Исидор Пелусиот - Письма
165. Ему же.
Однажды встретил я святого мужа, чье око, когда он поучал, было страшно и полно мудрости. Много было в его слове остроты, а нависшие над очами брови выражали смысл поучений. И весь он, так сказать, дышал назидательностью, внушая тем, кто смотрел на него, сильную любовь к Божественной мудрости.
166. Зосиме, Марону, Палладию, Евстафию.
Вы превзошли кровожадных зверей и заключили между собою мир, который ужаснее всякой брани. Человека кроткого и тихого, привыкшего приносить пользу и себе, и другим, не убоялись вы злословить, наговорили ему то, что прилично было бы слышать вам. Услышав это, горько восплакал я о вас, ибо не знаете даже и того, что вы худы. Поэтому, узнав сие, придите в себя.
167. Дионисию.
Слышу, ты весьма искусно приукрашиваешь себя пустою славою и собираешь дань уважения, нимало тебе не принадлежащую. Итак, если тебе кажется досточестным вид добродетели, то почему же не упражняешься в самой добродетели, но, нерадя о плоде, хвалишься листьями? Если иным, по причине трудов, корень и кажется горьким, то плод сладок и вожделенен.
168. Немесию.
По нашему мнению, богаче и могущественные всех те, которые попрали любовь к богатству и к которым мы всеми силами стараемся быть причисленными. Если и многие, как вавилонскому истукану поклонились, сему мучителю — богатству, то мы, подражая мужеству трех отроков, хотя бы звуки труб, и свирелей, и всех музыкальных инструментов, носясь по воздуху, оглашали наш слух и разжигалась бы печь нищеты, не обратим внимания на тимпаны и роги и на всю прочую величавость богатства. Но если должно будет впасть и в печь, изберем бедность, чтобы не поклониться богатству, — и любомудрие для нас будет, как роса, здесь посреди шумящая (Дан.3:50) и доставляющая всякую свободу, и там уготовляющая венцы терпения.
169. Епископу Леонтию.
Если некоторыми из подчиненных овладеет порок, это — надобно сказать правду — не столько еще худо, хотя и худо. Но порок, преуспевая в худшем, поедает и некоторых из тех, кто принял жребий священства. И это, как писал ты, не знаю почему, служит оправданием подчиненным, в чем и заключается главнейшее зло и самое тяжкое бедствие. Посему извиняющиеся этим пусть слышат, что должно соразмерять собственную свою жизнь не с теми, кто проходит священническое служение худо, но с заповедями.
Ибо Судия, как нелицеприятный, не примет неразумного оправдания, но сверх того скажет: «Многие из священствующих оказались благоискусными, и вам надлежало, внимательно взирая на них умом, исправлять собственную свою жизнь. Поскольку же найдены вы возлюбившими порок, потому что неуклонно взирали не на доблестных, но на подвергавшихся падениям, то и они понесут достойное наказание за сделанное ими, и вы понесете крайнее наказание, ибо презрели добродетель и возлюбили порок; и ни желание царствия, ни страх геенны не заставили вас сделаться хранителями Моих законов».
170. Епископу Аврааму.
Крайне дивлюсь нерадению многих: мужи благородные и чудные охотно переносят труды ради добродетели; нерадивые же не терпят даже речей, которыми люди обыкновенно побуждаются к сим трудам. Кто же поверит, что искренно решаются они проливать пот ради добродетели, когда видно, что с трудом допускают до себя и речь о ней. Посему посоветуй таковым (о них ты и писал) держаться чтения Писаний, ибо в них почерпается ведение.
171. Диакону Исидору.
Многие из тех, кто казался мужественным и благородным, не вынесли даже приражения и первого удара искушений. И обличенные в том, что только в видимости, а не самым делом возбудили в зрителях мнение о своем мужестве, они поникли челом. Для того–то, думаю, на иных, мнимо великих и непобедимых, и попускаются искушения, чтобы они уврачевали это понятие о себе и обратились к смиренномудрию.
Немалая польза для души человека, который не может вынести, не говорю подвига, но даже испытания, истребить высокое мнение о себе. Ибо тому, кто побежден, но прежде одержал много побед, еще можно найти извинения, а кто пал при первом на него нападении, тот представляет в себе доказательство крайней немощи, лучше же сказать — лености.
172. Ипарху Тавру.
Твердо знай, святилище проницательности, что если лучших из друзей, разумею совоспитанников истины и людей, не обольщающихся деньгами, ты соделаешь помощниками в правлении (ибо чаще всего такое бремя дел опасно возлагать на одного), то добродетелями тех, кого призвал ты в помощь, приведешь свое правление в наилучший вид.
173. Диакону Лампетию.
Человеку душевному Божественное кажется безумием, буйством; ибо, кто не хочет прежде убедиться, что есть царствие небесное, у того [не] может возникнуть и любви к нему.
174. Правителю Алипию.
Тяжко не то, что, как говоришь ты, обидевший тебя поздно будет наказан, но то, если скоро наказанный впоследствии окажется необидевшим, как случается часто. Итак, не спеши подвергать его наказанию, а наказывай, только исследовав, справедливо ли, что он обидел тебя. От замедления не будет тебе никакого вреда, а при поспешности, если подвергнешь наказанию необидевшего, сам себе нанесешь великую обиду.
175. Диакону Серину.
Многие из людей, признавая телесное здоровье величайшим благом, сами не очень о нем заботятся и вредят ему, предпочитая полезному приятное; а также и восхваляя добродетель, уклоняются с пути, ведущего к ней.
176. Диакону Анатолию.
Вино, если пьешь его вовремя и в меру, будучи уважено тобою, делается причиною веселья; а если упьешься им, мстит за свое оскорбление и подвергает оскорбивших наказанию, готовя им осмеяние, стыд, поругание и раны.
177. Пресвитеру Павлу.
Не только телу надлежит быть неприкосновенным, но и взгляд очей должен быть девственным. Отсюда и название: «зеница ока», ибо в греческом одно и то же слово означает и «зеница ока» и «дева». Не должно допускать, чтобы очи бесстыдно и невоздержно услаждались чужой красотой, чтобы зрение не могло руководить их и к делу.
178. Диакону Евгению.
Поскольку по письмам твоим надлежит угадывать твою мысль, то примечаю, что ты охотно терпишь труды ради добродетели и плоды сего признаешь великими. Но, огорченным тем, что люди почитают тебя не достигшим успеха, как заключил я, написал ты не все. Ибо, сам того не замечая, ты негодуешь на то, чему следовало бы радоваться. А если не сомневаешься в том, что за благорасположение к добродетели будет тебе великий плод от Бога, то почему смущает тебя человеческое предположение, если и согласимся, что действительно так полагают люди? Но что так они и думают, попытаюсь слегка доказать тебе.
Если бы ты один из тех, кто упражняется в добродетели, терпел подобное, то можно было бы счесть, что они думают не так; по крайней мере, ненавистников добра можно было бы упрекнуть в бесстыдстве. Если же не ты первый и не ты один впал в такие бедствия, но впадали в них почти все наилучшие, и не только у христиан, но (коли надобно перечислить всех и тем прекратить твою печаль) и у Иудеев в древности, и у Еллинов, и у варваров, то почему же тревожишься?
Если и они, как мужественные подвижники, беспрестанно принимали удары и раны, и обагрялись кровью, и встречались со смертями, то для чего ты сам себе причиняешь вред своею печалью и сопротивника делаешь сильнее? Поступать так — почти то же самое, что сказать: по какой причине противоборник не наносит ударов ни одному из зрителей, но поражает того, кто записался в борцы и выступил на поприще борьбы? Посему не тревожься, терпя то же, что терпели и те, ихже не бе достоин мир (Евр.11:38), но веселись, ибо как участвуешь в подвигах, так будешь участвовать и в славе, и тоже будешь провозглашен победителем.
179. Софисту Арпокре.
Оскорбляемому лучше переносить сие в молчании и любомудрствовать, хотя не дурно поступил и ты. Ибо, когда потерпел ты зло от людей негодных и развращенных — разумею Зосиму, Марона, Евстафия и Мартиниана — и почел наказать их по судебному приговору неприемлемым, а умолчать — унизительным для себя, тогда преследовал оскорбителей судом разума, решив наказать их насмешками, что казнимых обыкновенно уязвляет, но не подвергает опасности.
Посему лучшею мыслию в этом письме почитаю ту, с которой начал я писать. Советую тебе присовокупить и остальное, то есть переносить все благородно и язык сохранить свободным от осуждения. Ибо если им справедливо выслушать и это, и еще более жесткое, то тебе, у которого язык — святилище чистоты, высказывать сие неприлично.
180. Диакону Евтонию.
Надобно стоять за питомцев добродетели, но им не показывать сего, по двум причинам: чтобы они не пришли в нерадение и чтобы самим избежать подозрения в лести. Посему–то не отвечал я прежде. Поскольку же по убеждению других пишешь ты мне, укоряя за молчание и желая в точности узнать, что сделано, то знай, что говоривший о твоем деле много распространялся, как наслушавшийся уроков по риторике, и вызвал в присутствующих шумную похвалу себе, а когда людям, не знающим твоих добродетелей, он изобразил немногие из принадлежащих тебе преимуществ (сказать обо всех, может быть, и нелегко), дело приняло такой оборот, что и он бежал со стыдом, да и слушатели подали знак к отступлению.
