Иван Охлобыстин - Иоанн Кронштадтский
ИЗ ДНЕВНИКОВ ОТЦА ИОАННА
«Поститься христианину необходимо для того, чтобы прояснить ум и возбудить и развить чувство, и подвигнуть к благой деятельности волю. Эти три способности человека мы затмеваем, и подавляем, более всего объядением, пиянством и заботами житейскими [Лк. 21, 34], а чрез то отпадаем от источника жизни – Бога и ниспадаем в тление и суету, извращая и оскверняя в себе образ Божий. Объедение и сластолюбие пригвождают нас к земле и обсекают, так сказать, у души ее крылья. А посмотрите, какой высокий полет был у всех постников и воздержников! Они, как орлы, парили в небесах; они, земнородные, жили умом и сердцем на небесах и слышали там неизреченные глаголы и там научились божественной премудрости. И как человек унижает себя чревоугодием., объедением. и пьянством.! Он извращает свою природу, созданную по образу Божию, и уподобляется скоту бессловесному и даже делается хуже его. О, горе нам. от пристрастий наших, от беззаконных навыков наших! Они препятствуют нам. любить Бога и ближних и исполнять заповеди Божии; они коренят в нас преступное плотское себялюбие, коего конец – погибель вечная. Так пьяница для удовольствия плоти и одурения себя не жалеет множества денег, а нищим жалеет копейки; куритель табаку бросает на ветер десятки и сотни рублей, а нищим. жалеет копеек, которые могли бы спасти его душу; любящие одеваться роскошно или охотники до модной мебели и посуды тратят на одежду и мебель с посудою огромные деньги, а мимо нищих проходят с холодностью и презрением.; любящие хорошо поесть не жалеют на обеды десятки и сотни рублей, а бедным жалеют грошей. Поститься и потому христианину необходимо, что с вочеловечением. Сына Божия природа человеческая одуховлена, обожена, и мы поспешаем, к горнему царствию, которое несть брашно и питие, но правда, мир и радость о Дусе Святе [Рим. 14, 17]; брашна чреву, и чрево брашном: Бог же и сие и сия упразднит [1 Кор. 6, 13]. Есть и пить, т. е. иметь пристрастие к чувственным удовольствиям, свойственно только язычеству, которое, не зная духовных, небесных наслаждений, поставляет всю жизнь в удовольствие чрева, в многоядении и многопитии. Оттого Господь часто обличает в Евангелии эту пагубную страсть.
Да и разумно ли человеку жить непрестанно в желудочном чаду, в желудочных испарениях, поднимающихся внутри от непрестанного варения пищи и ее брожения? Разве человек, только ходячая кухня или самодвижущаяся дымовая труба, каковой по справедливости можно уподобить всех, занимающихся непрестанным курением? Какое удовольствие жить в непрестанном, чаду, испарении и дыму? На что будут похожи жилища наши? Зачем, мы будем, заражать воздух смрадом, и дышать им, а паче всего омрачать и подавлять душу, убивать ее последние духовные силы?»
Режим святого
Вот как описывают образ жизни отца Иоанна его современники.
Из воспоминаний священника Павла: «Отец Иоанн вставал около четырех часов утра, после службы в кронштадтском соборе, оканчивающейся около полудня, посещал приезжих и местных жителей Кронштадта, пригласивших его по той или иной нужде. Обычно это были просьбы о молитве у постели больного. Затем отправлялся в Петербург. Летом на пароходе – до Ораниенбаума, а зимой – по льду на санях. В Петербурге также посещал людей, просивших его о посещении, а также общественные мероприятия и торжества, например, открытие фабрик. Поздним вечером, нередко после полуночи отец Иоанн возвращался домой в Кронштадт. В период Великого Поста отменял ежедневные поездки в Петербург, но, после посещения квартир в Кронштадте, принимал исповедь в Андреевском соборе. Поскольку было большое число желающих попасть к нему на исповедь. Она – исповедь – была очень продолжительной и часто длилась с часа дня до двух часов ночи. А иногда отец Иоанн исповедовал до самой утренней службы. Сильно утомившись к одиннадцати вечера, он прерывал исповедь на полчаса, чтобы проехаться в коляске по свежему воздуху и восстановить силы, после чего снова возвращался в собор и продолжал исповедь. Нередко в течение дня даже не имел возможности подкрепиться пищею. У него совсем не было личного времени. Спал очень мало, не всегда даже 3–4 часа. В таком режиме он жил ежедневно».
А так описывает распорядок дня святого протоиерей Сергий:
«Летом еще чуть загорается восток и солнышка не видно, а зимой – ночь темная и непроглядная, когда отец Иоанн просыпается. Бодрый и, как всегда, серьезный и сосредоточенный, он, умывшись, становится перед своими иконами и приносит утренние молитвы. Если бы в эту минуту раздался крик: “пожар”, “наводнение”, “неприятель” и т. п., по всей вероятности, отец Иоанн не услышал бы их или, вернее, не обратил бы на них внимания, потому что он весь ушел в молитву, перенесся в другой мир, забыл обо всем земном…
Около получаса приблизительно длится молитва, после чего отец Иоанн принимает еще более свежий и бодрый вид; во всей его фигуре видна железная энергия, несокрушимая твердость и в то же время в глазах светится необыкновенная доброта…
Вот отец Иоанн оделся и направился к церкви, но не так ему легко достигнуть цели, хотя храм всего в полуверсте. Ворота его дома окружены толпой, совершенно непроницаемой: здесь половина богомольцев, накануне прибывших “со своими немощами” к отцу Иоанну за чудотворной молитвой, половина же ждет милостыни. Многим приходило в голову, что отец Иоанн делается жертвой профессиональных нищих, эксплуатирующих его щедрость и доброту. Я имею положительные факты и на основании множества примеров утверждаю, что этого нет, да и быть не может.
Обладает ли отец Иоанн необыкновенной памятью, чтобы запомнить каждого посетителя, или он принадлежит к числу необыкновенных физиономистов, чтобы по выражению лица читать мысли и заглядывать в душу или же, наконец, как утверждают многие, это особый дар свыше, откровение, но только отец Иоанн знает, кому подает и безошибочно помогает истинной нужде. Эта классификация так верна и метка, что профессиональные кронштадтские нищие не дерзают даже на дороге попадаться у отца Иоанна; они обходят кривыми дорогами, чтобы случайно даже не попасть на глаза доброго, но зато и строгого пастыря. Конечно, возможны случаи, что какому-нибудь проходимцу удастся незаметно урвать подаяние или обмануть пастыря, но таких случаев, вероятно, очень мало, потому что об них почти не приходится слышать. Напротив, почти ежедневно встречается какой-либо субъект, заливающийся горькими слезами.
– Меня прогнал батюшка, – отвечал он, всхлипывая на вопросы.
Прогнал! И это “прогнал” не только величайшее наказание для оборванца, но страшит его за будущее, ужасает его во много раз больше всякого судебного приговора. И никто не может утешить “прогнанного”, главным образом потому, что каждый понимает всю важность такого “прогнал” и невольно сам страшится за судьбу прогнанного, если ему не удастся вымолить прощение отца Иоанна».
А вот рассказ другого очевидца, священника Иоанна Попова:
«…Быстро растворяется дверь и отец Иоанн быстро идет к выходу; какая-то старушка накидывает на него его теплую рясу, и не заметил я, как моментально он надел ее, на ноги калоши, взял шапку и уже очутился совсем у выходной двери, а тут и сани; его преследует толпа, в коей замешался и я; со всех сторон слышатся просьбы: “Батюшка! Зайдите к нам! Благословите! Болящая! Батюшка! Батюшка!..” У выходных дверей, несмотря на все старания молодого псаломщика, так стиснули отца Иоанна, что он немного поморщился, но не сказал ни слова; прорвался он через толпу, сел в сани; но толпа устремляется к саням, хватает за рясу; отец Иоанн возлагает руку, на все стороны, раз даже назад подал руку, и все это так быстро, что едва успеешь уследить; просьбы своей я, оттесненный толпой, не успел высказать… Сани скоро скрыли отца Иоанна из вида толпы… Толпа рассыпалась на две стороны…
И в только что описанной обстановке отец Иоанн сосредоточен на внутренней молитве: он как бы ничего не видит и не слышит, хотя по временам и вслушивается в содержание просьбы, даст краткий ответ и скорее спешит туда, где больше всего и скорее всего нужна его молитвенная помощь.
“Этому батюшке и поесть некогда! Он весь занят молитвой и нуждами других. Если бы мы имели хотя сотую долю этой самоотверженной любви, любви не к себе, а к другим, то не тянуть отца Иоанна к себе, а, напротив, до поры до времени уклонять его от своих докучливых просьб должны бы; пусть-де он справляется да отдохнет хотя немного, а я подожду. Нет, нам хочется в один день все дела сделать и поскорее уехать восвояси, а о том мало думаем, что и у отца Иоанна как ни одухотворенное, а все же пока бренное человеческое тело”, – так утешал и укорял я себя и своих соквартирантов и оправдывал отъезд отца Иоанна в Петербург.
Закончился день вечерней в соборе и чтением акафистов в частном доме для желающих.
