Монах Афонский - Птицы небесные. 1-2 части
Сильная жара, раскаленный склон, обжигающая резина на сапогах, постоянные падения на глинистых обрывах и отсутствие воды превратились в какой-то затянувшийся кошмар. И только когда свежий прохладный воздух проник в наши легкие, мы почувствовали, что этот кошмар остался позади. Мы встали на дрожащие ноги и огляделись. Перед нами расстилалось горное плато, усеянное огромными валунами. Вдали блестели белые нитки ручьев, бегущих по зеленым лугам со склонов Чедыма.
Зная, что места, по которым мы начали свой путь, непроходимы, наши души объединились в доверии к Богу, не оставляющему нас и открывшему в наших сердцах неведомое до этого и какое-то невыразимое чутье, шаг за шагом сопровождающее нас в непроходимых горных дебрях. Сладко, Господи, вздыхать о Тебе в горной палатке, окруженной звездной ночью, благоухающей луговыми травами, волнуемыми порывами свежего ветра. Но еще слаще суметь забыть этот мир, ускользающий от нас подобно отражению в воде, чтобы ощутить внутри себя иной мир, который безконечно превосходит всю землю и всю вселенную с ее чудесами.
Как неоперившихся птенцов в гнезде пугает всякий шорох, так и сердца, еще не утвердившиеся в вере, устрашает малейшее искушение. Подлинная духовная решимость полностью побеждает мир сей, следуя за Христом. Целеустремленное сердце, обладающее такой решимостью, уже не стремится обратно в мир, но и не страшится его наваждений.
ВОСХОЖДЕНИЕ
Где бы ни пришлось оставить это тело, душа, встретившаяся с Иисусом на земле, всегда со всей очевидностью знает, что Он неразделим с ней, ибо Христос и есть ее вечные Небеса. Сколько бы мы ни созерцали внешнюю красоту мира сего, мы понемногу начинаем постигать одну главную истину: то, что внутри нас, несравненно превыше и лучше всего.
В духовной науке также есть свои законы, один из которых можно описать так: «Сила Божественной благодати прямо пропорциональна смирению и обратно пропорциональна гордости, как и настоящее счастье!» — думал я, слыша, как позади пыхтит Андрей, карабкаясь по скалам.
Взобравшись на плато, мы оглянулись: побережье, окутанное легкой морской дымкой, открылось перед нашими глазами. Белым романтическим видением угадывался Сухуми, в море виднелись плывущие корабли. Веер глубоких ущелий и хребтов уходил от предвершинного плоскогорья, где стояли мы с Андреем, к далекому, невыразимо прекрасному морю. Так вот он какой — абхазский «Бермудский треугольник»! Узкие ущелья настолько заросли густым подлеском, что пройти там не представлялось никакой возможности. Реки, текущие с Чедыма, устрашали взор безпорядочным каскадом непроходимых водопадов, уходящих в глубокие врезы в горных породах. Понятно — тот, кто попадал в эти ущелья, быстро терял силы, а выбраться из таких каньонов становилось практически невозможно. То, что мы изменили наш маршрут и вышли на горное плато под вершиной, спасло нас от блужданий по непроходимым дебрям.
Пройдя еще немного по россыпям сланцев, звеневших под ногами, как стекло, мы заметили узенькую тропинку. Река привела нас к пастушьему балагану, пристроенному к большой каменной глыбе.
«Вот и ночлег!» — вырвался у меня из груди облегченный вздох. Внутри людей не было, что еще больше нас обрадовало. Для костра удалось насобирать сухих веток мелкого кустарника, и через мгновение в очаге заполыхал огонь. Чай на закате оказался необыкновенно вкусным.
Прекрасный вечер вызванивал в розовеющий дали первыми звездами. Заходящее солнце опускалось в безкрайнее море, окрашивая далекие горизонты пурпуром и охрой. Мы долго молились по четкам, не торопясь уходить в темный балаган. На южном склоне Бзбыбского хребта стояло теплое лето, кузнечики блаженно перекликались в луговых ковылях. Наши взлохмаченные головы касались быстро летящих облаков.
Когда утром мы вышли из балагана с рюкзаками, готовясь продолжить путь, до нашего слуха донеслось позвякивание: снизу поднимались два ослика, груженные молочными бидонами и большими кастрюлями. За этим маленьким караваном шел его хозяин. После взаимных приветствий мы помогли ему развьючить ишаков и за чаем разговорились.
Это был армянин-пастух из дальнего армянского села с побережья.
— Как же вы проходите эти жуткие ущелья? — спросил я с большим интересом.
— Все время надо идти только поверху. Вниз нельзя — смерть!
— А тропа вверху нормальная?
— Тропы почти не видно из-за густой травы. Дорогу нужно хорошо знать, не знаешь тропы — пропадешь…
Затем пастух сразу сменил тему:
— А вы сами откуда?
— Из Москвы. — ответил Андрей.
— Дайте мне, пожалуйста, ваш адресок! Теперь я тоже хочу побывать у вас в гостях! — неожиданно закончил армянин.
Он записал адрес Андрея, но бедняге никогда уже не довелось им воспользоваться. Вся жизнь в недалеком будущем полетела вверх дном. До войны оставались считанные месяцы…
Над тропой, кружащей среди хвощей и мелких кустиков брусники, по которой мы двигались вдоль Чедыма, протянулись длинные осыпи. Они переходили в снежники, восходящие к скальным башням.
— Батюшка, давайте попробуем подняться на вершину! — умоляюще посмотрел на меня мой спутник.
— Андрей, в резиновых сапогах взойти наверх, куда поднимаются альпинисты со специальным снаряжением, — это абсурд! — отрезал я. — Тем более в моей изношенной обуви!
— Тогда благословите подняться насколько возможно, чтобы получше рассмотреть весь этот край! — не сдавался он.
Это показалось мне возможным. Успех наших первых восхождений на небольшие вершины волновал сердца желанием попробовать подняться и на этот красивый, но устрашающий своей крутизной пик.
Мы оставили рюкзаки у подножия предвершинной башни, взяв с собой небольшую сумку с сухарями и водой, и медленно пошли вверх по растрескавшимся скальным блокам, где камни лежали очень неустойчиво. Я то и дело просил моего неугомонного спутника не торопиться и не наступать на качающиеся глыбы. Затем скалы перешли в длинный язык фирнового слежавшегося снега.
Вскоре начались нависающие над нашими головами скальные уступы. Не знаю, как это случилось, но здесь, на этом подъеме, впервые появилось горное чутье, обостренное страхом серьезной опасности. Лавируя между вертикальными каменными стенками, неведомым для меня образом я находил новые и неожиданные возможности для подъема.
— Андрей, пожалуйста, запоминай приметы подъема, потому что спуск будет еще более сложным! — просил я своего друга, не надеясь запомнить все ориентиры нашего восхождения.
Последние несколько десятков метров мы уже карабкались по скальным столбам из диабаза и гранита, цепляясь за мельчайшие полочки и щели и помогая друг другу.
— Господи, помоги нам только спуститься целыми и невредимыми! — изо всех сил молился я, не представляя, как мы будем спускаться.
Вершина становилась все ближе и ближе, четко выделяясь на фоне неба остроконечным шпилем. Сделав последние усилия, мы вскарабкались на скальную площадку, размером два на два метра.
Это была вершина пика, где захватывало дух от голубой без-конечности и бездонных пропастей, окружавших нас. Мы стояли на самой высокой точке Бзыбского хребта, и вся Абхазия распростерлась под нами. На северо-востоке синели зубцы Агепсты над озером Рица, на севере в дымке угадывался массив Главного Кавказского хребта с Санчарским и Марухским перевалами. Позади, слепя глаза лазурью, искрилось море, устремившееся огромной дугой побережья на восток вплоть до Батуми. Облака, словно рыбья чешуя, стояли на далеком горизонте.
Под нашими ногами зияла неприступная бездна вертикальных гранитных стен, уходящих глубоко вниз, до фирнового плато. Единственный путь к вершине был именно этот, который мы нашли каким-то неведомым чутьем. При взгляде вниз по спине шел холодок. Из-за поднявшегося сильного ветра стоять на вершинной площадке становилось опасно. Мы присели на растрескавшиеся плиты, а Андрей начал разбирать небольшую пирамидку из камней. Он обнаружил в ней ржавую консервную банку из-под сгущенного молока и достал оттуда записку альпинистов, в которой мы прочитали следующее: «Группа альпинистов из Новосибирска взошла на Чедым со второй попытки. Июль 1982 года».
— Батюшка, мы теперь тоже альпинисты! Надо же, покорили такую вершину! — ликовал восходитель в резиновых сапогах.
— Дорогой мой, ты помолись лучше, чтобы мы смогли спуститься обратно! Ведь гибнут больше на спуске, чем на подъеме…
Мое замечание заставило Андрея призадуматься.
Я осторожно посмотрел вниз, отыскивая путь, которым мы поднялись. От этого зрелища у меня стало холодно в груди. Понять, где мы прошли, казалось совершенно невозможно. Из сияющей бездны тянуло ужасом. С трудом поборов в себе страх и перекрестившись, на дрожащих ногах, судорожно хватаясь за скалы руками, я сполз на первую каменную полку. Мой друг молча следовал за мной. Мы перевели дух и вновь начали спуск.
