Галина Калинина - Что играет мной? Беседы о страстях и борьбе с ними в современном мире
Гордость житейская есть ненасытимое желание возвышения или усиленное искание средств и путей, через которые можно было бы стать выше других.
Самолюбие в этой страсти действует очевиднее всего. Гордость и есть олицетворение самолюбия, явление его в действии, в заботе о своем «я».
Первое порождение гордости – внутреннее и скрытое – самомнение, считающее всех людей ниже себя: даже великие мира сего случайно являются таковыми, когда мы пребываем в унижении, по причине случая и козней завистников. Внешне гордость обнаруживает себя или в искании превосходства через телесную красоту, одежду, связи с сильными мира сего – и тогда это есть тщеславие. Обращаясь к чести и славе гордость выступает как властолюбие и честолюбие; а ища людского преклонения и внимания – она есть славолюбие.
Во всех этих видах гордость сопровождается еще своеволием, самоуверенностью, самонадеянностью, высокомерием, претензиями на лучшее, презрением к окружающим, неблагодарностью, завистью и гневливостью до мести и злопамятства. История и литература переполнены персонажами, страдающими этой страстью, и думается, каждый найдет там пример.
По отношению к религии и к Богу гордец есть самый опасный человек. Он способен впасть в самую бездну нечестия. Желая выделиться из толпы, он или сам изобретает, или легко увлекается новыми учениями и философиями, дающими ему возможность хоть как-то отличиться. Такие люди чаще всего являются изобретателями различных ересей и сомнительных верований, они становятся во главе нового учения или секты и пожинают славу мудреца и учителя, упиваясь своей мнимой властью над людьми. Протопоп Аввакум, увлекший Церковь к расколу, Блаватская, создавшая теософское общество, царь Иван Грозный, возомнивший себя высшим судией и вершителем судеб, Вольтер, разрушивший основания нравственности, а также современные лидеры различных сект – все они и многие им подобные были жалкими рабами этой пагубной страсти.
Во внешнем богопочитании такой человек любит блеск, искусственность, поклонение, во внутреннем – напряженность и высоту, в молитве – велеречивость, в поведении – причудливость.
Часто воздержанность, высокая работоспособность, терпеливость, упорство создают таким людям ореол истинного подвижника и мученика за идею – но только ореол, ибо все это добродетели-средства, а не добродетели-качества, и цена их зависит от того духа, с каким они стяжаются и реализуются. Ведь конечной целью такого «подвижника» всегда будут собственный блеск, слава и жажда восхищения от окружающих. Гнев и зависть не дают ему покоя, от чего он скоро истощает свои силы и наживает болезни.
По отношению к окружающим он больше других типов несправедлив: все свершение относит к себе, а поражения приписывает окружающим, всегда жаждет повелевать и никогда – повиноваться. Другие для него лишь средство к достижению цели, и он манипулирует людьми, где силой, а где лестью и обманом. Ему более приятно, чтоб его боялись, чем любили.
В жизни частной и общественной все самые страшные беды от таких людей. Низшие с таким характером не хотят повиноваться, не признают никаких авторитетов, не сулящих им выгод, не терпят лежащей на них ответственности и уз долга и поэтому всегда готовы к возмущению и бунту. Высшие – самовольные, жестокосердные тираны, не знающие милосердия и сочувствия. Такие люди ни в ком не вызывают симпатии, ненавистны людям и Богу, Который им противится и нередко их унижает для вразумления.
Вспомним революционеров-террористов и их судьбы.
Как это ни странно, лучше всего дух гордости передают имперские культуры Древней Персии, Древнего Рима, с одной стороны, и высокая готика – с другой, с ее воплощенными в искусстве душевными порывами, рвущимися в небо любой ценой.
Рассмотрев три порождения самолюбия – похоть плоти, похоть очей и гордость житейскую, мы видим, что они являются как бы родоначальниками всех других страстей человеческих. Что же такое страсть?
Святоотеческое учение дает следующее определение: «Страстью называют такую склонность и такое действие, которые, долгое время гнездясь в душе, посредством привычки обращаются как бы в естество ее. Человек приходит в это состояние произвольно и самоохотно; и тогда помысл, утвердясь от частого с ним обращения и сопребывания и согретый и воспитанный в сердце, превращается в привычку»[16]. То есть, говоря о страсти, мы будем говорить о том состоянии греховности человека, когда грехи в нем проявляются и как расположение, как состояние и настроение души.
Согласно православной антропологии страсти – это не сторонние силы, которые пришли в нас извне и которые мы должны искоренять, но, скорее, это энергии души, которые повреждены и нуждаются в преображении.
Страсть – последний этап в развитии греха. При повторяющемся действии она набирает силу и завладевает человеком. В аскетическом богословии страсть определяется как противоестественное движение сил души.
Все бесконечное разнообразие «страстей», соответственно множеству и разнообразию духов злобы, свв. отцы[17] сводят обыкновенно к восьми главным:
1) чревоугодие,
2) блуд,
3) сребролюбие,
4) гнев,
5) печаль,
6) уныние,
7) тщеславие,
8) гордость —
и обычно разделяют их на телесные (плотские) и душевные. Телесные, или плотские страсти основаны на естественных физиологических потребностях и инстинктах, а душевные коренятся в чувственной и волевой сфере человеческой психики. Однако причинами и телесных и душевных страстей является поврежденная грехом человеческая душа[18]. Поэтому даже в такой, казалось бы, сугубо «телесной» страсти, как чревоугодие, очень трудно провести четкую грань между физическим и психическим элементами.
Нелишне будет кратко охарактеризовать понятия «тело» и «плоть» в аскетике[19].
Словом «плоть» христианская вероучительная традиция обозначает падшую душевно-телесную природу человека, на которую действуют мир и диавол. Пока человеческое тело сводится к биологическому естеству, оно будет плотью. Плоть, если можно так выразиться, – это биология. Но тело может быть и «бесплотным». Оставаясь телом, оно преображается и становится нетленным, прелагается в свет. Тело может «уподобиться душе» (прп. Максим Исповедник[20]). Человеческое тело может стать иным, его ждут духовное преображение и воскресение в силу сопричастности Христу. Несмотря на эти различия, очень часто понятия «тело» и «плоть» подменяют друг друга.
Итак, на основании многочисленных святоотеческих писаний всякую страсть можно определить как длительное и сильное желание, а желание, в свою очередь – как осознанную потребность, проявившуюся и определившуюся благодаря прежним опытам ее удовлетворения. Например, пока человек не попробовал пиво, он не знает, вкусное оно или нет, ему его и не хочется. Но если знакомые и реклама примутся вовсю его уговаривать, то, уступив им, он получит первый опыт удовлетворения страсти чревоугодия – организм получит ненужный для себя и вредный продукт, а человек, поддавшись на приманку, может приобрести страсть к винопитию или, выражаясь проще, пивной алкоголизм. Таким образом, в составе страсти следует различать сердечное расположение и привычные действия, удовлетворяющие страсть.
Прп. Иоанн Дамаскин так определил душевные страсти: «Страсть есть чувственное движение желательной способности, вследствие воображения блага или зла»[21].
Если проанализировать схему постепенного развития в человеке греха и страсти: помысел – прилог – сочетание – сосложение, то мы придем к выводу, что все без исключения страсти – не только душевные, но и телесные – своим источником имеют именно душу. Вот почему и аскетическое отношение к питательной и половой функциям принадлежит именно к психической области борьбы духа не с телом, а именно с помыслом. Для нас это очень важная мысль, потому что она объясняет собой всю систему православной аскетики и в то же время показывает, что христианство в целом и православие в особенности никогда не имели к телу ненависти или презрения. Такие аскетические подвиги, как пост, малоспание или бодрствование, воздержание от половой близости, – это средства воздействия на душу человека через тело[22]. С этой точки зрения оказывается, что основная причина подчинения души плотским страстям указывается многими аскетами именно в удалении души от созерцания Бога. Сами по себе отправления организма ни в коем случае не могут быть названы страстями в этически дурном, отрицательном смысле: страстями являются только душевные состояния сластолюбия и сладострастия. Так что мы смело можем снять с христианства и православной аскетики столь модные обвинения в человеконенавистничестве, в ненависти к своему телу или к процессу размножения (половому акту как таковому). По учению аскетов[23] чревоугодие и блуд осуждению подлежат не в качестве естественных функций человеческого организма (как физиологические процессы), а как психические состояния после грехопадения, греховные именно потому, что помысел примешивается к духу.
