Тронд Берг Эриксен - Августин. Беспокойное сердце
Человек, пишущий письма, рассчитывал на то, что их будет читать не только адресат, но большой круг людей. Когда Августин стал епископом и знаменитым писателем, ему приходилось отвечать на множество вопросов, приходивших к нему отовсюду. Кроме того, у него была потребность вмешиваться во все споры, о которых ему становилось известно. Все это послужило причиной того, что он за свою жизнь написал очень много писем. Взятые вместе, эти письма могли бы стать темой отдельной диссертации. Для писания и писем, и книг Августин пользовался услугами профессиональных писцов, которые писали под его диктовку. Письма от знаменитых писателей и ответы им часто сохранялись для будущего. До нас дошло 249 писем Августина и 49 писем, написанных ему; во многих речь идет о делах, к которым он имел непосредственное отношение. У него были самые разные корреспонденты, начиная от анонимных, спрашивающих у него совета, до таких как Иероним, Павлин Ноланский и, конечно, близкие друзья, которые позже стали епископами в соседних африканских городах — Алипий, Эводий и Аврелий.
Еще задолго до своего крещения Августин стал искать смысл жизни в потустороннем мире. И у манихеев, и у неоплатоников земная жизнь была только средством для чего–то иного. Бог и душа — великие собеседники, которые могут встретиться только в том случае, если человек отринет мир плоти и чувств. Через несколько лет Августину стало ясно, что это не соответствует христианскому пониманию человеческой жизни. Тем не менее фрагменты дуалистических мотивов появлялись в сочинениях Августина и после того, как он стал епископом.
***Манихейство было элитарной религией для небольших групп, презиравших основную массу суеверных читателей Библии. Это движение мощно вошло в образованные слои христианства. Августин присоединился к манихеям в результате чтения Цицерона и оставался с ними примерно девять лет. «Я валялся в этой грязной бездне и во мраке лжи», — вздыхал потом он (Исп. Ill, 11; V, б; О пользе веры, 2). Манихейство распространилось на территории от Месопотамии до Индии и Китая на востоке и до Северной Африки на западе.
Это было дуалистическое учение, ибо оно не соглашалось с тем, что зло в определенных случаях может происходить от добра. Приверженцы манихейства считали, что мир имел два самостоятельных и разных источника (Исп. V, 3). Доброму Богу и Царству Света противостоял злой Князь Тьмы. Первый защищал все, что имело духовную природу. Другой защищал то, что было материальным. Unde malum — «Откуда зло?» (Исп. Ill, 7; VII, 5 и 7). «Что такое зло?» (О прир. блага, 41–47). Эти богословские вопросы были главными для движения. «Они столь ревностно ищут источник зла, что ничего, кроме зла, не находят», — скажет Августин в будущем (О пользе веры, 36).
Верующие манихеи создали полулегальный, тайный союз, который ненавидели и христиане, и язычники. Манихейство могло бы быть признано как христианское вероисповедание, если бы на ранней стадии оно не получило статус еретического учения. Пророк Мани (216–276) называл себя «апостолом Иисуса Христа, выбранным Богом Отцом». Ряд основополагающих христианских понятий были заимствованы из системы манихейства. Сами манихеи считали, что они и есть истинная Церковь и чистая Невеста Христова.
У манихеев было собственное учение о Троице — Отце, Сыне и Святом Духе. Они трое были одним Богом с тремя именами (sub triplid apellatione). Бог живет в недостижимом свете. Сын, напротив, — в достижимом свете. Как «сила Божия» он живет в солнце. Как «мудрость Божия» он живет в луне. Святой Дух имеет свои чертоги в атмосфере (Пр. Фавста, XX, 2). Так манихеи материализовали Троицу в небесном пространстве. Духовное, или свет, тоже представлялось манихеям материальным, правда, оно происходило из иной материи, нежели земные вещи.
Поэтому последователи Мани и не могли принять инкарнацию. Это бы означало смешение материй, принадлежавших разным мирам, на различии которых строилась ся их религия. Они полагали, что Бог Сын не мог быть рожден Марией, не заразившись при этом злом земной материи. И потому Христос стал у них неким привидением из мира света, привидением, не имевшим тела, не способным умереть и снова возродиться. Пока Августин принадлежал к манихеям, он тяжело переживал, что они не празднуют Пасху (Пр. послан, маних. 8). Отказав Христу в человеческом теле, манихеи, как и следовало ожидать, столкнулись с трудностями в понимании Священного Писания. Большую часть Ветхого Завета манихеи просто не признавали, а многие части Нового считали фальсификацией иудеев (Пр. Фавста,15).
Для манихеев зло в мире было главной проблемой. Свет и «просвещение» были положительными метафорами. Призвание, зов пробудили Августина от сна. Чистая, добрая человеческая душа атакуется врагами со всех сторон. Душа пассивна, тогда как зло активно. Душа жаждет освободиться от стеснения. Зло — это вторжение извне. Царство тьмы нападает на царство света. Так полагали манихеи Чистые могли освободить душу от объятий плоти. Нечистые были привязаны к земле как скот. Августин, по известным причинам, относился к подвергаемому нападкам меньшинству, и это постоянно вовлекало его в дискуссии, в которых он мог и хотел победить. Позже он скажет, что от христианства его удерживало в том числе и то, что побеждать в дебатах католиков было слишком легко (О двух душах, 11).
Впоследствии, став христианским епископом, Августин будет пользоваться искусством аргументации, которым он овладел еще будучи молодым членом секты манихеев. Манихеи были фанатиками совершенства и стремились избегать низких материй. Две части человека противостоят друг другу. Позже Августин подчеркнет целостность человека и пассивный характер зла. Учение о первородном грехе следует понимать как полемику против деления человека на две части. Грех находится в воле, в душе, говорил зрелый Августин. Поэтому насилие над девством, над воней жертвы не могут запятнать самое жертву (О граде Бож. • 16). Тело не опора для зла. Христос для манихеев был образцом страдающей в мире души, зерном света, плененным материей. В будущем Августин не раз вернется к образу силы и активной роли Бога. Манихеи могли занимать по отношению к миру лишь оборонительное положение. Они были преследуемым меньшинством, тогда как христианство было имперской религией. Поэтому католикам легче было говорить об активной роли добра в мире.
Во времена Августина манихейство было весьма влиятельной сектой. Его, пожалуй, следует назвать одной из античных мировых религий. Тексты пророка Мани и сочинения о нем имелись на греческом, латыни, коптском, арабском, сирийском, персидском, турецком и китайском. Мани ставил себя в один ряд с Заратустрой, Буддой и Иисусом Христом. Он был последним пророком в этом ряду, и тем, кто должен был довести до совершенства откровения других. Манихейство было божественным и спасительным познанием, это был gnosis, который шаг за шагом посвящал верующих в тайны космоса. Мани хотел быть тем «Духом истины» (Исп. V, 5; О пользе веры, 7), о котором предупреждал Христос через Евангелие от Иоанна (16,13): «Когда же приидет Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину; ибо не от Себя говорить будет, но будет говорить, что услышит, и будущее возвестит вам». Сам Августин никогда не принимал манихейства всем сердцем.
Эта система мышления носила явный отпечаток дуализма: духа и матеоии. добра и зла, света и тьмы, царства Божия и царства зла Кое–что из этой двойственности проявится потом в церковных сочинениях Августина. Можно также предположить, что Августина в полемике привлекала такая ситуация, при которой границы между «за» и «против» были бы более четкими. Однако постепенно он отказывается от материализма манихеев и принимает менее определенную метафизику платоников. Мнения всех остальных философов уступают мнениям платоников, говорит Августин в своем главном историко–философском труде (О граде Бож. VIII, 5–10). Никто не подошел так близко к истинам христианства, как Платон.
Впоследствии Августин попытается растолковать до конца параллели между мудростью Платона и Священного Писания. Он сошлется на епископа Амвросия, который говорил, что Платон был в Египте и благодаря пророку Иеремии, жившему в то же время, познакомился там с «нашими книгами»! Платон и в самом деле жил раньше, чем происходили события, описанные в Новом Завете, но было бы «чистым безумием» верить, будто учение Иисуса Христа ведет свое начало от Платона (О христ. учен. II, 28). Проблема приоритета ясно показывает веру Августина в близкое родство между мудростью платоников и христиан.
***В 375 году Августин на короткое время возвратился из Карфагена в Тагасту, чтобы преподавать риторику в родном городе. Между ним и матерью сложились весьма напряженные отношения потому, что он выбрал в сожительницы женщину, не отвечавшую мечтам Моники о восхождении сына вверх по социальной лестнице, но главное; потому, что Августин присоединился к манихеям. На некоторое время она даже отказала ему от дома (Исп. Ill, 11). Августину пришлось поселиться у своего покровителя Романиана. Между тем Монике приснился удивительный сон, из которого явствовало, что Августин со временем станет истинным христианином. Он будет там же, где и ты — было сказано ей во сне (Исп. Ill, 11). Это помогло Монике примириться с Августином, не уронив своего достоинства. Ведь, живи он не дома, она не могла бы контролировать его поведения. Кроме того, у нее сохранялась возможность быть бабушкой Адеодату, которому тогда было три года. И твердость принципов, и хорошие отношения были спасены благодаря этому вовремя приснившемуся сну.
