Монах Афонский - Птицы небесные. 1-2 части
За этот период наша семья несколько раз выезжала в Москву и Петербург. От Москвы осталось в памяти удивление от грандиозности Кремля, страх перед огромными магазинами и усталость от безчисленных толп людей. Петербург мне понравился строгой красотой и совершенно другими людьми, непохожими на шумных москвичей. Из поездок родители привозили пластинки и мы сообща слушали их, проигрывая на патефоне.
Однажды в нашу мальчишескую компанию пришла соседская девочка и попросила вынести патефон и поставить какую-нибудь пластинку. Когда раздалась музыка, кажется, «Рио Рита», эта девочка неожиданно пригласила меня на танец, говоря, что она научит меня танцевать. Не видя в ее просьбе ничего странного, я начал неуклюже танцевать с ней под ритмичную мелодию. Мальчишеская компания, посмеиваясь, во все глаза смотрела на нас. Вскоре на стенах школы появились надписи о нашей любви. Они меня особо не задевали, но в сердце острой занозой осталось будоражащее чувство девичьей близости.
Из всех времен года весна оказывала на меня неодолимое животворящее воздействие. Как я ждал прихода тепла! Еще в феврале я ставил в стакан с водой тоненькую веточку вербы и с трепетом следил, как незаметно совершается чудо преображения со спящими почками, рождающими трогательную нежно-зеленую завязь. Милое весеннее солнышко поднималось все выше, а на душе становилось светлее и радостнее. Слыша разговоры взрослых о церковных праздниках, я спрашивал:
— Мама, что такое Сретение?
— Зима с весной встречаются, сынок… — отвечала она с улыбкой.
Зачем родители скрывали от меня значение религиозных праздников? Со временем мне стало ясно, что люди, привязанные к миру, страшатся позволить какой-либо душе отделиться от них, тем самым выявляя всю тщету их земных надежд и упований.
В этот период в моей душе появились две сокровенные тайны, о которых я никому не хотел говорить: странные тревожащие сердце ощущения от общения с девочками и загадочная увлекательная тайна творчества. Мне захотелось стать поэтом и даже само слово «поэт» кружило мне голову. К сожалению, к этому творческому порыву примешалось ревнивое чувство первенства, которое портило душу и делало ее безвольной пленницей пустого сочинительства. Тогда мне было еще невдомек, что ничтожные стихотворные безделки и страсть к состязанию надолго уводят душу в томительные мытарства по пустыням тщеславия. Попавшись в соблазн сочинительства, мне предстояло многие годы брести по пескам и пустыням эгоизма и тщеславия, чтобы на личном опыте постичь химеры, созданные греховным умом и испорченными помыслами. Все вместе это называлось трудной порой «переходного возраста» или болезненным взрослением души, познающей убийственность собственной гордости и эгоизма.
То, чему мы можем учиться свободно и с пользой для души, без опасения потеряться в дебрях гордыни и страстей — это искренняя и чистая любовь к Богу, всякое иное приобретение знаний есть лишь порча ума и сердца. Страшно затеряться в юности среди лже-богов и идолов мирской жизни, которым поклоняется мир, и не заметить кроткого и любвеобильного Христа. Прекрасное занятие для человека — свидетельствовать о милосердии Божием, оберегающем его от недобрых путей, но самое лучшее — отдать всего себя Его милосердию и постигать, насколько это возможно, безпредельность Божественной любви.
ТРУДНАЯ ПОРА ВЗРОСЛЕНИЯ
Детство не может оставаться безгрешным, но оно может надолго сохранить свежесть и чистоту души, если человек остается кротким и смиренным, ибо таковых есть Царство Небесное. В эту пору доброе дело, даже сделанное без интереса и по принуждению, хотя и не приносит должных благих плодов из-за упрямства и своеволия испорченного грехом ума, тем не менее, удерживает душу в добре, помогая ей пройти невредимой опасный период взросления. Много скорбей приносит душе принуждение к благу, но именно оно помогает ей развиться в доброе, отсекая своеволие и не давая эгоизму укорениться в сердце.
Скрытое зло души — самолюбование и самовлюбленность, дающие начало росту эгоизма, страшного бича юности и всей последующей жизни. Этот эгоизм хочет жить, паразитируя на сокровенной жизни души и отчаянно сопротивляется малейшему принуждению, представляя себя как благо для людей тем, что греховно использует различные дарования души. Чем больше в душе дарований, тем сложнее ей пользоваться ими на пользу себе и ближним. Тем больше в ней самовлюбленности, тем опасней она для самой себя и для остальных людей.
Растущее молодое тело жадно требовало движения, и наши детские игры часто заканчивались борьбой, чтобы испытать свои крепнущие силы. Школьные уроки спорта становились для меня более увлекательными, чем остальные предметы, особенно удавались прыжки в высоту и акробатика. Наши игры иногда становились рискованными. Юная самонадеянность не чувствовала подстерегающей опасности. Мы начинали ощущать ее пьянящий азарт, преодолевая неприятное чувство страха. На запасных путях железнодорожной станции находились большие кучи песка. Нам нравилось прыгать на них с крыш вагонов, издавая победные вопли. В одном из таких прыжков мы столкнулись в воздухе с другим мальчиком, и меня отбросило в сторону от песка. Возможно, этот прыжок стал бы для меня последним. И вновь, Господи, Ты оказался рядом и Твоя заботливая рука опустила меня не на рельсы, куда я должен был упасть, а на другую небольшую кучу песка, рядом с вагоном.
Однако мне, нераскаявшемуся, полюбилось ощущение полета. Я начал поиски подходящих мест для своих опытов. За поселком проходил большой поливной канал с переходными мостиками через него, где расстояние до воды составляло около 4–5 метров. Хотя до канала было не близко, мне нравилось добираться туда на велосипеде с ватагой местных ребят, где мы и прыгали в воду разными способами: «солдатиком», «бомбочкой» или «головкой». Страшнее всего оказались прыжки вниз головой, от которых у меня захватывало дух, хотя неоднократно случалось сильно ударяться о воду, если угол вхождения был выбран неправильно. Один прыжок был особенно неудачным и мне показалось, что я разбился навсегда, потому что от удара при вхождении в воду потерял сознание. Господи, Ты отыскал меня в темных глубинах, вынес на поверхность воды и дал вдохнуть живительный воздух. Ныне оживи меня к новой жизни в Тебе, дай вдохнуть безсмертный воздух Царствия Твоего и безстрашно плавать в святых водах Твоей благодати!
Старый велосипед, любимый друг мой, был всегда со мной, и я с радостью устремлялся в степные просторы, любя отдавать себя свободному движению среди безпредельных морей пшеницы и подсолнечника, с дрожащими в дымке высокими степными курганами, во весь голос распевая песни под мелодичные трели жаворонков, купающихся в горячей синеве. Асфальтовое полотно дороги уходило к горизонту вместе со столбами линий электропередач, и мне представлялось, что за этим горизонтом, под сенью белоснежных кучевых громад, меня ожидает непременно что-то очень хорошее, чему я пока еще не мог придумать название. Душа грезила о чем-то непременно героическом и необычном…
Итак, трудная пора моей жизни соединилась с очередным переездом нашей семьи. Родители стали поговаривать о том, чтобы переселиться в большой южный город, красиво раскинувшийся на высоком берегу Дона. Переезд совершился быстро, когда я находился в школе. К новому месту меня привезли на электричке, потому что родители облюбовали себе дом неподалеку от железнодорожного вокзала. Рядом возвышалась большая четырехэтажная школа со своим стадионом и настоящими воротами, где с утра до вечера подростки гоняли мяч, с площадками для прыжков в длину и высоту, с беговой дорожкой, и это мне понравилось больше всего.
В районе, где жили, в основном, железнодорожники, многие подростки славились дурным поведением, и мне возбранялось с ними дружить. К сожалению, это было легко сказать, но трудно сделать. На новом месте у меня появилось много друзей, но еще всю весну мне пришлось ездить одному в прежнюю школу на электричке, чтобы закончить учебный год.
Такая ранняя самостоятельность волей-неволей воспитала во мне наблюдательность и развила способность определять характер людей, с которыми приходилось общаться в дороге. Отец постоянно наставлял меня и учил умению разбираться в людях, среди которых встречалось немало недобрых и нехороших. С другой стороны, такие самостоятельные поездки развили во мне склонность к гулянию по улицам и паркам, и это было гораздо интереснее, чем занятия в школе, которые я научился пропускать, ссылаясь на опоздания электрички. К пропускам школьных занятий примешивалось и нежелание находиться в мальчишеских компаниях, которые стали мне неинтересны. У некоторых сверстников началось быстрое взросление и проснулся безудержный интерес к телесным инстинктам и постыдным разговорам. Тем не менее, мне удалось благополучно закончить учебный год и перейти в новую городскую школу.
