Елена Романенко - Нил Сорский и традиции русского монашества
В монографии А. И. Плигузова «Полемика в Русской Церкви первой трети XVI столетия» (2002 г.) подводятся итоги его предыдущих исследований, проблема нестяжания традиционно рассматривается автором через призму сочинений инока Вассиана (Патрикеева). Вопреки историографической традиции Плигузов отвергает атрибуцию Вассиану таких сочинений, как «Ответ кирилловских старцев» и «Прение с Иосифом Волоцким». Он считает, что собор 1503 г. не обсуждал вопрос о селах, а учение «нестяжателей» не было секуляризационным. Нил Сорский, к которому, по мнению исследователя, восходит программа инока Вассиана, «отнюдь не являлся столь радикальным мыслителем, каким он выведен в публицистике 40–60–х гг. XVI в. и более позднего времени («Прение с Иосифом», «Письмо о нелюбках», «Слово иное»)». По мнению автора, «забота Нила о более прочном утверждении «среднего пути» не должна пониматься как непосредственная программа реформы общежительного русского монашества и тем более не может служить оправданием для изъятия земель у общежительных монастырей»[193].
Отдельной теме — изучению «Устава скитского жития», посвящены работы Е. В. Беляковой. В статье «Устав пустыни Нила Сорского» (1988 г.) она определила вероятную дату написания «Устава» и распространения его на Руси. Вслед за Г. М. Прохоровым Е. В. Белякова показала, что Скцтский устав лег в основу организации жизни в Нило–Сорском ските и оказал влияние на творчество преподобного Нила[194]. В своей новой статье «Славянская редакция Скитского устава» (2002 г.) Е. В. Белякова отмечает, что вопрос о происхождении этого памятника по–прежнему остается открытым. «Можно предположить, что автором устава был один из славянских учеников Григория Синаита, поселившегося в Парории»[195]. Исследовательница выявила 4 славянских редакции Скитского устава, попыталась проследить судьбу и значение некоторых списков. В настоящее время Скитский устав по списку преподобного Кирилла Белозерского опубликовал Г. М. Прохоров[196].
Необходимо отметить, что в последние десятилетия активно продолжается источниковедческая работа по изучению и изданию сочинений преподобного Нила Сорского, начатая еще дореволюционными историками. Г. М. Прохоров опубликовал «Житие Нила Сорского в списке первой четверти XIX в.» (1997 г.)[197]. В своих статьях Б. М. Клосс и Г. М. Прохоров исследовали состав агиографических сборников преподобного Нила, выявили его автографы. Т. П. Лённгрен начала публикацию агиографических сборников; ряд ее статей посвящен значению этих сборников в литературном наследии старца Нила и в книжной культуре монастырей Белозерья[198]. Е. Э. Шевченко опубликовала ряд статей, посвященных истории формирования и составу библиотеки Нило–Сорского скита[199].
Зарубежная историография
Широкий круг проблем, связанных с изучением жизни и творчества Нила Сорского, решается в зарубежной историографии. Статья профессора Оксфордского университета Д. Феннела «The attitude of the Josefians and Trans–Volga Elders to the Heresy of Judaisers» (1951 г.) касается истории собора 1490 г. и отношения старца Нила к еретикам. Автор отметил, что до настоящего времени не сохранилось письменных свидетельств Нила Сорского о том, как следовало бы поступать с еретиками. Однако, по мнению Д. Феннела, можно полагать, что отношение Нила Сорского было мягким и терпимым, это очевидно из характера его посланий. Для автора статьи очевидно также, что «убедительное красноречие» старцев Нила и Паисия на соборе 1490 г., соединенное с властью митрополита, много сделало, чтобы повлиять на очень мягкие решения собора.
Характеризуя взгляды «заволжских старцев», Д. Феннел отметил, что они были такими же православными (хотя и не всегда последовательными), как и сами «иосифляне». Эта непоследовательность, как ее увидел исследователь, означала фактически большое сходство между учениями «заволжцев» и еретиков, до такой степени, что учение старцев можно оценить «как смягченную, христианизированную версию генеральных тенденций жидовствующих».
Нил Сорский, как считает Феннел, критически относился к святоотеческим писаниям, отрицал эстетическую сторону литургии, украшение храма, общую молитву, что являлось «слабым отражением еретических учений». Исследователь отметил существование родственных связей, факты близкого знакомства между Вассианом (Патрикеевым) и московскими еретиками (автор предположил даже, что существовали дружественные связи между Нилом Сорским и Федором Курицыным). Он пришел к выводу, что политические позиции еретиков и «заволжских старцев» также были сходны.
Статья имеет характер размышления, но в целом ее автор склоняется к тому, что «ересь жидовствующих» была, скорее, проявлением вольномыслия, и еретики неслучайно находили себе убежище в заволжских скитах, где к ним относились терпимо[200].
Среди работ зарубежной историографии особо выделяется монография Ф. фон Лилиенфельд «Нил Сорский и его сочинения: кризис традиции в России времен Ивана III» (1963 г.), а также ряд ее статей по этой теме.
После исследований А. С. Архангельского книга Лилиенфельд — второй фундаментальный монографический труд о Ниле Сорском и его времени. Автор пересмотрела традиционные историографические вопросы и поставила новые.
Лилиенфельд исследовала связь творений Нила Сорского с патристикой и провела идентификацию их греческих цитат. Она определила жанр основных сочинений Нила Сорского — «Предания» и глав «О мысленном делании» и нашла им аналогии в круге известных русских и византийских типиконов. Этой проблеме посвящена ее статья «О литературном жанре некоторых сочинений Нила Сорского» (1962 г.).
Характеризуя мировоззрение Нила Сорского, Лилиенфельд отметила, что сердцевиной его учения является исихазм. При этом она различает исихазм древних отцов и неоисихазм (термин Лилиенфельд) XIV в. — святых Григория Паламы и Григория Синаита[201]. В своей книге Лилиенфельд пришла к выводу, что до Нила Сорского русская практика исихазма совпадала с неоисихастской монастырской традицией Византии. Нил Сорский — первый исихаст на Руси по традиции древних отцов[202].
Лилиенфельд постоянно подчеркивает в своей монографии, что ключом к объяснению общей позиции Нила Сорского является его характеристика — «ревнитель древних отцов». Преподобный Нил, по ее мнению, противопоставлял монашескую традицию пустынников познейшей национально–русской (и средневековой византийской) традиции[203]. И ни в чем он так резко не расходился с современными ему взглядами, как в вопросе о монастырских селах. Лилиенфельд отметила, что о нестяжании говорили и предшественники Нила — митрополит Киприан, Кирилл Белозерский, Евфросин Псковский, но только Нил столь кардинально противопоставил заветы пустынников о полной нищете и жизни ручным трудом существующей на Руси традиции. Но возражал он против владения землей и людьми не путем прямой полемики, а примером собственной жизни[204].
Говоря о стяжании и нестяжании, исследователи обычно противопоставляли общежитие (как форму обязательно стяжательной жизни) и скит. Лилиенфельд не считает, что такое противопоставление было у Нила Сорского. Он не отвергал киновийную реформу преподобного Иосифа Волоцкого, а считал киновию ступенью к скиту, где только и возможно «достижение бесстрастия и непрерывной молитвы»[205].
Особое внимание Лилиенфельд уделила отношению Нила Сорского к «ереси жидовствующих». Саму ересь она охарактеризовала как антидогматическую (в отличие от Я. С. Лурье). Ее название, писала Лилиенфельд, отражает суть ереси, поэтому всякую связь преподобного Нила с еретичеством следует отрицать[206]. Но Нил Сорский, по мнению автора, различал ересь и людей и предпочитал молиться не против еретиков, а за их спасение.
Характеризуя эпоху Ивана III, в которую жил преподобный Нил Сорский, Лилиенфельд назвала это время «кризисом традиции» (т. е. древнерусской, средневековой). Эпоха Нила Сорского, по ее мнению, уже несет в себе зерно духовной борьбы, которая развернулась в XVI в. и завершилась русским церковным расколом. В решении спорных теологических и церковных вопросов в это время начинают сталкиваться два подхода: национально–традиционный или спекулятивно–догматический, другой — историко–филологический (обращение к традиции греческой церкви). Положение осложнялось «сумнениями и шатаниями» — ересями[207].
Истории этого кризиса Лилиенфельд посвятила свои позднйе статьи «Иоанн Тритемий и Федор Курицын» (1976 г.), «Die «Haresie» des Fedor Kuricyn» (1978 г.) и другие[208]. В ходе дальнейшего исследования Лилиенфельд пришла к выводу, что в России Ивана III сложилось несколько мировоззренческих течений, их главные представители: архиепископ Геннадий Новгородский, Иосиф Волоцкий, «заволжские старцы», Нил Сорский, окружение Ивана III (т. е. еретики) — все стремилмсь к лучшему образованию. «Но когда речь шла об ориентации, откуда брать материал для образования и для каких целей его использовать, духовенство разделилось. Друг друга обвиняли в «ереси»: Геннадий попал под подозрение «в латинстве» и со своей стороны высказал подозрение, что православие в Москве уже не то, что в Новгороде. Окружению Ивана III был брошен упрек в иудаизме»[209].
