Дмитрий Щедровицкий - Беседы о Книге Иова
Иов дает замечательную по образности картину премудрости Божьей:
Но где премудрость обретается? и где место разума?
Не знает человек цены ее, и она не обретается на земле живых.
Бездна говорит: не во мне она; и море говорит: не у меня. (Иов. 28, 12-14)
Бездна и море – это образ материи. По мысли Иова, вещество без Духа Божьего не способно явить какую-либо премудрость, оно хаотично, подобно бездне. И один только Дух Божий полнит премудростью творимый им мир. И дальше Иов говорит, что Бог бесконечно премудр, доказывая это примерами разумного устройства вселенной, которое объясняется тем, что Творец для совершения всякого дела призывает премудрость:
Бог знает путь ее, и Он ведает место ее.
Ибо Он прозирает до концов земли и видит подо всем небом.
Когда Он ветру полагал вес и располагал воду по мере, Когда назначал устав дождю и путь – для молнии громоносной,
Тогда Он видел ее и явил ее, приготовил ее и еще испытал ее... (Иов. 28, 23-27)
Раз Бог «видел, явил и приготовил» ее, значит Бог выше премудрости, Он есть ее источник.
О чем же говорит страдалец? Каков смысл его доводов в контексте теодицеи? Когда человеку больно, он жалуется, когда ему очень больно, он начинает кричать. Если у него погибли все дети, вся будущность его рухнула – к чему тогда слова? Если он еще и поруган, отвержен, лишен чести, низвержен с престола, повергнут во прах – о чем он может говорить в подобном состоянии? Но Иов вновь и вновь говорит о Боге, о Его славе, о Его величии. И в этом – слава Иова, и этим он посрамляет сатану.
Сутью прежней жизни праведника были Закон и заповеди в том виде, как он их знал и исполнял. Но если не стало нравственного смысла жизни, если нет воздаяния и никакого «этического фундамента» бытия, если нет справедливости, если праведнику воздается как нечестивцу, то что остается ему для придания жизни смысла? На что опереться праведнику, если «разрушены основания» (Пс. 10, 3)? На мысли, выводы, рассуждения. Он остается человеком. И более чем на 35 веков ранее хрестоматийного «Я мыслю – значит, я существую» Иов говорит иначе, но намного сильнее: «Я рассуждаю, следовательно, я человек; я славлю Бога, следовательно, я человек; я и в неисцелимом страдании своем остаюсь возвышенно, поэтически мыслящим, философски рассуждающим существом; следовательно, сатана посрамлен, и имело смысл создавать человека, коль скоро он даже в таких условиях верен себе и воздает славу своему Творцу». Как сказали бы древние греки, это философия; как сказали бы древние израильтяне, это «хохма» – истинная мудрость.
Итак, Иов желает более всего и в первую очередь не избавления (да и возможно ли оно, с обыденной точки зрения, после потери всего потомства и крушения всех надежд?), он желает познания – даже в таких невероятно тяжких условиях.
О, если бы благоволил Бог сокрушить меня, простер руку Свою – и сразил меня!
Это было бы еще отрадою мне, и я крепился бы в моей беспощадной болезни, ибо я не отвергся изречений Святого. (Иов. 6, 9-10)
Из приведенных слов Иова следует, что он отнюдь не отрекся от Бога и Его заповедей в своих мучениях.
Постараемся вслушаться внимательнее в речения Иова, чтобы понять, что для него дороже и важнее: избавление от мучений – или истина, познание путей Божьих и подтверждение Его справедливости.
Говорил ли я: дайте мне или от достатка вашего заплатите за меня —
И избавьте меня от руки врага и от руки мучителей выкупите меня? (Иов. 6, 22-23)
Нет, не говорил подобного Иов, не на собственное избавление от мук были направлены все его усилия.
Невинен я; не хочу знать души моей, презираю жизнь мою. (Иов. 9, 21)
Иов заботится не о том, что станется с его душой (жизнью), что с ней происходит сейчас – он презирает подобные вопросы. Ему нужно одно: понять, осознать, вместить разумом то, что с ним случилось. «Невинен я» – вот что для него важно на фоне всех испытаний и терзаний. А из этого утверждения логически вытекает и вопрос о причине собственных страданий, который, в свою очередь, неотделим от поиска в мире справедливости для оправдания деяний Бога.
Как известно, Иов оказался праведнее своих друзей (Иов. 42, 7-8). Они приводят очень красивые аргументы, утверждая, что Иов виновен, что он должен отыскать свой грех, исповедать его – и тем самым они всё то неисследованное, никем еще не испытанное, уникальное, что на собственном опыте постигает Иов и благодаря чему он пролагает новый путь человечеству, сводят к заведомо известному – тому, что уже тысячу раз сказано и проповедано. Тем самым они обессмысливают его неповторимый путь, значение собственных открытий праведника, его теодицею и зоедицею – оправдание Бога и оправдание жизни. И сам Иов так об этом говорит своим друзьям:
Сколько знаете вы, знаю и я: не ниже я вас.
Но я к Вседержителю хотел бы говорить и желал бы состязаться с Богом. (Иов. 13, 2-3)
А цель этого «состязания» – воссоздать, восстановить и укрепить тот самый «столп», который в сознании Иова рухнул и распался, столп справедливости; а это может сделать только Бог, открыв Иову скрытый смысл происходящего.
И вот Иов обращается к друзьям со встречными обвинениями в неискренности:
А вы сплетчики лжи; все вы бесполезные врачи.
О, если бы вы только молчали! это было бы вменено вам в мудрость. (Иов. 13, 4-5)
Так охарактеризовал Иов речи своих друзей, потому что все они не касаются самой сути проблемы, над которой он бьется.
Посмешищем стал я для друга своего, я, который взывал к Богу, и которому Он отвечал, посмешищем – человек праведный, непорочный. (Иов. 12, 4)
Этими словами Иов утверждает, что он подлинный пророк: ведь он взывал к Богу, а Бог отвечал ему – с кем происходит подобное? Согласно и духу, и букве библейского учения – только с пророком (Втор. 18, 18-22; Ис. 58, 9). И вот теперь, зная, что он пророк, друзья всё же обвиняют его. Иов говорит о своем опыте как об общезначимом, как о том ведении, которое он впервые принес в мир, как о том пламени, что теперь возгорится и вовек не погаснет. В следующем стихе Иов совершенно точно выражает смысл своей миссии и тайную цель своих страданий:
Так презрен по мыслям сидящего в покое факел, приготовленный для спотыкающихся ногами. (Иов. 12, 5)
Друзья Иова в каком-то смысле, говоря библейским языком, «сидят [более точный перевод: „застыли“] на дрожжах своих» (Соф. 1, 12). Они живут спокойно, правят своими областями, муки их не коснулись, и со своей высоты, как им кажется (а на самом деле глубоко снизу), они созерцают подвиг Иова. «Сидящему в покое» факел не нужен; но тому, кто во тьме ночной собирается пройти неизведанную местность, факел совершенно необходим. Такой «факел» зажег Иов, чтобы осветить своим великим духовным опытом пути человечества, лежащие во тьме среди страшных угроз и опасностей. И этот «факел» до сего дня горит и дает надежду измученным, упование отчаявшимся – всем, кто, как им кажется, безо всякой вины ввергнут в бездну страшнейших мучений. И поэтому апостол Иаков говорит:
В пример злострадания и долготерпения возьмите, братия мои, пророков, которые говорили именем Господним.
Вот, мы ублажаем тех, которые терпели. Вы слышали о терпении Иова и видели конец оного от Господа, ибо Господь весьма милосерд и сострадателен. (Иак. 5, 10-11)
Итак, духовный героизм Иова – пример всем поколениям и всем векам.
Лекция 3
Мистик Елифаз. «Тихое веяние – и я слышу голос»
Надо заметить, что Книга Иова отличается особенной философской полифонией – в ней формулируются и сосуществуют различные концепции бытия. И если друзья Иова в конечном счете оказываются пред лицом Господним не настолько правы, как Иов, то это не значит, что они совсем не правы и не говорят ни слова истины. В чем-то важном все они, конечно, ошибаются; но зато в учении каждого из них затрагиваются важные, сущностные пласты духовной реальности. Обычно исследователи говорят о фрагментарности изречений как друзей Иова, так и его собственных, о том, что нельзя выстроить целостные учения, исходя из высказываний каждого из них. Но это не так. Утверждающие подобное недостаточно пристально всматриваются в текст, часто забывая, что на Древнем Востоке глубокие концепции выражались очень лаконично, буквально в нескольких словах, потому что эти «несколько слов» апеллировали к таким граням сознания, таким религиозным, мифологическим, бытовым и другим представлениям, которые уже издавна были глубоко укоренены в мышлении жителей данной эпохи и данного региона. «Несколько слов», произнесенных мудрецом, подобно камешку, брошенному в воду, способствовали возникновению у слушателей множества «концентрических кругов» ассоциаций. Слово, сказанное мудрецом древности, падало на подготовленную почву традиционного мышления – и приносило обильные плоды.
Перейдем теперь к рассмотрению обличений, высказываемых праведнику его друзьями. Первый из них – старейшина Елифаз. Это благородный старец, скорее всего предводитель идумейского племени, поскольку имя «Елифаз» впервые было дано первенцу Исава-Едома (Быт. 36, 10). Надо думать, что прежние философские беседы Иова с Елифазом велись в условиях куда более спокойных.
