Владимир Шутов - Анатомия мировых религий: Прошлое, настоящее, будущее
Так, например, не мозг в целом, а только конкретный участок мозга пианиста посылает по конкретному каналу связи свой сигнал конкретному пальцу этого пианиста нажать на конкретную клавишу рояля. Так, например, боль от уколотого пальца человека передается по конкретному каналу, нерву в определенный участок мозга, а не во все его закоулки. При упрощенной же схеме мы должны будем прийти к выводу, что высшие божественные силы выражаются фактически в одном Едином Боге и что Единый Бог должен пониматься не только как наивысший и всегосподствующий элемент бытия, но как неразделяемая, непознаваемая и далеко удаленная от человека сущность, реагирующая на все, одновременно объемлющая все и вся. В окружающем же нас мире все многофункциональное всегда сложно и имеет свою структуру. И чем многофункциональней объект, тем более он сложноструктурен.
Зададимся еще одним важным вопросом. Отвечает ли упрощенная и жесткая монотеистическая идея требованиям современного мира? Сомнительно, если сопоставить ее с идеей иерархического монотеизма. Очевидно, что последняя идея существенно лучше соответствует вышеописанным общим принципам (рациональности, ступенчатости, структурности и т. д.), она лучше отвечает реалиям окружающего нас мира. Эта идея в большей степени соответствует представлениям, характерным для древнерусской веры. Поэтому многие элементы такого видения мира были восприняты православным христианством в заметно большей степени, чем другими его ветвями. Теперь становится понятно, что чем более та или иная религиозная конфессия отвечает идее иерархического монотеизма, тем более она многогранна и всеохватна.
Еще один важный момент. Жесткий монотеизм пусть постепенно, но с неизбежностью подводит как к герметизации определенных «избранных», единственно допущенных говорить от имени Единого Бога, так и к герметизации религиозных устоев, к сокрытию от подчиненных исполнителей – овец многих откровений Божиих (если таковые имеются) и, скорее всего, к созданию собственных установлений, созданных исключительно этими «избранными», но объявленных истинами Единого Бога.
При иерархическом монотеизме Всевышний оказывается более проявляемым и открываемым Богом, открываемым одновременно сразу по многим и многим «каналам». Но является проявляемым и открываемым не обязательно непосредственно, а через целый сонм элементов подвластной ему иерархии, через различные земные чудеса, в результате встречного человеческого сознания, порождаемого духовной энергетикой земных душ. Возникает как бы два потока духовного энергетического взаимодействия между небесным и земным мирами. Причем эти взаимодействия могут происходить между самыми различными уровнями как земной, так и небесной иерархии. Богатство возможностей во всей своей красе.
При таком подходе Всевышний Бог и другие представители небесной иерархии в представлениях жителей Земли становятся наделенными признаками антропоморфности. Они изображаются в силе, величии и славе, в прекрасных одеяниях и с неизменными источниками света (святости), исходящего от них самих. Их функции применительно к земному бытию рассматриваются как вполне определенные. Безусловно, что такой комплекс представлений о горнем мире отличается огромной духовной силой, и чем более та или иная религия будет следовать ему, тем большей ценностью для будущего она будет обладать.
Еще одной важной особенностью русского православного христианства является то, что оно воспитывает паству в духе равенства всех перед Богом, в духе грядущего воздаяния по реальным заслугам, вне прямой зависимости от занимаемого социального положения, уровня богатства и т. п. Идея равенства перед Богом присутствует здесь в более явной форме. Такого явления, как утверждение идеи непогрешимости Папы, здесь невозможно представить.
Православное христианство есть «солнечная религия», есть религия Света, побеждающего Тьму. Связь идеи солнца с христианскими символами и с христианскими догматами была замечена давно. Четкое соответствие главных православных праздников основным фазам солнечного цикла, наполненность светом многих образов горнего мира, особая храмовая красота, яркость и многоцветье церковных росписей, божественность песнопений, проведение служб не только в сумраке келий, но при ярком свете свечей – символов огня и света, даже торжественное и обильное вкушение лучших яств земных в праздничные дни и еще многое, многое другое выделяют православное христианство как «солнечно-радостную» ветвь христианства. В существенно меньшей степени, чем в других ветвях христианства, здесь встречается немилосердная религиозная жестокость. Веротерпимость здесь очень сильно, возможно, даже чрезмерно сильно развита.
Ведь именно западная культура принесла на Русь смертоубийство как наказание за религиозные убеждения. Подобного не было ранее. Да и кровавых ритуальных человеческих жертв, как ни пытаются нас убедить в противном апологеты других религиозных направлений, в древнерусской вере и в пришедшем ей на смену христианском православии практически не было. Кровь людей и животных не используется при исполнении священных обрядов, хотя отголоски этого древнего обряда еще сохранились.
В православном христианстве заметно выражена идея соборности. Эта идея в плане государственного строительства выражается в собирании различных земель в единую православную государственность. Соборность в социальном плане есть, по сути, использование общинных принципов бытия не только для выдвижения лучших представителей народа во власть, не только для поддержания нравственных норм в обществе, но и для создания достаточно гармоничной системы регулирования социальных отношений между верхами, срединными сословиями и низами общества. Конечно, не в полной мере, но все ж в православной ветви христианства элементы соборности присутствуют. Истинная соборность не есть демократия в ее традиционном понимании, где голоса всех социально равны (от закоренелого бездельника до великого гения). Но соборность не есть и механическое давление общества на личность. Она предоставляет каждой конкретной личности определенные правила поведения, дает ей вполне конкретный перечень как обязанностей, так и прав в соответствии с ее социальным статусом. О формальном, но абсолютно недееспособном «демократическом равенстве», вообще о земном равенстве здесь не может быть и речи. Известный американский деятель Бенджамин Франклин как-то высказался в отношении демократии следующим образом, выразился достаточно честно и откровенно: «Демократия – это когда два волка и ягненок решают, что сегодня будет на обед» /19/.
Соборная же человеческая справедливость есть установление всех членов общества по соответствующим им уровням иерархии. Религиозная вера выступает здесь в чисто социологическом плане в качестве объединяющей, собирающей единой ответственностью и нравственностью силы. Соборность предполагает определенную довольно высокую степень развитости и свободы личности, высокую степень ее социальной активности и независимости. Без этого условия никакого действенного собора не может быть в принципе. Вот почему уничтожение всяких потуг к организации собора в истории нередко начиналось с развращения народных масс, с ликвидации лучших, наиболее активных их представителей. При этом надо помнить, что соборность не есть жесткое подавление личности государственными структурами, последнее как раз и есть нарушение соборности, ведь в этом случае никакой собор уже и не нужен, а нужно лишь беспрекословное исполнение приказов.
Прямых и косвенных признаков наличия принципов соборности в православном христианстве довольно много. Это массовые богослужения, общее храмовое исполнение песнопений и молитв, общественное участие в исполнении основных праздничных обрядов, это даже стояние всех людей в храмах во время службы (знак единения и уравнивания всех пред лицом Господа) и еще многое, многое другое.
О русской соборности написано предостаточно многими выдающимися людьми, поэтому повторять здесь известные вещи мы не будем. Но кое-что сказать все же надо. Непосредственно связанным с соборностью явлением русского духа является особо чуткое, можно даже сказать, болезненное отношение русского человека к несправедливости, к добру и злу, трепетное улавливание русским сердцем всякой неправедности вообще. Из этого свойства проистекает и относительно слабый национальный эгоизм православного сердца.
Христианская церковь всегда имела претензию на выстраивание мощных столпов между низами и верхами, цементирующих верой общество в единое целое. Социальную структуру такого общества, которую можно назвать классической (недаром она имеет классический вид), можно схематически представить себе в следующем виде:
