Александр Мень - Трудный путь к диалогу
Мы также верим, что эта неодолимая сила Добра коренится не только в природе человека, существа раздвоенного и противоречивого, а питается из того Источника, Который создал, поддерживает и животворит Вселенную.
Он ждет нас. Он открыл Себя нам.
Теперь наш черед дать Ему ответ.
ЭККЛЕСИАСТ И СОВРЕМЕННОСТЬ
Наше время - время вопросов. И вопросов далеко не праздных. Они теснят друг друга, порождая все новые и новые недоумения. Люди Востока и Запада слишком долго жили утопическими иллюзиями; но вот, наконец, пришла пора, когда начинается отрезвление. Миф о науке, как панацее от всех бед, о неуклонном прогрессе, который любыми путями приведет человека к счастью, рушится под напором жестокой действительности. Именно век небывалых технических открытий и социальных преобразований стал веком Мировых войн, разгула жестокости, произвола, глубочайшего нравственного кризиса.
Но едва ли наука и социально-экономические теории сами по себе породили этот кризис. Основная его причина в пренебрежении исконными духовными ценностями, на которых веками вырастали лучшие плоды культуры. Ущербление духовности не только расшатало фундамент культуры, но и создало вакуум, который люди тщетно силятся заполнить быстрой сменой поверхностных интересов, погоней за комфортом, острыми ощущениями.
В нашей стране эта ситуация ощущается особенно остро, хотя мы все еще ведем борьбу за элементарный правопорядок и хлеб насущный. Острота обусловлена в первую очередь тем, что нас слишком долго пытались убедить, что все развивалось благоприятным образом, несмотря на "временные трудности". Когда же стала открываться правда о недавнем прошлом и правда о сегодняшнем положении вещей, не думать о коренных причинах кризиса теперь уже невозможно и даже рискованно.
Если оставить в стороне частности, важнейшей причиной является бездуховность, забвение того, что составляет самую суть человека. Сталинщина и предварявшая ее тотальная война против корневого духовного наследия не могли пройти безболезненно и для тех поколений, которые пришли позже. Напротив, именно на них обрушилась главная тяжесть нравственных последствий безвременья, именно они пожинают горькие плоды того, что было посеяно их отцами и дедами.
Вот почему сегодня слово "покаяние" звучит столь актуально.
В Библии оно означает не просто сожаление о содеянном и бывшем, а имеет более глубокий смысл: призыв к переоценке и переосмыслению важнейших жизненных установок, возврат к органическим истокам духовности, которые оказались забытыми или были отвергнуты.
Думается, что вопреки сомнению скептиков не следует предаваться пессимизму. Покаяние пусть медленно, но происходит. И оно есть светлый обновляющий процесс, который, прибегая к ходовой терминологии, можно назвать "перестройкой в сфере духа". Возврат к тем сокровищам, которые имеются в русской литературе, философии, общественной мысли, к принципам плюрализма и диалога - все это у нас лишь первые отдельные признаки добрых перемен. И пусть они тревожат тех, кого мучит ностальгия по тоталитарности и застою, пусть нетерпеливые умы требуют немедленных эффектов и "чудес", в плотине образовалась брешь, и воды исторической реки постепенно обретают свободное течение.
Тысячелетний юбилей Русской Православной Церкви обратил внимание нашего общества на те великие идеалы, без которых не было бы ни Андрея Рублева, ни Достоевского, ни храмов, ни русской церковной музыки, ни Владимира Соловьева, ни Николая Бердяева. Эта новая оценка истоков по меньшей мере справедлива. У нас слишком долго разрушали, назойливо твердя, что "строят". А ведь здание духовной культуры не может висеть в воздухе. Оно должно иметь твердую опору.
Среди таких опор на одном из первых мест стоит Библия, книга, переведенная почти на две тысячи языков, расходящаяся по миру в десятках миллионов экземпляров, вдохновлявшая бесчисленных русских и западных художников, писателей, поэтов, мыслителей. Книга, говорящая о последней Тайне бытия и о высшем призвании человека.
Нам долго пытались внушить, что это лишь сборник архаических мифов или, на худой конец, литературный памятник невозвратно ушедших эпох. Однако позволительно спросить: почему же тогда ее так боялись? Почему издавали Гомера, Платона, Гегеля, а на этих "обветшалых мифах" десятилетиями лежал глухой запрет? Почему, даже когда он был снят, бумаги хватало на огромные тиражи макулатуры, а для Библии ее недостает?
Николай I, стремившийся заморозить Россию, хорошо знал, что делал, когда всеми силами противился переводу Библии на русский язык. Экземпляры этих переводов жгли на кирпичных заводах, а переводчики подвергались гонениям, И все это делалось на фоне официозного лозунга "Православие, Самодержавие, Народность". Легко понять, почему это сопротивление стало еще сильней, когда Православие заменилось "четвертой главой", Самодержавие "культом личности", а Народность - конформизмом и искусственно раздутым энтузиазмом запуганных масс...
Сказать, что людям, даже безрелигиозным, нужно иметь представление о священных книгах человечества, - значит сказать нечто общеизвестное, повторяемое при любом удобном случае. Но слова эти останутся пустыми заклинаниями, если не предпринимать каких-то конкретных шагов. К ним относятся в первую очередь библейские публикации, доступные широким читательским кругам. Поэтому нельзя не приветствовать инициативу альманаха "Детектив и политика", который начал печатать на своих страницах отрывки из Библии и других книг, основополагающих для духовной культуры.
Разумеется, правильнее было бы обратиться сначала к стержневому разделу Писания - Евангелиям. Но их текст уже начал печатать журнал "В мире книг", и хотелось бы надеяться, что это начинание не захлебнется. (К сожалению, эта надежда не оправдалась. - Здесь и далее примечания автора.) Альманах же открыл свой библейский цикл одной из последних книг Ветхого Завета (в переводе видного востоковеда И. М. Дьяконова).
В древнееврейском оригинале она называется "Кохелет", что по-гречески передано как "Экклесиаст". И то и другое слово означает человека, говорящего в собрании, Проповедника.
Экклесиаст представляет собой цикл небольших поэм, объединенных общей мыслью. Автор ведет речь от лица легендарного царя Соломона (X в. до н. э.), образ которого в традиции стал олицетворением богатства и мудрости. Как верно отмечает наш известный исследователь С. С. Аверинцев, "автор не просто надписывает над книгой своей имя Соломона, но по-настоящему входит в образ великолепнейшего из царей Израиля, вводя неоднозначное сопряжение двух планов: исповедально-личного и легендарно-исторического".
Долгое время читатели, не задумываясь, принимали этот литературный прием, хорошо известный на Востоке, за чистую монету. Только в XVII веке голландец Гуго Гроций, ученый, теолог и юрист, создатель теории международного права, установил, что книга написана значительно позднее Х века до н. э. С тех пор этот вывод получил множество подтверждений исторических и филологических. Но для понимания сути Библии дата той или иной ее части - дело второстепенное, относящееся к компетенции науки. На первом месте стоит само ее содержание, учение, смысл.
Экклесиаст был, по-видимому, написан около IV столетия до н. э. Писатель делится своими меланхолическими раздумьями о жизни человека. Она конечна и эфемерна. Люди должны ясно сознавать, что никакое обладание благами земли не приносит полного и глубокого удовлетворения. Вся эта погоня за наслаждениями лишь "ловля ветра", "суета" - нечто тщетное и безнадежное.
Библия много говорит о страданиях человека, о его вере и сомнениях в Правде Божией, о верности идеалу и падениях. В Экклесиасте нарисован образ мудреца, который достиг всего, испытал все, о чем мечтает человек, и пришел к выводу, что гонялся за призраками. Мир неизменен в своем круговом движении; тайна Творца и Его путей непостижима. Нужно прекратить бесцельный бег и жить - как дано.
Любому, кто знаком с Библией, хотя бы поверхностно, бросается в глаза, что в Экклесиасте отсутствуют важнейшие духовные установки Писания. У этого печального мудреца нет ни веры в высшую цель мироздания и истории, ни идеи завета - глубинной духовной связи между человеком и Предвечным. Если в Псалтири и в Книге Иова звучит голос мистика, жаждущего встретить Запредельного лицом к лицу, то Экклесиаст довольствуется покорностью судьбе, призывает оставить все притязания и смириться перед загадкой жизни...
Но ведь Библия строилась как единый организм, как здание, составленное из частей, служащих одной грандиозной задаче: указать на пути, ведущие человека к единению с Вечностью. Как же могли ее создатели допустить, чтобы в нее вошло такое мрачное произведение?
Ответ на вопрос мы найдем, если будем учитывать, что Писание - это не однородный свод заповедей и учений. Оно раскрывает рост человеческого духа перед лицом Творца. Библия есть история духа, она драматична и диалогична, противоречива, как сама жизнь. Все ее ручьи и реки вливаются в общую реку богочеловеческой тайны, которая течет в Беспредельное.
