Михаил Мудьюгин - РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВНОСТЬ
Все это столь трудно, что многие (может быть, даже большинство) священнослужители с самого начала идут по линии наименьшего сопротивления, т.е. заботятся только о внешней стороне служения, в большей или меньшей степени пренебрегая тем, что воистину важнее и ценнее любых обрядов, — сознательным, вседушевным богослужением. Такой упрощенческий подход к преодолению трудностей священнослужения оказывается широким путем, ведущим к гибели (Мф 7:14). Избежать этого гибельного пути возможно только действием благодати Божьей, которая дается в таинстве рукоположения, но требует постоянного «возгревания» воленаправленным усилием самого священнослужителя, как начинающего, так и уже накопившего в большей или меньшей степени опыт служения (2 Тим 1:6).
Дело трудное, но ведь еще труднее много более широкое дело спасения, и здесь уместно будет вспомнить ответ нашего Спасителя ученикам, усомнившимся в самой возможности спасения: «Человекам это невозможно, Богу же все возможно» (Мф 19:26).
До сих пор мы касались в основном богослужебных недостатков и несообразностей, зависящих главным образом от самих участников богослужения, т.е. в первую очередь от священнослужителей и в какой–то мере от прихожан. Однако приходится признать, что в самом богослужении, унаследованном от множества поколений, есть особенности, не способствующие, а во многих случаях и мешающие как молитвенному состоянию и молитве присутствующих, так и восприятию ими Слова Божьего и литургических текстов. Остановимся на них, не входя в недоступные многим читателям исторические проблемы происхождения, развития и видоизменения текстов и обрядовых действий.
Прежде всего, следует выразить восторженную благодарность Богу за многовековое сохранение в Православной Церкви замечательных, поистине боговдохновенных, восточно–святоотеческих литургий св. Василия Великого и Иоанна Златоуста[17]
Литургия, как известно, имеет среди всех богослужений великое, ни с чем не сравнимое значение не только потому, что ее средоточие — таинство евхаристии, но и потому, что в отличие от других, постоянно совершаемых в приходской практике общественных богослужений, а именно, вечерни и утрени[18], ее молитвенное содержание имеет преимущественно христологический характер: молитвословия, обращенные к Богоматери и к святым, в литургии весьма лаконичны и практически не нарушают христологической молитвенной устремленности богослужения. Однако литургия в ее современном виде обладает многими особенностями текстов и обрядов, отнюдь не способствующими молитвенному состоянию и назиданию присутствующих.
Не говоря уже о малой доступности для прихожан богослужебного языка, приходится отметить наличие в литургии таких молитвословий, сам характер которых исключает возможность активного молитвенного их переживания даже и самими священнослужителями. Таковыми являются: заздравные и заупокойные поминовения, ектений об оглашенных и предпричастный интервал, заполняемый по обыкновению то «концертом», т.е. сравнительно сложным в музыкальном отношении песнопением, то чтением молитв перед причащением.
Поименное поминовение живых и усопших осуществляется включением в основное чинопоследование: живых — прошением «О милости жизни, мире, здравии, спасении, посещении, прощении и оставлении грехов рабов Божиих (следует перечень имен) и о еже умножити им лета жития их», а усопших — целой заупокойной ектений, начинающейся, однако, прошением за присутствующих молящихся: «Помилуй нас, Боже… Вставной характер этих поминовений виден уже из возможности пропуска как заздравного поминовения, так и заупокойной ектений, что и имеет место по усмотрению настоятеля в наиболее торжественные дни церковного года.
Сама по себе молитва за живых и усопших за литургией вполне естественна, но произнесение, обычно скороговоркой, имен, часто весьма продолжительное, не имеет для заполняющих храм людей ни назидательного, ни даже молитвенного значения, вызывая лишь утомление, желание скорейшего окончания и, разумеется, нарушает молитвенное состояние. Поминовение уставом предусмотрено в соответствующий момент, а именно, в конце проскомидии, т.е. приготовления Св. Даров, совершаемого обычно на жертвеннике священником во время чтения часов, но проскомидийное поминовение остается для прихожан неслышным, а «гласное» поминовение на литургии служит своего рода демонстрацией того, что поданные за свечным ящиком «записки» и «поминания» (записки, переплетенные в виде книжечки, с перечнем подлежащих поминовению живых и усопших) дошли до места назначения, т.е. до дьякона или священника[19]
«Оглашенными» (катехуменами) в древней Церкви, как известно, называли взрослых лиц, готовившихся к принятию крещения. Сама подготовка (катехизация) состояла в переходе к христианскому образу жизни под руководством священника и крестных родителей, т.е. обычно лиц, от которых оглашаемый воспринял начала христианской веры; в усвоении азов христианского вероучения, опять–таки под руководством священника (иногда — дьякона или даже мирянина, но по благословению священника) и наконец в регулярном посещении богослужений. Ектения «об оглашенных» есть молитва всей Церкви (всех молящихся за литургией прихожан) об «оглашенных», т.е. о тех, чьи имена «оглашены» к сведению всей общины, как имена готовящихся к вступлению в нее через таинство крещения.
В течение многих веков крещение в России совершалось в младенческом возрасте, и вся ектения оказывалась грубым анахронизмом, сохраняемым только из уважения к ее историческому происхождению, т.е. по традиции, анахронизмом, лишенным всякого содержания и смысла.
В послевоенные годы, особенно начиная с середины 80–х гг. крещения взрослых участились, а во многих приходах подготовка к крещению стала приобретать организованный характер. В связи с этим и ектения об оглашенных становится все более актуальной, но в этом отношении необходимы некоторые мероприятия: во–первых, следует периодически разъяснять прихожанам ее значение, особенно при проведении катехизических занятий; во–вторых, надо исключать завершающее эту ектению обращение к оглашенным, где они призываются покинуть храм — тем самым не допускается их присутствие (как еще некрещеных, т.е. не членов Церкви) при совершении важнейшей, самой священной части литургии — евхаристического канона с последующим причащением духовенства и мирян.
Если, как упоминалось, вся ектения об оглашенных приобрела в течение веков характер анахронизма, то в еще большей степени это относится к троекратно повторяемому призыву: «Елицы оглашеннии, изыдите», — призыву, которому никто не следует, на который никто даже внимания не обращает. Ведь в наших храмах присутствуют в течение всей литургии не только готовящиеся принять крещение, но и убежденные атеисты, совершенно не собирающиеся подходить к купели, и их никто не гонит, даже если их атеистические взгляды общеизвестны; они спокойно стоят в продолжение всей литургии, и их присутствие придало бы попытке изгнания оглашенных парадоксальный характер, если бы, конечно, кто–нибудь воспринимал ее сколько–нибудь серьезно.
Наличие в богослужении ектений об оглашенных, утомительного перечня имен при поминовении живых и умерших и другого словесного балласта — это не только бесплодная потеря времени, но и явный вред для всех молящихся. Пришедший в храм человек убеждается, что в богослужении имеются такие части или разделы, которые заведомо не подлежат восприятию, не имеют молитвенного значения, не претендуют на благоговейное отношение к их содержанию. Так как рядовой посетитель храма не в состоянии осознать, почему тот или иной текст не должен обладать для него какой–либо актуальностью и значением, не помогает «устремлению его ума и сердца к Богу» (что, согласно катехизису, составляет сущность всякой молитвы), то у него появляется искушение предполагать, что и остальные части богослужения, в том числе и евхаристический канон и чтение Священного Писания не столь уж важны и актуальны, что действенность всего, что произносится в храме на церковнославянском языке, заведомо снижается, так как до сознания человека доходят лишь некоторые слова, в лучшем случае — отдельные фразы!
Несколько слов теперь о предпричастном перерыве в богослужении. Чинопоследованием предусматривается в это время пение «запричастного» (скорее, предпричастного) извлеченного из Псалтири стиха, размер которого даже в концертном его исполнении не позволяет заполнить паузы, длительность которой определяется временем, необходимым для причащения в алтаре духовенства. Пение хора или чтение молитв перед причащением создает у молящихся соответствующее действительности впечатление, что молитвы читаются или поются не потому, что они потребны, как молитва, т.е. обращение к Богу, а потому, что необходимо заполнить возникший интервал. К тому же молитвы читаются часто с характерной для клиросного чтения безучастной монотонностью, что не соответствует ни их задушевному, возвышенному содержанию, ни торжественности предшествующих частей литургии — евхаристического канона и пения молитвы Господней. Слушают эти молитвы утомленные причастники, стоящие перед царскими вратами, и невольно испытывают нетерпеливое (или терпеливое, но от того не менее тяжелое) ожидание: когда же, наконец, царские врата откроются и начнется причащение. Очень благоразумно поступают те священники, которые обусловленную причащением в алтаре духовенства паузу заполняют проповедью, — если она содержательна и доходчива, то гораздо лучше подготовит людей к принятию святых тайн, чем монотонное звучание весьма назидательных, но — увы! — на славянском языке малодоступных большинству молитв. У остальных молящихся (т.е. у большинства) изменение характера богослужения создает впечатление, что с возгласом «Святая — святым» литургия в основном завершена, а так как после этого происходит причащение духовенства и мирян, то и вся заключительная часть литургии представляется неким добавочным эпизодом, со всем предшествующим органической связи не имеющим. Это, конечно, снижает силу благотворного воздействия, оказываемого на молящегося православного человека всей литургией в целом.
