Иоанн Златоуст - Творения, том 12, книга 1
[1] Далее следует шесть бесед, различной величины, которые у Миня называются Spuria (отвергнутое), или Νόζα (побочное).
На святого Стефана, I.
Славных борцов возвеличивает память о совершенных ими подвигах; пусть и наше слово, насколько возможно, украшает их, когда мы, прославляя их, проповедуем об их преуспеяниях; воспоминание об их добродетели (есть) достаточное воспитание нашего нрава. Итак, сделаем, прежде всех открывшего ристалище благочестия, и, прежде всех начавшего упражнения борцов, - началом для похвал Владычных борцов. Его помазала благодать Духа, а научил борьбе небесный учредитель подвигов, - когда не телом он сражался, не руки простирал для состязания, но изощрял язык против воюющих руками. Итак, посмотрим (на) борца, как он явился во всём подражателем Владыке; у него были те же самые противники, дерзавшие и против него; спасительное страдание не насытило, однако, их кровожадности, но недавно пролившие Владычную кровь жаждут ещё крови, и совершившие Владычнее убийство, одинаково думают против рабов. Итак, представим себе в слове испытанного борца. И во внешних состязаниях, когда обсуждаются увенчиваемые, обычно вводят на борьбу избранных и лучших, чтобы из состязающихся самый испытанный в отношении силы, был объявлен увенчанным. А здесь говори: самый первый из передовых борцов, необоримая крепость благочестия, - кто скажет всё это в отношении его, не погрешит, - он, по собственным трудам, сделался наставником подвизавшихся после него и, восхитив первым венец, показал и последующим, что враги, целящиеся только в тело, а оставляющее душу невредимою, легко одолимы, - потому что Он говорит: "И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить" (Mф. 10:28). Помня об этом божественном голосе, умащающем его для борьбы, так борец приготовился к состязаниям, и, языком поражая побивающих его тело камнями, он показался словами сильнее их ударов; и принимал он телом раны от камней, а ещё сильнее словами поражал повергавших (камни), и возбуждал против себя борьбу, чтобы они приготовили для него торжественное шествие на небо весьма кратким. Подумай также о разности ударов: они забрасывали тело камнями, а он целился в их сердца словами, доставляемыми ему Духом: никто не мог, говорится, "…противостоять мудрости и Духу, Которым он говорил" (Деян. 6:10). О, язык самой звонкой трубы! О, несокрушимая душа, твёрже всякого алмаза! Он видел иудейский народ, скопившийся против борца, и смотрел как бы на некую тень, - так он презирал присутствующих, - и радовался, принимая телом тучи камней, - ему устраивалась из камней как бы некая башня, чтобы достигнуть чрез неё неба. Итак, что может быть сильнее той разумной скалы? Что можно видеть твёрже этого столба Церкви? В его непоколебимости спасла вера; опираясь как бы на некоторую твердейшую опору, он оставался так невредимым, когда по телу испещрялся ранами, по душе украшался твердостью и с самим небом соревновал собственною красотою. Как оно показывается весьма красивым, расцвеченное хором звёзд, так и тот дивный борец, имея Владычный хитон, украшался ранами, как одевшийся в испещренные одежды, и радовался, нося на теле язвы Господа, как Владычные знаки. Не камни окружали борца, но, как бы некое высокое дерево, коренящееся в земле, - таким, не сгибаясь, сохранял он себя, принимая метания камней и не падая. К нему может, конечно, подходить то пророческое изречение, что "Праведник цветет, как пальма…" (Пс. 91:13). Его тело обагрялось и обливалось кровавыми потоками, непрерывно принимая волны камней, тем более делаясь твердым, как камень, верою. Он смотрел на небесного учредителя подвигов, простирающего Свою руку к Своим борцам и влекущего их на небо, где сохраняются награды за подвиги, где бывает объявление венцов, и восклицал, может быть, подобно Павлу: "…я бегу не так, как на неверное, бьюсь не так, чтобы только бить воздух" (1Кор. 9:26); меня поражают, и я раню словами. Вспомните, говорит, ваших отцов, побивавших пророков камнями: "кого", - говорит, - "из пророков не гнали отцы ваши" (Деян. 7:52)? Вы, поревновав безумию их - наследники злого наследования; и вы, как ваши отцы; вы приняли отеческую запятнанность убийством. Это слова венца Церквей, таковы против врагов стрелы увенчанного; и как кто-нибудь поднимает пламень в лесу, так и первомученик ещё больше раздражал против себя безумие тех. Он видел желаемого, и желал созерцаемого, и говорил, может быть, им нечто такое: вы целитесь во внешнюю одежду, и на тело мечете камни; но вы, по-видимому, забыли, что именно моё желание исполняете вы. Я и сам, даже раньше Павла, спешу снять с себя внешнего человека, чтобы достигнуть неба обнажённою душою и, переправившись чрез воздушное море, царствовать вместе с Владыкою. Только это плавание не имеет кораблекрушения, это путешествие по морю спасает плывущих без бури; мой корабль безопасно плывёт; у меня есть небесный кормчий, направляющий Своим мыслимым рулём. Обагрите мне тело ранами; отцы ваши, как и вы, обагрили также кровью хитон Иосифа. Им постоянно надлежит говорить себе сказанное мучеником. Вы подражали им, оставившим вам злое наследство; но и они, продав Иосифа, ошиблись в надежде, - и (вы), побивая камнями телесный храм, выстроите твёрдый храм, ещё прекраснее; (это) помогает мне видеть преддверие его; он утверждается от земли до неба. Таковы слова, приличные для Стефана, выступившего на подвиг раньше избранных апостолов, и достигшего цели мученичества быстрым течением, подвизавшегося на земле, и объявленного победителем на небе, - того, который побеждал врагов, шумно говорящих, а за бросающих камни молился, и в этом подражая Владыке, и говорил учредителю подвигов: "Господи Иисусе! приими дух мой" (Деян. 7:59). Закончен, говорит, мой подвиг; прими на небе увенчанного, прими борца, Судья подвигов; стремлюсь к венцу, и спешу получить свою награду за подвиг здесь. Настолько усладил нас первомученик, явившийся отличным и в слове, и борьбе, - (он) вершина мучеников, венец Церквей, - когда спешил придти к Владыке, и последовал зовущему на небе тем божественным голосом: "…где Я, там и слуга Мой будет" (Ин. 12:26). "О горнем помышляйте…", - говорит (апостол), - "…где Христос сидит одесную Бога" (Кол. 3:2, 1). Он желал того царского престола, стремился к тем наградам небесного призвания, желал тех царских даров, распределяемых небесным Царём между собственными Его подвижниками. Итак, какого слова может быть достаточно, чтобы, по достоинству, словом возвеличить такого и так великого борца, проповедуемого его делами, и оставившего, как бы столб, неисчерпаемую память о своих собственных преуспеяниях? Поревнуем его любви, будем подражать его добродетели, чтобы и нам насладиться сохраняемых венцов, благодатью единородного Сына Божия, с Которым Отцу слава, со Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
На святого Стефана, II.
Внешние, желая плести венки для мужей, стараются собирать розы, лилии и остальные цветы земли; таков закон сплетателей земных венков. А мы, приготовляя венок блаженному Стефану, пожнём духовные цветы у самого Стефана, чтобы сплести на голову Стефана венок благодатей. Блаженный Стефан есть луг, исполненный всякого благоухания, орошаемый кровью Христа, помазуемый Святым Духом и облагоухающий всё собою. Вот память Стефана, и всё исполнено освящения: небо, принимая дух, - земля, принимая в себя тело, - воздух и все вместе исполнены мира благоухания. А мы имеем в нём ходатая за нас, красоту Церкви, борца благочестия, Христова ученика, обличение иудеев, вождя мучеников, заступника вдов, кормильца голодающих, помощника изнуряемых работою, стража святого Христова города, венец прекрасных диаконов, столб Церкви, украшение мучеников, похвалу вселенной, основание Церкви; (он) - страж наших душ, - он молился за преследующих и защищал побивающих камнями, и потому прославил своё лицо ангельской благодатью: "И все", - говорится, - "сидящие в синедрионе, смотря на него, видели лице его, как лице Ангела" (Деян. 6:15). Увенчаем теперь борца Стефана, первоборца Христова, и усыплем (его) цветами слов. Итак, он был украшением хора апостолов, и считался между учениками благочестия; кротостью превосходил всех людей и был выдающимся человеколюбцем; он терзался не так своими трудами, как чужими, нужду ближнего считал собственною, и исцелял страдание, присущее другому, как присущее самому. Во время первой проповеди слова, когда вера роскошно цвела, и богатые тотчас слагали с себя бремя денег, а бедные получали этот излишек, - Стефан был домоправителем такого прекрасного согласия и порядка, и в нём бедность имела заступника и помощника, а богатый руководителя. На нём почивала сила Духа, и для благодати этот человек был собственным домом. Воспоём и мы, возлюбленные, с первомучеником Стефаном, награждающего венцами, святую и единосущную Троицу, так как Ей прилична слава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
