Пол Брэнд - Ты дивно устроил внутренности мои
Но между периодами уныния и подавленности у нас были и хорошие моменты. Мы пришли к выводу: самая подходящая обувь для больных проказой, это «башмаки–качалки», под подошвой которых проходит жесткая планка. Благодаря ей нога не изгибается, а качается, как доска–качели, на оси вращения. Кроме этого, я научился безошибочно определять больные места на ноге. Ведь Садан не чувствовал боли — а я обнаруживал имеющие отклонения от нормы участки по следующему признаку: кожа на них была теплее, чем на остальных местах. Я проверил: всегда через день–два после обнаружения потеплевших участков кожи точно на этих местах появлялись пятна. Научившись заранее определять проблемные зоны, я мог вовремя заменить обувь или дать ноге возможность отдохнуть, пока кожа не восстановится.
Вскоре после этих двух открытий периоды, когда больные, не испытывая осложнений, могли ходить, стали намного дольше, а периоды вынужденного лежания сократились. Почти угаснувшая надежда пришла на смену охватившему всех отчаянию. Садан ходил уже несколько месяцев и ходил намного лучше, чем раньше, — новые язвы не появлялись.
И вот случилось чудо. Я, как обычно, осматривал ноги Садана, которые изучил уже намного лучше, чем собственные. Если они не были теплыми и воспаленными, это было хорошо. И вдруг под своими пальцами я обнаружил совершенно другую кожу. Кожа ног Садана на ощупь всегда была твердой, слегка теплой и очень напряженной. Сейчас же она была прохладной и мягкой, даже слегка морщинистой. До меня дошло: такими были ноги Садана раньше, когда он еще был здоров. Все те годы, что я знал его, в результате хронической инфекции и постоянных повреждений его ступни оставались неизменно распухшими и воспаленными. Теперь же, после нескольких месяцев отсутствия повреждений, отечность спала, кожа и кости смогли очиститься от воспаления. В них больше не было застоя, и они начали осуществлять процессы регулирования, подстраиваясь под внешние условия. Ноги Садана вновь стали здоровыми!
Я понял: этого не происходило раньше, потому что за те короткие периоды, когда мы не разрешали Садану ходить, его ноги не успевали восстановиться до нормального состояния. Из–за постоянной необходимости бороться с инфекцией ткань его ног была очень уязвимой для механического раздражения. После очередного язвенного кровотечения мы слишком рано разрешали Садану снова ходить, а из–за притупления нервных импульсов он ничего не чувствовал. Только через несколько месяцев напряженного труда я сам научился чувствовать боль, которую не чувствовал он.
В свой очередной приезд в Индию я сделал небольшой крюк, чтобы навестить моего дорогого Садана, его жену Кокелу и их замечательных детишек. И вот передо мной стоит гордый и счастливый человек: он больше не зависит от разрушительной болезни. Теперь он может зарабатывать на жизнь своей семьи: работает в регистратуре местной поликлиники. Носит он специальную «качающуюся» обувь — такую обувь сейчас носят во всем мире люди, страдающие от проказы, диабета и других заболеваний, при которых стопа теряет чувствительность.
Каждый раз, когда мы встречаемся, Садан снимает обувь и с радостью показывает мне свои ноги, уже много лет не знающие язв. Кожа его ног мягкая, расслабленная, прохладная на ощупь. Я провожу пальцами по знакомым до боли контурам его ступней. Наши глаза встречаются — в них проносятся воспоминания о прошедших днях, полных отчаяния и скрытых слез. Но сильнее всего наша память хранит неописуемый восторг, охвативший нас в тот день, когда стало абсолютно ясно: мы победили страшную болезнь. Я считаю его ноги своими, а он считает своими мои руки, потому что тогда он получал ощущения только через них.
Когда Иисус рассказывал о жизни христианина, Его слова больше походили на предостережение, чем на рекламную агитку. Он говорил о том, что нужно взвесить все «за» и «против», что нужно продать все, «взять крест свой» и следовать за Ним. Меня удивляли Его слова, но теперь–то я вижу: Он просто хотел подчеркнуть, что нужно быть верным Телу. Если использовать биологические термины, то можно сказать: каждая отдельная клетка должна служить всему организму. Иногда, чтобы следовать за Главой, приходится в определенной степени отрекаться от себя, даже испытывать боль. Но жизнь (например, этот случай с Саданом) научила меня, что, только служа другим, можно обрести себя, получить высшее удовлетворение. Бог призывает нас к самоотречению не ради самоотречения, но для того, чтобы, отрекшись от себя, мы смогли получить награду, которую никак иначе не получишь.
В нашем обществе поощряют самодовольство, самокопание и самодостаточность. Но, по словам Христа, я смогу обрести жизнь, лишь потеряв ее! Только предоставив себя всему Телу в «жертву живую», только будучи верным Ему, я смогу обрести цель жизни.
Думая о жизни служителя, мы представляем себе жизнь почти мученическую. Но на деле Бог призывает нас отречься от себя для того, чтобы обрести жизнь с избытком! Взамен мы получаем только блага: с нас счищается корка эгоизма и остается только любовь Божия, которую являют миру наши руки, и в результате такого добротворения мы все больше уподобляемся Ему. Генри Драммонд сказал: «Если ты отказываешься отречься себя, то так и останешься не самоотреченным».
Суть служения можно познать, только наблюдая за служителями, — она не открывается в абстрактных спорах и рассуждениях. Я вспоминаю очень странного на вид француза, которого звали Авва Пьер. Он приехал в Веллор в лечебницу для прокаженных в простом монашеском платье со свернутым одеялом и холщовой сумкой. Это было все его имущество. Я пригласил его остановиться у меня, где он и рассказал мне свою историю.
После Второй мировой войны его, фриара–католика, послали работать с парижскими нищими. В те времена нищим негде было укрыться от холода, зимой они замерзали насмерть прямо на улицах. Авва Пьер начал с того, что попытался мобилизовать общественность на борьбу с нищетой. Но у него ничего не вышло. Он решил: единственный выход — организовать нищих, чтобы они сами себе помогали. Он учил их, как лучше выполнять традиционную работу — собирать пустые бутылки и утильсырье. Нищие разбились на бригады, поделили город на сектора. Потом он помог им построить склад из обломков кирпичей и создать целое предприятие по сортировке стеклотары, поступающей из больших отелей и предприятий. И, наконец, каждому из нищих Авва Пьер вменил в обязанность помогать другому нищему — тому, который еще беднее. Проект оказался в высшей степени успешным. Была создана целая организация — «Эммаус», которая продолжила дело Аввы Пьера в других странах.
Много лет он проработал в Париже — там не осталось нищих. И теперь, как ему казалось, организации грозит серьезный кризис.
«Мне необходимо найти кого–нибудь, кому мои нищие смогли бы помогать!» — заявил он и начал искать обездоленных в других уголках мира. Во время одного из таких путешествий он и попал в Веллор. В заключение он поделился своими трудностями: «Если мне не удастся найти кого–нибудь, кому гораздо хуже, чем моим нищим, то движение замкнется само на себе. Они станут сильной, процветающей организацией, но потеряют духовное влияние на людей! Им некому будет служить». Мы вышли из дома и направились к студенческому общежитию. Но в голове у меня по–прежнему звучали слова Аввы: «Мне нужно найти кого–нибудь, кому мои нищие смогли бы помочь».
У студентов–медиков в Веллоре была традиция, о которой я всегда заранее предупреждал гостей. Перед обедом гости вставали и говорили несколько слов о себе и причинах своего приезда. Как и все студенты, наши были легкомысленны и веселы, и у них было негласное правило: слушать говорящего только три минуты. Если гость слишком затягивал свое приветствие, они начинали топать ногами, стараясь заставить его закончить речь.
Итак, перед обедом Авва Пьер встал, и я представил его студентам. Я видел: индийские студенты смотрели на него оценивающим взглядом — маленький человечек с большим носом, не очень привлекательный, в старой сутане. Пьер начал говорить на французском языке. Наш сотрудник Хайнц и я переводили его речь. Оба мы не были сильны во французском, потому что в Индии на нем практически не говорили — мы могли лишь время от времени кратко пересказывать слова гостя.
Авва Пьер сначала говорил медленно, но потом оживился — слова вылетали у него изо рта со скоростью пулеметной очереди. Предложения наезжали одно на другое, он размахивал руками. Мне было очень неловко, потому что он решил рассказать всю историю движения с самого начала. И я знал, что очень скоро студенты шумом заставят замолчать этого великого смиренного человека. Что было еще хуже: он говорил так быстро, что мне удавалось переводить лишь отдельные отрывки его речи. Только что он посетил штаб–квартиру ООН и слышал там, как знаменитые люди изысканным, красивым языком стараются говорить гадости о чужих странах. Пьер же объяснял: вам не нужны слова, чтобы показать свою любовь. Слова нужны только для выражения ненависти. Язык любви — это поступки. Потом он стал говорить еще быстрее… и еще быстрее… мы с Хайнцем лишь беспомощно переглядывались.
