Никита Стифат - Жизнь и подвижничество иже во святых отца нашего Симеона Нового Богослова
86. Но чтобы еще более убедительно доказать вам, что неполезно для жизни не почитать проведших свою жизнь во многих подвигах, что и сам я сегодня совершаю, приведу во свидетельство самого прославленного в богословии Григория и закончу речь. Что говорит он в похвальных словах Афанасию? "Не благочестиво и не безопасно чтить память нечестивых, а проведших жизнь в благочестии обходить молчанием". О, Священный Синод! Если, как вы слышали от меня сегодня, поступать так, как я, и святое Евангелие повелевает, и видевшие воочию Слово учат, и святые отцы предписывали, побуждая к этому верных, — так кого же из всех прочих людей, учащего во отклонение от сказанного, будем мы слушать? Если же мой обвинитель знает нечто более глубокое, чем это, что осталось скрытым от меня, а равным образом и от святых отцов и апостолов, пусть он подробно изложит это перед вами, святыми мужами, и я не только молча выслушаю это, но и буду убежден и с душевной готовностью приму установленное священными законами, если, предписанное основано на Священном Писании”.
87. Желчный обвинитель синкелл был единственным обвинителем праведника и, хотя он не мог привести ни выдержки из Священного Писания, ни благовидного довода, посредством чего опроверг бы сказанное святым мужем, он получил полное согласие заседающих, открыто ему выраженное. Симеон, казалось, поет для глухих и ведет речи на воздух. Поэтому проходившее в беспорядочном словесном сражении расследование окончилось. Но так как зависть — порок, связанный со спорами, когда и побежденный не любит поражения, и победитель не успокаивается, то возбужденный ею синкелл упорно продолжал битву. Целых шесть лет таскал праведника по судам, очень желая, чтобы того осудили на смерть, — о, терпение Твое, Христе Царю! — этот мудрец, архиерей, монах, думавший, что является он для прочих светом знания, мнивший, что содержит он в себе соль Духа. Но поскольку он восстановил против праведника почти всех архиереев, он сделал его врагом и самого патриарха (чему быть не следовало бы). Нашлись же какие-то клеветники из обители Симеона, пораженные безумием Иуды, недугующие [ненавистью} к учителю; пользуясь поддержкой синкелла и самого патриарха, крадут они в одну из ночей икону святого отца его Симеона [Благоговейного], против которого синкелл вел великую войну, и приносят ее в патриархию. Видя, что на ней изображено множество святых и Сам Христос, одни, — все, кто был на стороне обвинителя, — хулили святого мужа, ложно обвиняя его, а другие, — все, кто имел хоть каплю истинного знания, — сокрушались о виновниках происшедшего и содрогались от поношения Христа, сказавшего: Принимающий вас принимает и Меня (Мф. 10:40), и еще: Все, что вы сделали одному из братьев Моих, Мне сделали (Мф. 25:40). Ведь они знали, что облеклись во Христа святые Его (Гал. 3:27).
88. Таким образом, при порицании одних и при одобрении других, икону святого от обвинителя приносят в Синод. Когда же образ был явлен всем, даже самому патриарху, снова вызывают праведного мужа, и он произносит речь по этому поводу, говоря такими словами: “Что касается меня, то, проверяя себя мысленно, скажу, что я не сделал ничего необычного или чуждого преданию отцов и апостолов. Но отцы наши, изначально воспринявшие в наследие обычаи и установления церкви верных, заповедали нам, чтобы мы рассказывали об изображениях святых наших отцов и чтили их и к ним прикладывались, ибо почитание переходит на первообраз Самого Христа, Чей образ мы в себе носим (Рим. 8:29), если Сам Он не посчитал недостойным принять наш образ. Поэтому и написал я эту икону раба Христова, как члена от Его членов, соделавшегося сообразным Его образу. К ней благоговейно прикладываюсь, поклоняясь в этом святом Самому Христу, а ему самому во Христе и Боге, поскольку сам он во Христе через Духа и Христос в Боге и Отце, и Отец во Христе и Боге, по Священному Писанию. В тот день, — говорит Он, — узнаете вы, что Я в Отце Моем, и вы во Мне (Ин. 14:20).
89. Но ведь и отец наш Иоанн Дамаскин, увещевая верных так поступать, говорит вот что: "Предстателей всего рода нашего, тех, кто за нас пред Богом совершает молитвы, следует почитать, воздвигая во имя их храмы, принося плоды, празднуя их память и веселясь о них духом, чтобы радость созывающих [нас] стала нашей". Немного далее: "В псалмах и гимнах и духовных песнопениях (Еф. 5:19) с умилением и состраданием к нуждающимся будем мы, верные, почитать святых, чем лучше всего выразим почтение к Богу, воздвигнем им видимые памятники и изображения и сами станем через подражание их добродетелям живыми их изображениями и памятниками".
Если, говоря это, я искажаю проповедь спасения, то я искажаю также истину и веру, и содеял дело неслыханное, какого никто до сих пор не совершал в церкви верных — написал икону святого мужа или даже обыкновенного человека; если же это повсеместно совершается во всей церкви каждым верным, а от меня одного сегодня, словно преступившего закон, мудрый синкелл требует в этом объяснения, и судят меня как подлежащего ответственности, и, возможно, я подвергнусь наказанию и штрафу, — где справедливость, скажите? Я ведь, как видите, не только написал [эту икону], но с верой и любовью написал [этот образ] на каждой стене мною обновленного монастыря, написал [его] рядом с изображением Христа, воздвигнув памятник добродетели и другим преподав образец доброделания”.
90. Сказав это, на глазах у всех припал он к чтимой иконе отца своего и приветствовал ее такими словами: “О, святой Симеон, через приобщение Духу Святому ставший подобным образу Господа моего Иисуса Христа, прославивший Его в членах твоих умерщвлением наслаждений, через длительное подвижничество облекшийся в блистающие одежды бесстрастия, омывшийся собственными слезами, равными изобилием крещальному источнику, носящий в себе Христа, Которого ты горячо возжелал и Которым ты много любим и Которым ты прославлен в чудесах, стяжавший от свыше снисшедшего ко мне голоса свидетельство [твоей] равноапостольной святости, защити меня, смиренного и ради тебя, как видишь, судимого. Моли обрести мне силу достойно переносить оскорбления и осмеяния, подвергаться обидам ради тебя и твоей иконы, а лучше сказать — ради Христа, потому что Он принял на Себя все наше, кроме греха, и, будучи Богом, приобщился нашим свойствам, дабы я стал причастником той славы, которой ты вкусил, находясь еще во плоти, как ты был мне показан одесную Бога стоящим, и теперь еще явственнее вкушаешь со всеми святыми”.
91. Так, помолясь, он обернулся, как-то радостно посмотрел на обвинителя и сказал: “Прекрасный господин мой и синкелл! Замечательна борьба твоя и стояние за справедливость. Да оставишь ты все иное и, заботясь о своей совести, непреложно обратишься к апостольским правилам и установлениям, не нарушая ни одной, даже малейшей заповеди Христа. Но что же мы медлим? И почему ты все, еще откладываешь [окончательное] решение против нас? Все твое: и престолы, и власти, и служители, и слухи. То, чего пожелаешь. Воспользуйся же принадлежащим тебе. Мы готовы претерпеть все, что уготовала [нам] твоя зависть”. Так говорил святой, а тот терзался завистью и не знал, что бы [еще] сделать, видя, как Синод медлит, страшась Евангелия и праведника, сознательно и чисто исполняющего его. Насколько хватило сил, восстает он против иконы, убеждая патриарха и архиереев Святого Синода по крайней мере выскоблить на иконе надпись “святой”. Совершившие это немного приостанавливают его ярость. И таким образом, после того, как икона была возвращена Симеону, судилище расходится.
92. Так что же? Умолк ли впредь однажды допустивший клевету? Никоим образом. Ведь жала истинной мудрости Симеона, пронзая его сердце, совершенно не давали ему успокоиться. Словами какой трагедии описать мне нелепость, происшедшую в городе? Смутив патриарха клеветническими наговорами против этих святых, синкелл убеждает его, — чему не должно бы случиться — о, злоба, на столь многие и великие [вещи] восстающая! — послать [людей], дабы уничтожить все Святые иконы того великого отца, где бы и когда бы они ни были написаны. Поистине и лучшие [люди] подвергаются позору. Как же не вспомнил этот славный мудростью муж о божественном отце нашем, Иоанне Дамаскине, который так объясняет и говорит о святых иконах: “Пусть знает каждый человек, что тот, кто пытается уничтожить изображение, появившееся вследствие божественной любви и ревности для славы и воспоминания о Христе и Матери Его — Богородице, или о ком-либо из святых, для посрамления диавола и для поражения его и демонов его, и не поклоняющийся ему, не почитающий, не приветствующий его как изображение драгоценное и не как Бога, — тот враг Христа и святой Богородицы и святых, защитник диавола и демонов его; на деле выказывает он свою печаль о том, что Бог и святые его чествуются и прославляются. Ибо изображение есть [как бы] изъяснение и триумф, и надпись на столбе в память о победе тех, кто, будучи не устрашен, отличился, и в посрамление побежденных и низложенных лукавым”.
