Пауль Тиллих - Систематическое богословие. Т. 3
христианской веры. Однако этого недостаточно для той теологии, которая называет Иисуса как Христа центральным проявлением божественного Логоса. Христианское притязание должно обладать «логосом» — не аргументом в добавление к вере, но логосно-детерминированным объяснением веры. Теология такое объяснение дает, когда говорит, что на вопросы, подразумеваемые историческим временем и амбивалентностями исторической динамики, не было дано ответов ни в одном из других предполагаемых центров истории. Принцип, согласно которому выбираются политически детерминированные центры истории, является частным и не может утратить своего частного характера независимо от того, скользко бы он ни пытался империалистически стать универсальным. Это истинно даже и для иудаизма несмотря на универсалистский элемент в его пророческой самокритике.
Пророческие и апокалиптические ожидания иудаизма остаются всего лишь ожиданиями и не ведут к внутренне-историческому осуществлению, как в христианстве. Таким образом, после Исхода не видится никакого нового центра истории, а будущий центр является не центром, но концом. В этом пункте возникает фундаментальная и непроходимая пропасть между иудейской и христианской интерпретациями истории. Несмотря на все возможные демонизации и сакраментальные искажения центрального проявления Царства Божия в актуальном христианстве, весть о том центре, который уже возник, должна быть сохранена в том случае, если христианство не намеревается стать другой подготовительной религией Закона. Ислам (за исключением суфизма) является религией закона и в качестве таковой выполняет великую функцию воспитательного прогресса к зрелости. Однако воспитательная зрелость в отношении к предельному амбивалентна. Отрицание закона наиболее затруднено в религиозной жизни как индивидов, так и групп. Поэтому и иудаизм от начала христианства, и ислам в более поздний период явились мощными барьерами, препятствующими принятию Иисуса как Христа и как центра истории. И все-таки сами эти религии не были способны (и неспособны до сих пор) дать иной центр. Явление Мохаммеда как пророка не формирует того события, в котором история обрела бы такой смысл, который действителен универсально. Универсальный центр истории не создается и возникновением народа, который (в том смысле, в котором это понимали пророки) является «избранным» народом. Так происходит потому, что его универсальность еще не свободна от его отдельности. В этом контексте нет необходимости много говорить о буддизме после того, как мы провели обсуждение неисторических интерпретаций истории. Будда не является для буддиста той линией, которая отделяет «до» от «после». Он является решающим примером воплощения Духа Просветления, который имел и может иметь место во всякое время, однако он не рассматривается в том историческом движении, которое приводит к нему и исходит от него. Этот обзор показывает, что тем единственным историческим событием, в котором можно увидеть универсальный центр истории откровения и спасения (причем увидеть его не только глазами бесстрашной веры, но и посредством рациональной Интерпретации этой веры), является то событие, на котором основано христианство. Это событие является не только центром истории прояв-
ления Царства Божия, но и тем единственным событием, в котором в полной мере и универсально утверждается историческое измерение. Явление Иисуса как Христа — это то историческое событие, в котором история осознает и себя, и свой смысл. Не существует (даже и для эмпирического и релятивистского подхода) иного такого события, о котором можно бы было утверждать подобное. Однако актуальное утверждение было и остается предметом рискующей веры.
3. «Kairos» и «kairoi»
Мы говорили о том моменте, когда история, в терминах конкретной ситуации, созрела для того, чтобы обрести способность воспринять прорыв центрального проявления Царства Божия. В Новом Завете этот момент называется «исполнением времен» (по-гречески — kairos). Этим термином часто пользовались с тех пор, как мы ввели его в теологические и философские обсуждения в связи с движением религиозных социалистов в Германии после Первой мировой войны. Он был выбран для того, чтобы напомнить христианской теологии о том факте, что авторы Библии (не только Ветхого, но зл Нового Завета) осознавали самотрансцен-дирующую динамику истории. Термин этот был выбран и для того, чтобы напомнить философии о необходимости иметь дело с историей — причем не только в терминах ее логической и категориальной структуры, но также и в терминах ее динамики. И, самое главное, kairos выразил бы ощущение многих людей центральной Европы после Первой мировой войны — ощущение того, что настал такой момент истории, который чреват новым пониманием смысла истории и жизни. Независимо от того, было ли это ощущение эмпирически подтверждено или нет (отчасти было, а отчасти нет), само это понятие сохраняет свое значение и принадлежит систематической теологии в целом.
Его изначальный смысл — подлинное время, то время, в которое нечто может быть сделано, — следует противопоставить хроносу, измеримому или часовому времени. Первое — качественно, а второе — количественно. В английском слове «timing» («выбор определенного времени») в какой-то мере выражен качественный характер времени, и, если говорить о «времени» («timing») Бога в его промыслительной деятельности, то этот термин будет близок смыслу кайроса. В разговорном греческом языке это слово используется для обозначения любого практического намерения, предоставляющего благоприятную возможность для того или иного действия. В Новом Завете именно так переводится то слово, которым Иисус пользовался тогда, когда он говорил о своем времени, которое еще не пришло, — о времени своего страдания и смерти. Им пользовались и Иоанн Креститель, и Иисус, когда они возвещали исполнение времени в отношении Царства Божия, которое «приблизилось». Павел использует слово kairos, когда в перспективе мировой истории он говорит о том моменте времени, когда Бог посылает своего Сына, — о том моменте, который был избран для того, чтобы стать центром истории. Чтобы распознать этот «великий kairos», надо иметь способность видеть «знамения времен», как говорит Иисус, обличая своих врагов в том, что они этих
знамений не видят. Павел в своем описании кайроса рассматривает ситуацию и язычества, и иудаизма, а в литературе «Второпавла» всемирно-историческое и космическое видение явления Христа играет все возрастающую и все более важную роль. Мы интерпретировали исполнение Времени как момент зрелости в частном религиозном и культурном развитии, добавляя, однако, предупреждение о том, что зрелость означает не только способность воспринимать центральное проявление Царства Божия, но также и величайшую силу сопротивления ему. Ибо зрелость является результатом воспитания законом, а в некоторых из тех, кто принимает закон с радикальной серьезностью, зрелость становится отчаянием в законе, откуда следует начало поисков того, что прорывается через закон
как «благая весть».
Переживание кайроса происходило в истории церквей снова и снова, хотя термин этот и не использовался. Всякий раз, когда в церквах появлялся пророческий Дух, говорилось о «третьей стадии», о стадии «владычества Христа» в «тысячелетний» период. Эта стадия виделась в непосредственной близости и потому стала основой для профетической критики церквей в их искаженной стадии. Когда церкви эту критику отвергали или принимали ее частично, компромиссно, пророческий Дух поневоле вытеснялся в сектантские движения изначально революционного характера. Происходило это до тех пор, пока секты не становились церквами и пророческий Дух не становился латентным. Тот факт, что опыты kairos'a. принадлежат истории церквей и что «великий kairos», явление центра истории, еще и еще раз заново переживался в опыте через те относительные «kairoi», в которых Царство Божие проявляет себя в отдельном прорыве, - этот факт является для нас решающим. Отношение одного kairos'а к kairoi является отношением критерия к тому, что этим критерием поверяется отношение источника силы к тому, что питается источником силы. Kairoi возникали и возникают во всех подготовительных и воспринимающих движениях в церкви латентной и явленной. Ибо хотя пророческий Дух и патентен или даже подавляется на протяжении долгих периодов истории, он все-таки никогда не отсутствует и прорывается через преграды закона в kairos'e.
Осознание kairos'a - это дело видения. Это не объект анализа и расчета, которые могли бы быть произведены в психологических или социологических терминах. Это предмет не отстраненного наблюдения, но вовлеченного опыта. Это, однако, не означает того, что наблюдение и анализ исключаются; они служат объективации опыта, а также прояснению и обогащению видения. Но наблюдение и анализ не создают опыт kairos's.. Пророческий Дух действует созидательно вне всякой зависимости от аргументации и доброй воли. Однако каждый из тех моментов, которые притязают на то, чтобы быть Духовными, должен быть проверен, и критерием является «великий kairos». Когда термин «kairos» использовался для обозначения той критической и творческой ситуации, которая после Первой мировой войны сложилась в Центральной Европе, он использовался не только представителями движения религиозных социалистов в соответствии с великим kairos'ou (по крайней мере, таким было намерение), но также и представителями националистического движения, которое голосом нацизма крикиковало великий kairos и все то, что
