тебя в Свое воинство, — с доброй улыбкой глядя на меня сказал юродивый.
Почему Господь решил именно так, блаженный мне не объяснил, а я и не любопытствовал, потому что теперь первостепенное значение для меня имеет то, чтобы быть Его воином и достойно носить всеоружие Христово.
Но я уже достаточно утомил вас своим многословием. Думаю, что уже пришло время огласить письмо юродивого, — сказал кир-Анастасис, разворачивая письмо.
Отец Василий посмотрел на часы, поднялся со своего места и сказал:
— Анастасий! Думаю, что все, рассказанное тобой, уже составляет часть письма блаженнопочившего. Поэтому, поскольку отсутствуют многие наши знакомые и соседи, предлагаю не читать письмо юродивого сейчас, а огласить его на сороковой день на отдельном нашем собрании, которое мы подготовим в его память. Как вы думаете, братья и сестры?
— Нет, отче! Пусть он прочитает письмо сейчас! Ведь кто доживет, а кто-то и не доживет до сорокового дня, как говорится в народной пословице, — воскликнул хозяин бакалейной лавки.
— Давайте задержимся еще на полчаса, — добавил кир-Апостолис, обращаясь к присутствующим.
Остальные тоже выражали свое несогласие с отцом Василием, который быстро согласился и дал знак кир-Анастасису чтобы он продолжил.
ЗАВЕЩАНИЕ ЮРОДИВОГО
Кир-Анастасис предварил оглашение письма следующими словами:
