Киприан Керн - Православное пастырское служение
Если указанные выше опасности подстерегают священника по преимуществу на первых порах его служения, то со временем легко могут появиться и другие более опасные искушения. Приведенное выше является как бы "детскими болезнями," которыми надо переболеть более или менее всякому священнику. Каждый умный и чуткий пастырь преодолеет "страх человеческий," подчинив его страху Божию, растворенному любовью. Со временем он усмирит свое неумеренное подвижничество и войдет в нормальную колею органического роста; с годами же он увидит всю неполезность для дела в ригоризме и обличительных словах.
Но с годами являются и другие испытания его пастырской стойкости и духовной зрелости. И вот одним из таких искушений, приходящих со временем, надо признать проистекающее от известного утомления некое пресыщение своей работой. Пройдут молодые годы, утихнут порывы жертвенности, жизнь научит разным неожиданностям и вместо светлых праздников первых лет явится серенький будничный день, известная проза священнического обыденного существования. Может явиться один из самых страшных врагов всякой вообще духовности — скука. Все другое не так страшно, как это ощущение.
Гнев, неумеренность в требованиях, страх перед окружающими и многое другое может пройти и смениться новым энергичным порывом в служении. Но скука есть признак почти смертельной опасности в деле священства. Притупление интереса к своей работе, иногда происходящее от неудач и от косности среды, может привести к тому, что пастырь, в особенности если он чрезмерно надеялся на свои собственные силы, сложит руки, духовно захиреет, впадет в уныние и безнадежное отношение к своему служению. Появляется тогда нежелание молиться, избегание служения литургии, потеря интереса к духовной жизни — и все это часто объясняется разными благовидными причинами нездоровья, усталости и проч. Почти незаметно подкрадывается известное в аскетике "окамененное нечувствие." Когда-то ярко горевший огонь ревности потух. Священник становится тогда формалистом, чиновником, только отбывающим номер, "отслуживающим, отчитывающим, отпевающим" и вообще отделывающимся от скучной работы. У такого утомленного, разочарованного, унывающего пастыря очень часто рождается противление Уставу, церковной традиции, иерархии ценностей, аскетике: "Все это устарело, все это уже не для нас, надо многое пересмотреть и реформировать" и т.д. Вместо того чтобы самому равняться на требования церковного строя, пастырь в таком состоянии хочет измерять церковность своим настроением и принижать церковные установления по своей лени и нерадению. Если же пастырь в своей молодости особенно сильно полагался на свое "призвание" или по своей природе подвержен скорым очарованиям и разочарованиям, то при такой духовной депрессии он близок к отчаянию и может даже совершенно оттолкнуться от того, чему он прежде поклонялся. Это может привести к снятию сана и духовной смерти.
Следует остановиться на вопросе этих разочарований, как одном из типичных пастырских искушений в известную пору пастырской жизни. Это разочарование может привести к добровольному снятию сана у лиц, окончательно потерявших вкус к пастырствованию. Разочарование является на место, где прежде было очарование. Это последнее не есть правильный критерий и правильная аксиология. Очарование или влюбленность не есть еще настоящее чувство любви (к человеку, к делу, к профессии). "Очарование" есть искривленное отношение к предмету; это повышенное эмоциональное переоценивание качеств, свойств и привлекательных сторон своего объекта. Когда очарование проходит, когда будни вступают в свои права и когда обнаруживаются все прозаические стороны (человека, дела, службы и пр.), то оказывается, что подлинного чувства-то и не было, а господствовал самообман, было поклонение не своему кумиру.
Вдруг оказывается, что то, что влекло, к чему, казалось, есть призвание, больше не влечет и искушаемому пастырю кажется, что он обманулся в своем призвании. Теперь он видит, что призвания-то и не было. В чем же причина?
Причина прежде всего в самонадеянности. То, что юному ставленнику казалось призванием, было просто самообман. Переоценив свои внутренние силы, он после заметил, что ему не хватает того, что он так высоко переоценил. Человеческая гордость сделала свое и продолжает делать свое, искушая молодого пастыря.
Он забыл слова молитвы хиротонии: "Божественная благодать, всегда немощных врачующая и оскудевающих восполняющая производит через возложение рук (проручествует) благоговейнейшего ...."Он забыл, что не его слабые силы, не то, что ему казалось призванием, не его знания и таланты, а единственно божественная благодать может восполнить то, чего у него нет.
Следует поглубже рассмотреть психологию этих духовных разочарований. Не лишне привести несколько примеров из истории пастырства и духовной жизни.
Оставим в стороне такой банальный тип добровольного снятия сана, как следствия смерти жены священника. Вдовец якобы не в силах вынести бремени одиночества, и, желая быть честным, он предпочитает снять сан, чем жить в грехе и подавать соблазн другим. Таких случаев перед революцией было множество, что видно из церковных ведомостей и журналов.
Оставим в стороне и случай расстрижения свящ. Григория Петрова, не подчинившегося распоряжениям епархиальной власти и снявшего сан после ряда политических выступлений. Такой случай мог произойти только в такое смутное время, как до и после 1905 г. Дешевый эффект его проповедей и брошюр находил сочувствие у русской интеллигенции той эпохи. Великого русского пастыря и молитвенника о. Иоанна Кронштадтского наша интеллигенция знать не желала и не терпела, а Петровым увлекалась, но теперь он всеми забыт.
Оставим в стороне и те измены духовному званию, которые имели место в годы революции и гонений коммунистов на Церковь.
Приведем примеры более характерные для упоминания в Пастырском богословии.
Типично обольстившимся своим "призванием" должен быть признан знаменитый французский литератор 18-го века 1'abbe Prevost, автор "Manon Lescaut," "Memoires d'un homme de qualite," "Le pour et le contre," etc. Послушник иезуитов, бежавший от них, чтобы поступить в армию, вернувшийся к ним и снова их оставивший; вступивший в орден Бенедиктинцев, в ученую конгрегацию Мавристов, давшую столько для истории Церкви, патристики и литургики, он покидает и их. Две очень дельные статьи Sainte-Beuve: L'abbe Prevost в "Portraits literires" и "1'abbe Prevost et les Benedictius," там же, дают блестящую характеристику Прево. Острый критик, прекрасно знавший историческую обстановку и источники для истории своего "героя," показывает, насколько он был именно "Не призван" к тому духовному пути, по которому он пытался три раза идти. Благородство духа, тонкая просвещенность, большой литературный и научный вкус могли бы сделать из него, при наличии самодисциплины большого ученого или духовного деятеля. Самообман, самопрельщение и гордость погубили Прево для духовной карьеры.
Примером несколько иного рода может послужить Эрнест Ренан. Правда, Ренан никогда не был священником и даже не принял низших церковных степеней, так что нет речи о снятии сана, которого не было, а лишь о духовном разочаровании и ломке своего раз уже намеченного пути. Большинство людей знают Ренана только как автора "Жизни Иисуса," вещи самой слабой из всего им написанного. Мало кто читал его исторические этюды из апостольского времени, его филологические исследования. А воспоминания его детства и отрочества следует прочитать для ознакомления с эпохой и с самим Ренаном, и эта книга говорит с такой любовью и уважением о его бретонских кюрэ и наставниках малого семинара в Париже. Во всяком случае известно, что Ренан не принял духовного звания, в силу своего разочарования тем обскурантским подходом к науке, в частности к библейской критике и археологии, которая господствовала в его время. В наши дни католические ученые ушли в области критики текста гораздо дальше того, что грезилось Ренану.
Ренан не мог или не захотел сочетать послушание авторитету Церкви с достижениями тогдашней науки и счел честнее для себя не войти в иерархию. Это было тоже своеобразным "снятием сана." В русской истории есть эпизод, напоминающий Ренана, но гораздо более трагический. Это пример архим. Феодора Бухарева. Магистр Моск. Дух. Академии, на виду у начальства и благоволившему к нему митр. Филарета Московского, архим. Феодор подал прошение о добровольном снятии сана, что было тогда (60 годы) неслыханным скандалом. Глубоко скрытой причиной этого шага было сознание невозможности сочетать свое понимание христианства, пастырства, монашества и ученого поприща с требованиями высшей церковной власти и исторической действительностью. Ничто не толкала архим. Феодора на этот шаг: чистейшая личная монашеская жизнь, ученые заслуги, положение в церковной иерархии, возможность будущего и пр. Глубокий внутренний разлад с действительностью и с самим собою, какое-то свое произвольное толкование христианства, созданные себе невыполнимые иллюзии, разлад с обществом и начальством, враждебные выходки некоторых церковных писателей (Аскоченский) довели человека до убеждения о необходимости снятия сана. Тут было и самообольщенное чувство правильности своего понимания христианства, и повышенная чувствительность, но было забыто главное: что божественная благодать врачует, а не личность человека.
![Картер Браун - Т.12. Надо убрать труп [Внезапная насильственная смерть. Могилы,которые я раскапываю. Страстная язычница. Надо убрать труп]](/uploads/posts/books/148294/148294.jpg)