Иннокентий Херсонский - Слово в неделю сыропустную
Когда Премудрость Божия нашла потом средство спасти от конечного потребления веру и благочестие, заключив откровения свои в одном племени народа израильского и оградив сей народ законом и установлениями, милосердие Божие не умедлило воздвигнуть среди сего народа священное судилище покаяния и милосердия. Перед дверьми Скинии свидения, а потом — храма, всегда было множество исповедников, кои, принося за грехи свои различные жертвы, возлагали на главу их свои руки, исповедовали над ними грехи свои, и таким образом, по силе веры в будущую всемирную за грехи людей жертву Сына Божия, принимали оставление грехов (Лев. 4; 29). Кроме сего, каждый год, в день очищения, при собрании всего народа, совершалось великим первосвященником таинственное исповедание грехов всего Израиля (Лев. 16; 5-28).
При особенных случаях, являлись и чрезвычайные лица для принятия исповеди: так, пророк Нафан послан был Самим Богом обличить Давида, и, по принятии от него исповеди, объявил ему помилование от лица Божия; так, Ахаав принес покаяние и исповедь перед пророком Илиею (3 Цар. 21; 27).
Поелику, несмотря на все частные и всенародные исповеди, народ израильский, с продолжением времени, более и более делался недостойным высокого жребия своего; то, перед пришествием на землю Самого Врача душ и телес, послан был уготовать путь Ему Предтеча. Его вся жизнь и все служение состояло в проповеди покаяния и в принятии исповеди от кающихся…. исхождаше, — говорится в Евангелии, — к нему Иерусалима, и вся Иудея, и вся страна Иорданская, и крещахуся во Иордане от него, исповедающе грехи своя (Мф. 3; 5–6). Иоанн не был, подобно священникам иудейским, безмолвным слышателем исповедания грехов: он встречал и напутствовал исповедующихся наставлениями. Хотите ли выслушать одну из кратких проповедей Его? Внемлите! Глас вопиющаго в пустыни: уготовайте путь Господень: правы творите стези его. Всяко дебрь исполнится, и всяка гора и холм смирится: и будут стропотная в правая и острии, в пути гладки. И узрит всяка плоть спасение Божие. Порождения ехиднова, кто сказа вам бежати от грядущаго гнева; Сотворите убо плоды достойны покаяния, и не начинайте глаголати в себе: отца имамы Авраама: глаголю бо вам, яко может Бог от камения сего воздвигнути чада Аврааму. Уже бо и секира при корени древа лежит: всяко убо древо, не творящее плода добра, посекается и во огонь вметается. И вопрошаху его народы, глаголюще: что убо сотворим: Отвещав же глагола им: имеяй две ризе, да подаст не имущему: и имеяй брашна, такожде да творит (Лк. 3; 4-11).
Наконец, является Сам Агнец Божий, вземляй грехи мира (Ин. 1; 29), Господь Иисус. Он с самого начала возгласил в слух всех, что "несть воля перед Отцем Его, да погибнет и един от самых малых". Приидите… — говорит Он, — …вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы (Мф. 11; 28). И действительно доставлял покой всем, кто приходил к Нему с верой и покаянием. Как Сердцеведец, Он не имел нужды, чтобы кто свидетельствовал перед Ним о том, что есть в каждом человеке, какая его жизнь и каковы грехи; однако же, предварял отпущение грехов вопросами: хощеши ли цел быти? (Ин. 5; 6). Веруеши ли в Сына Божия? (Ин. 9; 35). И отпущение грехов сопровождал наставлением: иди, и кто-му не согрешай…да не горше ти что будет (Ин. 5; 14). Самым последним делом Господа на Кресте, была исповедь разбойника; а по воскресении одним из главных дел — исповедь Петра, отвергшегося во время Его страданий.
Великий святитель исповедания нашего (Евр. 3; 1) должен был, по совершении дела спасения нашего, взойти на небо, дабы "предстать лицу Божию о нас" (Евр. 9; 24), но покаяние и исповедь со всей силой заслуг Его остались на земле. Как ни драгоценны ключи царствия, стяжанного смертью Его; но поелику мы имеем в них непрестанную нужду, то, еще до смерти Своей, Он передал их апостолам, сказав: аще разрешииш на земли, будет разрешено на небесех (Мф. 16; 19). Посему первенствующая Церковь представляет множество примеров покаяния и исповеди. Апостолы Христовы также не взяли с собой ключей царствия на небо; доказательством тому множество мест в писаниях их, где они ученикам и преемникам своим заповедуют продолжать великое дело примирения с Богом грешников, и для сего дают право вязать и решать — совести.
Ревность и усердие христиан первых веков сделали то, что исповедь была у них действием всенародным, в коем принимала участие вся Церковь. Кающийся исповедовал грехи свои пред всеми, и, в знак раскаяния, всенародно проходил различные степени покаяния с таким самоотвержением, которое ныне изумляет христиан самых ревностных. Избыток святой ревности дошел, наконец, до того, что всенародное исповедание грехов, столь похвальное по его побуждению, начинало делаться опасным, по немощи слуха многих. Посему Богомудрые пастыри Церкви, особенно святитель Златоуст, поспешили привести сию ревность в должные пределы, обратив исповедь из всенародной в частную — перед одним духовным отцом, какой она без перемены остается и доныне.
Видите ли теперь, когда произошла исповедь? Она современна нашему падению. Видите ли, чье дело исповедь? Это дело милосердия Божия, "не хотящаго да кто погибнет, но да вси в покаяние приидут". Видите ли, на чем утверждается действительность исповеди? Она всецело утверждается на Божественных заслугах нашего Ходатая, особенно на Его Крестной смерти за нас. Видите ли, наконец, чего требуется от исповедующихся? Требуется искреннее раскаяние во грехах, живой веры в заслуги Спасителя нашего и твердой решимости блюстись от грехов на все будущее время. Поелику отпадение наше от Бога и ниспадение во глубину грехов, из коей мы желаем восстать через исповедь, есть тайна, которую никто разрешить не может; поелику искупление нас заслугами Сына Божия есть также тайна, превышающая наше разумение; поелику, наконец, самая перемена души и сердца нашего на лучшее, после покаяния и исповеди, есть нечто таинственное, не подходящее под вычисления нашего бедного рассудка: то исповедь, по всей справедливости, называется Таинством, то есть, таким действием, коего сущность превышает силу нашего постижения, и которое по сему самому должно быть принимаемо верой, дознаваемо наиболее опытом.
"Все сие справедливо, скажет кто-либо, но почему бы исповеди не совершаться во глубине духа, пред одним Богом? Зачем тут посредники люди?" Затем, возлюбленный, что ты сам человек! Справедливо, что исповедь приносится единому Богу; но надобен ли тебе на твою исповедь ответ от Бога, или не надобен? Если ты искренно раскаиваешься в том, что огорчил своего Владыку, Творца и Благодетеля, то ответ на твою исповедь должен быть для тебя крайне дорог. Как же отвечать тебе? Являться для сего Самому Богу, как Он являлся в раю нашим прародителям? Но сего, я думаю, и сам никто из грешников не потребует. Или посылать к тебе пророка, как послан был Нафан к Давиду? Но, для сего не хватило бы всех пророков. Или творить какое-либо особое знамение в ответ на твою исповедь? Но таким образом не было бы конца знамениям, и мир превратился бы в зрелище для любопытства. Итак, если для тебя нужен ответ от Бога на твою исповедь пред Ним, то благодари Его благость за то, что ты каждый раз можешь слышать сей ответ из уст твоего духовного отца.
"Но моя совесть, — подумает иной, — может служить для меня ответом?" То-есть, подсудимый будет сам изрекать себе помилование! Естественно ли это? Если ты истинно каешься; то совесть твоя, первее и более всего, имеет нужду в успокоении со вне. В сем случае успокоительный голос не только служителя алтаря, даже простого человека весьма дорог, и нередко спасает от отчаяния. "А когда так, — скажешь еще, — то я могу обратиться за сим к кому-либо из ближайших ко мне людей, заслуживших мое доверие". Обратиться за тем, чтобы услышать из уст его прощение от лица Божия?.. Дерзнет ли ближний твой, если он в самом деле благочестив, принять на себя столь великое дело? И какая разница услышать уверение в милосердии Божием от обыкновенного человека, и услышать его торжественно из уст служителя алтаря, который уполномочен на то Самим Господом храма? "По крайней мере, ограничиться бы общей исповедью пред священником и общим разрешением от него всем исповедующимся?" Так, возлюбленный, и поступили некоторые общества христианские, отделившиеся от Святой, Соборной и Апостольской Церкви; а теперь начинают горько жалеть о своем необдуманном поступке. И как не жалеть? Что сказали бы о тех больных, кои, явившись пред врача, в слух себя одних исповедали свои болезни, и думали, что они сделали все, что нужно? Что сказали бы и о враче, который всем больным без разбора предложил бы одно или два лекарства? Если в болезнях телесных нужна подобная исповедь, то как удалить ее без вреда от болезней душевных?
Само собой разумеется, братие, что исповедь перед священнослужителем нисколько не препятствует исповедям частным — по взаимному христианскому доверию. Напротив, та же Святая Церковь, которая вменяет каждому в непременный долг исповедоваться перед священником, весьма часто повторяет совет апостола: исповедайте… друг другу согрешения ваша, и молитеся друг за друга… да исцелеете (Иак. 5; 16). Кто препятствует выполнять спасительный совет сей? И много ли, однако же, между ними таких, кои выполняют его? Если у нас существует взаимная откровенность и дружеская исповедь, то разве на соблазн и на грех…
