Николай Жевахов - Воспоминания. Том 2. Март 1917 – Январь 1920
Вот где источник нестроений в области церковной жизни России.
ГЛАВА 57. Епископы и монахи
Мы подошли к вопросу, на котором уже останавливались на предыдущих страницах. Душевная драма епископа, если он монах не по должности, а по призванию и убеждению настолько велика, что у епископа имеется только два выхода: или опуститься в толщу мирской жизни и заглушить грехами свою совесть, перестать думать о данных при пострижении в иночество обетах Богу, или, оставаясь верным этим обетам, сбросить с себя ярмо своих обязанностей "правящего" архиерея и уйти на покой.
Наиболее чуткие из епископов после бесплодных попыток найти средний путь и примирить непримиримое так и поступали и слагали с себя свои обязанности, понимая, что никакая церковно-государственная деятельность несоединима с иночеством. Перед ними была дилемма: или, оставаясь в миру, перестать быть монахом, или, оставаясь монахом, не соприкасаться с миром. В большинстве случаев, однако, практика разрешала эту дилемму не только в ущерб, но даже противно иноческой идее, в результате чего в России было много архиереев, но среди них очень мало монахов, тогда как первейшая и главнейшая задача русского православного епископа заключалась именно в поддержании и укреплении иноческого духа, этой главной основы и опоры Православия.
Отсюда получилось два роковых последствия.
Первое из них выразилось в оскудении монашества и гибели монастырей, утративших свое первоначальное значение, второе – в фактическом отделении Церкви от государства, хотя и связанной с последним юридическими связями, однако фактически не выполнявшей своей задачи.
Обратимся сначала к первому.
Естественно, что контролировать деятельность монастырей, следить за иноческой жизнью и содействовать ее процветанию может только монах, опытно прошедший школу иночества, знакомый с приемами, задачами и целями внутреннего духовного делания, и потому совершенно правильно, что монастыри были отданы ведению епископа, как лица не только прошедшего все ступени иноческого подвига, но и вознесенного на самую высшую ступень последнего. Теоретически мысль была построена правильно и возражений не вызывала.
Но что же получилось в действительности и во что превратились наши современные монастыри?
Являясь по мысли и духу иноческих уставов духовными лечебницами для больных, зараженных грехами людей, той школой бесстрастия, где научаются замечать свои греховные навыки, бороться с ними, искоренять их и возноситься душою к Богу, теми единственными оазисами в пустыне мира, которые призваны беречь правду Христову от мирской заразы и приобщать к ней ищущих ее, – монастыри стали постепенно превращаться в общежития людей, связанных между собой только общими грехами, где бушевали все свойственные человеку страсти, на общем фоне которых особенно резко выделялось безмерное, не знающее никаких пределов, ничем неутоляемое честолюбие – эта главная ось, вокруг которой вращались все прочие страсти. И это понятно!
Начиная от иерархов и кончая послушниками, иноческая братия выходила обычно из той среды, которая воспиталась на ненависти к высшему сословию, но в то же время стремилась сравняться с ним. Здесь сказывались столько же зависть к преимуществам, сколько и совершенно неверное представление об интеллигенции, являвшейся, по мнению непринадлежащих к ней, обладательницей всех доступных человеку земных благ. Ведь одна только Россия являла собою примеры, когда родовитая знать, движимая высокими идейными побуждениями, шла в толщу народную, надевала свитки и лапти и превращалась в мужиков, а мужики, движимые непомерным честолюбием наряжались в пиджаки и рясы, уподобляясь "господам". Побудительным мотивом к иночеству для весьма многих являлось даже не это, столь характерное желание отмахнуться от упорного физического труда, сколько это неукротимое честолюбие, стремление сравняться с настоящими "господами". А уклад монастырского быта, с его системою "наград" и "повышений по службе", как нельзя более культивировал эту страсть, открывая полуграмотным и невежественным монахам перспективу достижения даже епископского сана. Отсюда соревнование и зависть, отсюда самая обыденная проза жизни, столкновение самых грубых, разнородных, взаимно пересекающих друг друга интересов, постепенно вытеснявших главную идею монастыря – спасение души, смысл и основу иноческой жизни.
Что представляла собой братия любого монастыря, а особенно многолюдных Лавр? Это было сборище людей, чуждых культуре, живущих интересами желудка, зачастую эксплуатировавших веру простого народа, развращенных леностью и тунеядством, сгоравших от честолюбия и страстно добивавшихся всякого рода "отличий" и "повышений по службе".
Окруженные исключительно благоприятными внешними условиями жизни, вдали от шума и житейской суеты, свободные от необходимости добывать себе средства к жизни упорным физическим трудом, имея выработанные великими подвижниками святые уставы, а часто даже великих учителей жизни, опытно усвоивших эти уставы, насельники монастырей в своем большинстве не были способны воспользоваться ни одним из этих условий и отличались от своих собратьев крестьян только тем, что вместо шапок носили клобуки, вместо свиток – рясы; освободившись от прежней приниженности и смирения, они стали надменными и гордыми; вместо того, чтобы приблизиться к Богу, – ушли от Него на такое расстояние, откуда уже перестали и видеть и слышать Его.
Каким же образом произошла такая "эволюция" и кто в этом повинен? Почему монастыри, гордость и краса Православия, стали хиреть и утрачивать свой первоначальный облик и значение?
На фоне исторической жизни монастырей можно было бы найти много самых разнообразных причин, разлагавших жизнь обителей, однако наблюдательный историк сведет их к одной и скажет, что погубили монастыри главным образом сами же епископы.
Пока монастыри жили своей обособленной от епархии жизнью и над ними главенствовал не епископ, а игумен, причем должность настоятеля монастыря не являлась переходной ступенью к епископству, а была высшей ступенью иноческого подвига, пока монастыри не участвовали в расходах на содержание епархиального архиерея и его штата и были независимы от него, до тех пор они и вращались в сфере, отведенной им их уставом и, работая на себя, не имея подчас и нужды возрастать материально, росли духовно, и за оградой монастыря жила только одна идея – спасение души и нравственное совершенствование.
С того же момента, когда монастыри стали рассматриваться как учреждения, подведомственные епархиальному архиерею, обязанные перед ним отчетностью и контролем, когда должность настоятеля монастыря стала переходной для соискания епископского сана и на эту должность стали назначаться не умудренные духовным опытом старцы-учителя иноческой жизни, каковыми и были прежние игумены, а юноши-карьеристы, окончившие курс Духовной академии и мечтавшие об архиерейской кафедре; когда монастыри были приобщены к расходам на содержание епископа, что погрузило их в заботы об изыскании таких средств, когда, наконец, стали резиденциями епископов, втащивших за их ограду тяжелый груз епархиальной жизни, заразивший своим мирским ядом самый воздух обители, – тогда и началось разложение монастырей.
И такое разложение сделалось бы неминуемым даже при условии, если бы сами епископы были подвижниками-монахами, ибо приобщение монастырей к материальному участию в расходах на содержание архиерея само по себе заключало в себе элементы такого разложения, так как превращало монастыри в данников архиерея, налагало на них преимущественные заботы об изыскании потребных для этой цели средств и отвлекало их от прямых задач.
Когда же большинство епископов были монахами только по должности, а не по призванию, и не только не имели никакого понятия об иноческой жизни, но даже не видели этой жизни, не бывали ни в Оптиной, ни в Глинской, ни в Саровской и др. пустынях, ни на Валааме или в Соловках и не чувствовали потребности в общении с подвижниками этих обителей, светившими даже миру, считая монастыри вообще бесполезными учреждениями, тогда между епископом и монастырем образовалась с течением времени уже такая непроходимая бездна, такая пропасть, что они и не видя, и не слыша, и не понимая друг друга, только враждовали между собой.
Как ни низко пали монастыри нашего времени, как ни удалились от своих первоначальных целей и заданий, однако они имели писанные уставы величайших подвижников и мудрецов, и тот, кто пользовался этими уставами и добросовестно выполнял программу жизни инока, оставаясь верным обетам пострижения, тот достигал и горних высот, доходил до такого совершенства, какое делало его поистине святым даже при жизни.
Иным был путь молодого постриженника, двигавшегося по направлению к епископской кафедре. Обыкновенно начальным этапом такого пути была семинария, куда молодой постриженник назначался инспектором или ректором, а конечным этапом – великосветские гостиные и салоны знати, где он появлялся уже по достижении сана архимандрита, находясь, так сказать, уже в преддверии епископского сана.
