Иоанн Златоуст - Творения, том 10, книга 1
Не сказал: почтен, но: потрудился и, имея право указать на смертные опасности, ограничивается названием труда. Потом, с обычным смиренномудрием, и об этом тотчас перестает говорить и приписывает все Богу: не я, впрочем, а благодать Божия, которая со мною. Что может быть удивительнее этой души?
Столько уничижив себя и сказав только об одной своей заслуге, он и ее не называет своей, всячески ослабляя величие сказанного выражения как предыдущими, так и последующими словами, и притом тогда, как высказал это по необходимости. Смотри, как он изобилует словами смиренномудрия: а после всех, говорит, явился и мне, — таким образом ни с кем другим не равняет себя, и: как некоему извергу, — признает себя последним из апостолов и даже недостойным такого наименования. Не довольствуясь этим, но желал показать, что он смиренномудрствует не на словах только, приводит причины и доказательства: изверг — потому, что после всех видел Иисуса; недостоин наименования апостола — потому, что гнал церковь. Кто смиряется только на словах, тот не так поступает; а кто приводит и причины, тот говорит все от сокрушенного сердца. Он упоминает о том же и в другом месте: благодарю давшего мне силу, Христа Иисуса, Господа нашего, что Он признал меня верным, определив на служение, меня, который прежде был хулитель и гонитель и обидчик (1Тим.1:12,13). Почему же он произнес те высокие слова: более всех их потрудился? Обстоятельства побуждали его к тому. Если бы он не сказал этого, а только уничижил бы себя, то как он мог бы с дерзновением приводить себя в свидетели, ставить себя наряду с другими и сказать: по славному благовестию блаженного Бога, которое мне вверено (ст. 11)? Свидетелю нужно быть человеком достоверным и великим. А как он потрудился более их, это он объяснил выше, когда говорил: или мы не имеем власти есть и пить как и прочие Апостолы? И еще: для чуждых закона - как чуждый закона, - не будучи чужд закона пред Богом, но подзаконен Христу, - чтобы приобрести чуждых закона (1Кор.9:4,21). Где надлежало показать ревность, там он превзошел всех; и где надлежало оказать снисхождение, там он опять был превосходен. Впрочем некоторые говорят, что он послан был к язычникам и обошел большую часть вселенной; потому и получил большую благодать.
Подлинно, если он более потрудился, то благодать была больше; а большую получил он благодать потому, что показал более ревности. Видишь ли, как то самое, чем он старается и усиливается прикрыть свои дела, доказывает, что он был первый из всех?
6. Слыша это, будем и мы недостатки свои открывать, а о добродетелях умалчивать; если же потребуют обстоятельства, то будем говорить о них скромно, и все приписывать благодати, как делает апостол: прежнюю свою жизнь он изображает подробно, а все последующее приписывает благодати, чтобы во всем показать человеколюбие Бога, Который спас такого (грешника), и спасши сделал его таким (праведником). Потому пусть никто из порочных не отчаивается, и никто из добродетельных не надеется на себя, но пусть и последний будет осторожен, и первый ревностен. Как беспечный не может устоять в добродетели, так и ревностный не может быть бессильным в избежании порока.
Пример того и другого — блаженный Давид: он, как скоро допустил небольшую беспечность, глубоко пал; а когда предался сокрушению, то опять взошел на прежнюю высоту. То и другое, и отчаяние и беспечность, одинаково худо; одно скоро низвергает с самой высоты небесной, а другое не позволяет восстать лежащему. Потому о первом Павел сказал: посему, кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть (1Кор.10:12); а о втором: ныне, если голос Его услышите, не ожесточайте сердец ваших (Пс.94:7,8); и еще: укрепите опустившиеся руки и ослабевшие колени (Евр.12:12). Потому и покаявшегося кровосмесника он скоро ободрил, дабы он не был поглощен чрезмерною печалью (2Кор.2:7). Итак, человек, для чего ты скорбишь о других вещах? Если и в отношении к грехам, где скорбь единственно полезна, неумеренность причиняет великий вред, то тем более в остальном. О чем же скорбишь ты? О том ли, что потерял имущество? Но представь тех, которые не имеют даже насущного хлеба, и ты тотчас получишь утешение. И при каждом бедствии не печалься о том, что случилось, а благодари за то, чего не случилось. Ты владел имуществом и лишился его? Не плачь о потере, а благодари за то время, в которое пользовался им.
Скажи с Иовом: неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать (2:10)? Вместе с тем размысли и о том, что, хотя ты потерял имущество, но тело твое пока еще здорово, и при бедности ты еще не страдаешь расстройством тела. Или тело твое также потерпело расстройство? И это не край бедствий человеческих, но еще ты находишься пока в середине их; многие при бедности и телесном расстройстве бывают еще одержимы бесом и скитаются в пустынях; иные же терпят другие тягостнейшие (бедствия). Не дай Бог нам терпеть все, что возможно терпеть! Таким образом, помышляя всегда об этом, представляй тех, которые терпят тягчайшие (бедствия), и не скорби ни о чем подобном; когда согрешишь, тогда только сокрушайся, тогда плачь; этого я не запрещаю, напротив — требую; впрочем и тогда — с умеренностью, помня, что есть обращение, есть примирение. Но ты видишь других в роскоши, в светлых одеждах и в великолепии, а себя в бедности? Не на это только смотри, но и на происходящие от того неприятности; равно и в бедности принимай в соображение не только нищету, но и происходящие от нее приятности.
Богатство имеет только наружность светлую, внутри же исполнено мрака; а бедность напротив. Если бы открылась перед тобой совесть каждого, то в душе бедного ты увидел бы великое спокойствие и безопасность, а в душе богатого смятение, смущение, волнение. Ты скорбишь, видя богатого, а он гораздо больше тебя скорбит, видя того, кто богаче его; сколько ты боишься его, столько же он боится другого, — в этом отношении он не имеет никакого преимущества перед тобой. Видя начальника, ты скорбишь, что ты человек частный и подчиненный? Но подумай о дне, когда все переменится, и еще прежде
того дня представь смятения, опасности, труды, ласкательства, бессонницы и все другие неприятности его. Впрочем, все это мы говорим тем, которые не знают любомудрия; если бы ты знал его, то мы могли бы утешить тебя другими высшими побуждениями; но теперь пока нужно представлять тебе побуждения низшие. Итак, когда ты видишь богатого, то представь и того, кто богаче его, и увидишь, что он в таком же положении, как и ты. Затем представь того, кто беднее тебя, и сколько людей засыпают голодными, теряют отцовские имения, живут в темнице и каждый день желают смерти. Ни бедность не рожает печали, ни богатство — удовольствия; но то и другое зависит обыкновенно от нашего рассуждения. Начнем снизу и посмотрим.
Мусорщик скорбит и сетует, что не свободен от своего, по-видимому, тягостного и бесчестного занятия; но, если освободишь его от этого и доставишь ему достаток в предметах необходимых, он опять станет скорбеть о том, что не имеет более чем необходимо; если доставишь ему больше, он опять захочет иметь вдвое и потому будет печалиться не менее прежнего; если дашь ему вдвое или втрое, он вновь будет скорбеть, что он не чиновник; если доставишь ему и это, он будет почитать себя несчастным, что не принадлежит к числу сановников; получив и это достоинство, будет сетовать о том, что он не правитель; когда сделается правителем, — о том, что управляет не целым народом; когда и целым народом, — о том, что не многими народами; когда многими народами, — о том, что не всеми; когда сделается главным правителем, станет опять скорбеть, что он не царь; если сделается царем, — о том, что он не один; если будет один, — о том, что он не царствует также над варварами и над всей вселенной; если бы над всей вселенной, — о том, почему и не над другим еще миром? Таким образом замыслы его, простираясь в бесконечность, никогда не дозволят ему быть довольным.
7. Видишь ли, что, сделав даже царем человека низкого и бедного, не избавишь его от скорби, если не исправишь наперед его души, преданной любостяжанию? Теперь изображу тебе противное и покажу, что благоразумный человек, хотя бы ты низверг его с высоты вниз, не предастся скорби и печали. Будем, если угодно, нисходить по той же лестнице. Низведи мысленно правителя с седалища и лиши его этого звания; он нисколько
не будет скорбеть, если захочет представлять сказанное мной, потому что будет представлять не то, чего лишился, а то, что еще остается у него, именно честь свойственную власти; если отнимешь и ее, он будет представлять себе людей частных, никогда не достигавших такой власти, и найдет достаточное утешение в своем богатстве; если лишишь его и этого (богатства), он будет смотреть на тех, которые имеют немного; если отнимешь и немногое и оставишь ему только самое необходимое для пропитания, он будет представлять себе тех, которые и того не имеют, но непрестанно терпят голод и живут в темнице; если ввергнешь его и в это жилище, он будет представлять себе одержимых неисцелимыми болезнями и невыносимыми страданиями, и найдет, что сам он в гораздо лучшем состоянии. Как тот, занимающийся очисткой мусора, даже сделавшись царем, не найдет спокойствия, так этот, даже сделавшись узником, никогда не будет испытывать скорби. Следовательно, не от богатства зависит удовольствие, и не от бедности скорбь, а от наших помыслов, от того, что душевные очи наши нечисты, что на чем бы они ни остановились, не успокаиваются, а стремятся в бесконечность. Как здоровое тело, хотя бы питалось одним хлебом, не подвергается болезням и добреет; а больное, хотя бы наслаждалось роскошной и разнообразной пищей, тем более слабеет, — так обыкновенно бывает и с душой. Малодушные и в диадеме и в неизреченных почестях не могут хорошо себя чувствовать, а любомудрые и в узах, и в оковах, и в бедности наслаждаются чистым удовольствием. Потому, представляя себе это, будем постоянно взирать на тех, которые ниже нас. Есть и другое утешение, но только свойственное любомудрым и превышающее понятия многих. Какое же? То, что и богатство ничто, и бедность ничто, и бесчестье ничто, и честь ничто, что все это кратковременно и различается одно от другого одним только названием. Кроме того есть еще иное, большее, состоящее в том, чтобы представлять себе будущие страдания и блага, страдания истинные и блага истинные, и отсюда получать утешение. Но многие, как я сказал, весьма далеки от такого образа мыслей; потому мы и принуждены остановиться на вышесказанных мыслях, чтобы тех, которые примут их, постепенно возвести и к высшим.
