Игнатия (Петровская) - Святитель Игнатий - Богоносец Российский
Огустеша яко стена воды, огустеша и волны посреде моря (Исх. 15, 8). Соблазны мира лишились своей силы, оковано их действие, не покорили они себе моего сердца; оно к ним сделалось бесчувственным, прошло среди влажных вод, как бы между каменными скалами. Десница Твоя, Господи, прославися в крепости; десная Твоя рука, Господи, сокруши враги (Исх. 15. 6), она даровала мне крепость, отняла крепость у греха, висевшего надо мною подобно стене из волн. Ты окаменил волны, жаждавшие поглотить меня, увлечь бездушный труп мой в недоведомые пропасти ада.
Помощник мой и покровитель (ср.: Исх. 15, 2). На пути моем к Тебе, земле моей обетованной, еще ждут меня враги, сыны иноплеменников. И они познали, что надо мною промысл Твой святой, что рука Твоя ведет меня, и охраняет, поборает за меня; они знают, что рука Твоя сильна. Руки Твоей они боятся, а мне завидуют, скрежещут на меня зубами.
Слыша языцы милости Твои ко мне, и прогневашася: огорчились жители Филистима; обеспокоились владыки Едомские; объял трепет князей Моавитских, расслабели сердца всех живущих в Ханаане (см.: Исх. 15, 14–15). Спаси меня, Боже мой, от всех сынов иноплеменных, от всех и от всего, кто чужд Святаго Духа Твоего, и потому для христианина — сын иноплеменный. Да не увязнет нога моя в каких-либо сетях, да не низвергнусь в какую-либо невидимую мною, неведомую мне, непостижимую для меня, гибельную бездну.
Отыми от всех врагов души моей силу, как отъял Ты ее у колесниц и всадников фараоновых; окамени их, чтоб они были без всякого движения, без всякого действия, как окаменил Ты воды. Спаси меня, Господи, Боже мой! Враги мои крепки и велики! Если предоставишь меня мне самому,— они убьют меня, как лев убивает слабого агнца; сотрут меня, как стирает жернов зерно пшеничное.
Величием мышцы Твоея да окаменятся (Исх. 15, 16) все ненавидящие мое спасение, все сопротивляющиеся шествию моему к Тебе, дондеже пройдут людие Твои, Господи, дондеже пройдут людие Твои сии, яже стяжал еси. Введ насади я в гору достояния Твоего, в готовое жилище Твое, еже соделал еси, Господи, святыню, Господи, юже уготовасте руце Твои (Исх. 15, 16–17).
Когда воды моря Чермного покрыли и потопили воинство фараона, его тристатов, его всадников, его колесницы,— взяла Мариам пророчица, сестра Аарона, первосвященника израильтян, и Моисея, законодателя их, тимпан в руки свои,— в сопровождении лика жен израилевых, воспела песнь: Поим Господеви, славно бо прославися: коня и всадника вверже в море (Исх. 15, 21).
Душа, пребывающая в служении Богу, поучающаяся в Законе Божием день и ночь, соединяется во един дух с Господом (см.: 1 Кор. 6, 17), роднится с Его Законом святым, соделывается сестрою его, пророчицею, как заимствующая из него благодатное вдохновение. Когда она увидит избавление свое от смерти греховной, от потопления в суетных попечениях и занятиях мира, от власти и насилия фараона, тогда настраивает чувства сердечные в чудный мир Христов и, прикасаясь к ним, как к струнам, Божественными помышлениями, издает дивные, вещие звуки, воспевает хвалу Богу, таинственно, духовно, насладительно.
О вы, жены израилевы, души верных рабов Господа Иисуса! Возьмите ваши тимпаны, пристаньте к пению пророчицы вдохновенной! Сядем в стройный лик под священною сению креста, распяв плоть со страстьми и похотьми (ср.: Гал. 5, 24), умом и сердцем чистым, устами чистыми воспоим Господеви, великому Богу, Спасителю нашему, славно бо прославися несказанными благодеяниями Своими нам и всему христианскому и человеческому роду. Аминь.
Плач мой
Какое слово поставлю в начале слов моего плача? какую первую мысль из печальных моих мыслей выражу словом? — Все они одинаково тяжки: каждая, когда предстанет уму, кажется тягчайшею; каждая кажется болезненнейшею для сердца, когда убодает, пронзает его. Стенания скопились в груди моей, теснятся в ней, хотят исторгнуться; но, предупреждаясь одно другим, возвращаются в грудь, производят в ней странное колебание. Обращу ли взоры ума на протекшие дни мои? это цепь обольщений, цепь грехов, цепь падений! — Взгляну ли на ту часть жизни, которая еще предлежит мне на поприще земного странствования? объемлет меня ужас: его производит немощь моя, доказанная мне бесчисленными опытами. Воззрю ли на душу мою? — нет ничего утешительного! вся она в греховных язвах; нет греха, которому бы она была непричастна; нет преступления, которым бы она себя не запечатлела! — Тело мое, бедное тело! обоняваю смрад твоего тления. Тление нетления не наследствует (ср.: 1 Кор. 15, 50). Жребий твой — по смерти в темнице гроба, по воскресении — в темнице ада! Какая участь ожидает мою душу по разлучении ее с телом? благо было бы, если б предстал ей Ангел мирный и светлый, воспарил бы с нею в блаженные обители Едема. Но за что он предстанет? Какую добродетель, какой подвиг найдет в ней, достойные небожителей? Нет! скорее окружат ее полчища мрачных демонов, ангелов падших, найдут в ней сродство с собою, свое падение, свои свойства греховные, свою волю богопротивную,— отведут, увлекут ее в свои жилища, жилища вечной лютой скорби, жилища вечного мрака и вместе огня неугасающего, жилища мук и стенаний непрерывных, бесконечных.
Таким вижу себя, и рыдаю. То тихо скудные капли слез, подобные каплям росы, лишь орошают зеницы очей моих; то крупный слезный дождь катится по ланитам на одежды или ложе; то слезы вовсе иссыхают, — один болезненный плач объемлет душу. Плачу умом, плачу сердцем, плачу телом, плачу всем существом моим; ощущаю плач не только в груди моей,— во всех членах тела моего. Они странно и несказанно участвуют в плаче, болезнуют от него.
Душа моя! Прежде нежели наступило решительное, неотвратимое время перехода в будущность, позаботься о себе. Приступи, прилепись к Господу искренним постоянным покаянием,— жительством благочестивым по Его всесвятым заповеданиям. Господь многомилостив, милостив бесконечно: Он приемлет всех, прибегающих к Нему, очищает грехи грешников, исцеляет застаревшие, смердящие, смертельные язвы, дарует блаженство всем, верующим в Него и повинующимся Ему. Рассмотри странствование твое земное с самого его начала, рассмотри великие благодеяния, излитые на тебя Богом, Ему вверь судьбу твою, ищи внедрить в себя Его святую волю, покорись Его всеблагим и премудрым определениям. Замечает Апостол: Аще бо быхом себе разсуждали, не быхом осуждени были (1 Кор. 11, 31).
Никто, никто прежде моего сотворения не ходатайствовал пред Творцом моим, чтоб Он вызвал меня всемогущим велением в бытие из ничтожества, Одним ходатаем моим пред Богом была Его, совечная Ему, благость. Я родился, не зная, что я существую,— начал существовать, как бы несуществующий. Увы! я родился падшим, я начал жить уже умершим: в беззакониих зачат есмь и в смерти греховной роди мя мати моя (ср.: Пс. 50, 7). Жизнь и смерть были вместе началом моего существования. Я не знал, вполне не понимал, что я живу, что при жизни — мертв, при существовании — погибший.
Что за таинство — рождение человека во грехе? Как не живший — уже умер? не шедший — пал? ничего не делавший — согрешил? Как дети в ложеснах праотца, отделенные от него тысячелетиями,— участники его греха? Благоговейно взирает ум мой на судьбы Божии; не понимает их; испытывать не дерзает; но видит, удивляется им — и славословит непостижимого, недоведомого Бога.
Мое рождение во грехе было бедствием, худшим самого небытия! Как не бедствие — родиться для скорбей скоротечной земной жизни, потом вечно существовать во тьме и мучениях ада! Нет за меня ходатаев; сам не имею сил исторгнуться из пропасти погибельной. Изъемлет меня оттуда десница Бога моего. Родив меня родителями моими для существования, Он рождает Собою во спасение: омывает от греховной скверны, обновляет Духом в водах крещения, принимает обеты верности моей из уст моего восприемника, нарекает на мне Свое Имя, запечатлевает Своею печатию, соделывает меня причастником Божества Своего, наследником Своего Царства. Совершаются надо мною чудеса, изливаются на меня неизреченные благодеяния в то время, как я ничего не чувствую, ничего не понимаю, не понимаю даже бытия моего. Призрел Ты на меня, Господь мой, когда я был немотствующим младенцем! Повитый пеленами, без разума, без способности к деянию, что принес я Тебе? как принял Ты обеты мои? как, приняв их, Ты излил дары Твои? Взирая на непостижимую благость Твою, прихожу в недоумение! И теперь не могу делать ничего более, как и сколько делал, бывши краткодневным младенцем: в молчании языка и ума приношу Тебе младенческий плач и слезы без всякой мысли.
Что же я воздал за толикие благодеяния, излитые на меня в то время, как я не понимал их? — я продолжал не понимать их, не знать их. Взоры мои обратились к миру; утехи, служения временные посреди него, казались мне достоянием, назначением человека. Смерти не существовало для меня! земная жизнь представлялась мне вечною: так мысль о смерти была чужда уму моему. Вечность!.. в недозримую даль ее не пускались мои взоры! — Я знал догматы и учение святой Восточной Церкви, веровал им, но знание мое и вера были мертвые. В чем состояло спасение человека, в чем состоит падение его, какие их признаки, какие доказательства? — я не имел о том никакого опытного, живого знания. Я почитал заповедями Божиими одно ветхозаветное десятисловие, а заповедания Спасителя моего, всесвятые слова Его — одним нравоучением, последование которому и полезно, и похвально, но не долг непременный. Таким образом, несказанный дар благодати, данный при крещении, был завернут, как талант евангельский в убрусе незнания, закопан, глубоко сокрыт в землю — в попечения о снискании преходящих знаний преходящего мира; засыпан, как прахом, помышлениями о преуспеянии и наслаждениях временных, о служении суете и темному свету суетного века.
