Андрей Кураев - Школьное богословие
Чтобы избежать ненужных тревог, попробуем все же разделить то, что в бурной полемике перемешалось.
Первый вопрос: допустимо ли религиозной преподавание в государственной школе?
Начну с цитаты из новокузнецкой газеты (она хороша тем, что показывает технику современной антицерковной пропаганды):
«На НТВ прошла программа “Свобода слова” Савика Шустера, посвященная православному образованию в школе. Она весьма нагляднопродемонстрировала умение и способность деятелей церкви понимать и миротворить. За введение православного обучения выступали известный проповедник дьякон Андрей Кураев и кинорежиссер Никита Михалков, против - заместитель руководителя аппарата правительства РФ Алексей Волин и ректор РГПИ Юрий Афанасьев. Не будем повторять их высказываний, скажем только, что они были как убедительны, так и интересны. Человеку, не вполне определившемуся в этом вопросе с собственным мнением, наверняка не просто было отдать кому-то предпочтение: и дьякон Кураев, и режиссер Михалков, и чиновник Волин, и ученый Афанасьев равно блистали эрудицией и умением “держать” аудиторию. И вдруг это ровно текущее, отлично срежиссированное действо пресек резкий крик “Ложь”! Что такое? А это дьякон Кураев с места выразил свое отношение к выступлению чиновника Волина, рассуждавшего о неконституционности появления “Основ православия” в общеобразовательной школе. Ну, ладно: вздрогнули, покачали головами, некрасиво, мол, и продолжили дискуссию. И снова: “Вы лжете!”. Глаза дьякона непримиримо горят, губы сжаты. Тут же кто-то из зрителей достает текст закона, цитирует его статью, поддерживающую Волина. Но ни извинений, ни оправдания от дьякона Кураева не последовало»[8].
Участники этого фрагмента теледискуссии (14.12.2002): заместитель руководителя аппарата Правительства РФ А. Волин; диакон Андрей Кураев; А. Пчелинцев (баптист, юрист, вместе с Кураевым работал в экспертно-консультативном совете при Госдуме во время подготовки Закона о свободе совести); детский писатель Григорий Остер.
Для лучшего понимания происшедшего надо помнить, что студия передачи «Свобода слова» устроена следующим образом: есть большая «нейтральная» массовка – центральная трибуна. А есть две небольшие трибуны приглашенных специалистов. На одной трибуне собраны специалисты, вступающие «за…», на другой – «против…». «Команды» специалистов сидят напротив друг друга.
Итак, переводим видеозапись в читаемый вид[9]:
Волин: Правительство и государство в своей деятельности исходят и руководствуются исключительно законами Российской Федерации. В законах Российской Федерации записано две вещи: по Конституции светский характер государства; по Закону об образовании - светский характер образования. Согласно Закону об образовании представители религиозных учений в школу приходить и преподавать там не могут.
Кураев: Это ложь. Это просто ложь. В Законе о свободе совести четко говорится: государство оказывает поддержку религиозным организациям при осуществлении ими культурно-просветительской деятельности, имеющей широкое общественное значение[10].
Волин: Никто не возражает. Не в рамках государственной школы.
Кураев: В рамках. В Законе есть статья, которая регулирует как именно и на каком основании в государственную школу может войти представитель религиозной организации.
Волин: Нет.
Кураев: Есть это в Законе. Почему Вы так выборочно цитируете законодательство? Вы профессионально некомпетентны.
Шустер: Отец Андрей, секундочку. Но так как мы никто не проверим, мы либо верим Вам…
Кураев: Почему? Господин Пчелинцев знает закон наизусть.
Пчелинцев: Я не согласен с отцом Андреем…
Кураев: В Законе нет таких текстов?
Пчелинцев: Вы обвиняли сейчас г-на Волина в некомпетентности. Статья 5 Федерального Закона о свободе совести и религиозных объединениях гласит следующее – что может препоподаваться в школах…
Кураев: В государственных школах!
Пчелинцев: В государственных школах…
Кураев: Может!
Пчелинцев: Согласен…
Кураев: Волин сказал «не может». Волин не сделал этих оговорок. Это шарлатанство!
Шустер (Остеру): Вы можете процитировать? Давайте дословно.
Остер: Я хоть и сижу на этой стороне, в данном случае процитирую то, что скорее всего будет в пользу той стороны (аплодисменты в студии): в пункте 4 статьи 5 Федерального Закона о свободе совести и религиозных объединениях ясно сказано: «По просьбе родителей или лиц, их заменяющих, с согласия детей, обучающихся в государственных и муниципальных образовательных учреждениях, администрация указанных учреждений по согласованию с соответствующим органом местного самоуправления предоставляет религиозной организации возможность обучать детей религии вне рамок образовательной программы».
Кураев: А господин Волин усыновил всех детей России и от имени всех родителей заявляет: не надо преподавать…
Волин: Значит, еще раз: мы исходим из того, что в рамках общего школьного курса преподавания религии быть не может.
Кураев: Что значит «общий школьный курс»? Такого понятия нет в Законе.
Волин: Мы говорим про обязательный школьный курс.
Кураев: А мы говорим про факультативы.
Шустер просит Волина вернуться на место…
Осталось сказать, что новокузнецкий журналист Валиулин, полагающий, будто в ходе дискуссии у Шустера Кураеву было доказано, что он не знает законов, – рериховец. Со всеми вытекающими (для совести[11], логичности и образования) последствиями…
Вопрос о допустимости религиозного обучения в государственной школе (факультативного, по выбору родителей) очевиден. Поэтому даже если «Основы православной культуры» понять как религиозное обучение (что неправда), то письмо министра Филиппова ничего нового к уже существующей практике не добавляет.
Столь же очевиден и ответ на вопрос о возможности существования этноконфессиональных школ. Есть еврейские национальные школы с обязательным преподаванием основ иудаизма для всех учащихся (и в одной из них по свидетельству московского педагога Е. А. Ямбурга, была запрещена к изучению сказка «Три поросенка» – «по причине некошерности персонажей») – и эти школы получают финансирование из Российского бюджета. Открытие русских этноконфессиональных школ на этом фоне не должно казаться чем-то вызывающим. Свобода выбора детей и родителей определяется здесь уже тем, что они с самого начала знают, что в этой школе всех детей будут учить ивриту, а в этой – русскому языку. В этой школе будут готовить к эмиграции в Израиль, а в этой – к защите России. В этой школе все дети будут изучать иудаизм, а в этой - православие. Несогласные могут пройти мимо – к соседней школе.
Вопрос, поставленный письмом Филиппова, в другом – может ли обычная (не этноконфессиональная) школа решить ввести общее (т.е. вне зависимости от желания каждого отдельного ученика) преподавание культурологического среза православия (не Закона Божия). Может ли предмет по имени «православная культура» иметь статус общешкольного факультатива - предмета, который обязателен в данной школе и отсутствует в соседней.
Об этом и идет полемика: может ли школа номер пять избрать своей спецификой не углубленное изучение английского и китайского, а православного языка?
Речь идет не об обращении в религию, а о возвращении в культуру.
Вроде тут и вопроса не должно быть: школа вольна взять курс на углубленное изучение японской или итальянской культуры… А – русской, а - православной? Когда губернатор Свердловской области Россель заявляет людям, празднующим Хануку (8 декабря 2002 г.): «Дорогие мои евреи! Поверьте, я сделаю все от меня зависящее, чтобы ваши дети знали свой язык, историю и религию», это никого не смущает[12]. Но губернатор, который сказал бы прихожанам православного храма: «Дорогие мое русские, я сделаю все, чтобы ваши дети знали свой язык, историю и религию», был бы сразу обвинен в анти... сами знаете в чем. Кстати, Россель сделал свое заявление в тот же день, в который министр образования Свердловской области Некрасов заявил, что не допустит преподавания «основ православной культуры».
Но вопрос о двойных стандартах наших «демократов» – это особая и неновая тема.
Сейчас же впору вести речь о различии культурологического и религиозного образования.
Религиозное образование ставит своей целью приведение детей к религиозной практике. Религиозное образование ставит своей задачей добиться согласия учеников с верой той религиозной группы, от имени которой ведется преподавание.
Законоучитель ссылается на библейские тексты как на тексты авторитетные, доказывающие правоту его веры. Культуролог ссылается на те же самые тексты Библии с иным акцентом: он тоже видит в них доказательство своей правоты, но правоты не религиозной, а исследовательской. Он их приводит в качестве подтверждения своего тезиса о том, что такое-то верование в данной общине реально существует. Для законоучителя Библия – исключительный авторитет. Для культуролога Библия авторитетна лишь в качестве свидетельства о верованиях тех групп людей, которые ее создали или чья жизнь создавалась с опорой на Библию. Если же он обратится к анализу индийских верований, то таким же и никак не меньшим авторитетом для культуролога станут тексты Упанишад.
