Пётр Загоруйко - Евангелие для цыганского барона
—Наида, я тебя сейчас застрелю!
— Прекрати глупые шуточки, с ружьем не шутят! – вырвалось из уст дочери барона.
Ипан сидел равнодушно, предупрежденный о шутке, сказанной ему на ухо, наблюдая за реакцией своей сестры.
Но увы... шутка не сработала! Сработал механизм смерти "человекоубийцы от начала" (сатаны) Иоан. 8:44, затмившего память юнца и спустившего курок как раз того ствола, где был заряжен патрон! Пах! – грянул выстрел.
— А-А-А-А! – душераздирающий крик пронзил утреннюю тишину цыганского двора.
В долю секунды из дома, где производился ремонт, выскочил Голубенко. Глаза его устремились к флигелю, откуда клубился дым, а выбежавшая в горячке Наида, из правого плеча которой струей била кровь, успела только произнести:
— Дядя Андре-е-й!.. – падая в руки проповедника.
— Кто ее?! – растерянно прозвучал вопрос.
Колька, прижавшись к стене, ерзал руками по ее плоскости, крича, плача и дрожа всем телом.
— Дядя Андрей! Я не на тот курок нажал, – повторил несколько раз танцор, падая в страхе на колени.
— Быстро бегите все за скорой помощью! Все! До одного! В разных направлениях! Все звоните! Быстро, быстро, быстро... Звоните!
Мирка, рыдая, кинулась к Наиде. Ипан в шоке метался из одного угла двора к другому, не зная, что делать. Только мастера сумели преодолеть страх и растерянность и выполнить нужную команду в эти трудные, неожиданные минуты.
Андрей, быстро вбежав в дом, сорвал первую попавшуюся на глаза простынь и, разорвав ее, на бегу крутил жгут, чтобы перекрыть выход крови.
Наида лежала без сознания в луже крови. Перетянув рану, Голубенко удерживал Наиду в таком положении, чтобы рана была в самой высокой точке. Кровь окрасила жгут, ручейками стекая между пальцами руки, зажавшей рану.
Минуты через две дочь барона начала с глухим стоном корчиться в судороге. Теперь Андрей едва мог удерживать ее тело в таком положении, чтобы рана была вверху. Мирка, причитавшая некоторое время над телом, теперь выбежала на улицу, крича со всех сил.
Голубенко, стоящий на коленях, стал усиленно молиться о сохранении жизни угасающей звезды барона.
Машина скорой помощи прибыла через семь минут – больница находилась в двух километрах от места происшествия.
Врач, проверяя пульс девушки, покачал головой, констатируя:
— Безнадежно, по пути она скончается.
Он стоял равнодушно, без движений, как бы дожидаясь ее смерти.
— Чего вы ждете?! Быстро везите в больницу! Это дочь цыганского барона, если вы не сделаете все, что сейчас возможно, он вас перестреляет. Это же ц-ы-г-а-н-е, вы понимаете?! – повелевал Андрей, как будто ему все было позволено.
В две минуты носилки, на которых лежала бледная красавица, уже были установлены в машине. Андрей, не смотря на все запреты врачей, прижавшись в уголку, ехал в больницу, а через несколько минут, когда врачи убедились в совпадении его группы крови и пострадавшей – второй положительной, – он уже лежал возле Наиды.
"Прямое переливание крови!" – слышал он. "Ах, вот к чему была моя молитва, которую я назвал странным лепетом. Теперь все понятно, все!"
— Вы донором были когда-нибудь? – спросила медсестра.
— Нет, никогда не был.
— У вас такие слабые вены. Вы кем работаете?
— Художником-оформителем.
— Понятно, тяжелее кисточки ничего не поднимаете, да? – старалась поднять настроение врач.
— Сколько разрешите брать крови?
— Максимум возможного. Девочка должна жить, слышите, должна!
— А вы ей кем приходитесь?
Андрей на какое-то время задумался, но за него ответил старый седой врач:
— Сейчас он все для нее... дай-то Бог, чтобы не напрасно!
— Дай, Боже, дай! – присоединил свой голос Голубенко.
Медсестра положила руку на сердце Андрея:
— Как вы себя чувствуете?
— Хорошо.
Через некоторое время она сказала:
— Пятьсот грамм, больше нельзя. Полежите теперь спокойно.
Глава 10
Ничто не работает так быстро, как цыганская почта. В течение двух-трех часов к больнице съезжались со всех сторон цыгане, желавшие своим сердечным участием оказать внимание пострадавшей дочери барона. Но в больницу никого не впускали! А двор буквально гудел многоголосицей.
Андрей сидел в белом халате недалеко от операционной – ему единственному разрешили находиться здесь на всякий случай. Шла сложная операция. Выстрел пошел вдоль тела. Очевидно Наида согнулась, уклоняясь от наведенного на нее ствола.
— Выстрелом ей рассекло правое плечо, легкие, печень, – сказал один из врачей, вышедших из операционной. Состояние совершенно безнадежное. Думаем, что до вечера она вряд ли протянет... Вызывайте срочно родителей.
— Они уже скоро будут здесь – вылетели самолетом из Москвы, зная только, что произошло несчастье, – сообщил Голубенко.
Но через полчаса после того разговора, родители уже входили в коридор больницы, зная о случившемся из рассказов стоящих во дворе цыган.
Марц застал Голубенко, сидящего с высоко поднятой головой, но закрытыми глазами.
Последний, услышав шаги идущих по коридору, повернул голову, встал и пошел навстречу барону.
Главный Рома не подошел, а подбежал к Андрею, целуя его и сжав в своих объятьях, рыдая как младенец.
— Неужели я смогу перенести ее смерть? – был единственный вопрос барона.
Румиду, как мать, пустили к Наиде, ухаживать за ней.
Вскоре к больнице подъехала следственная группа. Поговорив с врачами об исходе происшествия, полковник, подойдя к Андрею и Марцу, сказал:
— Поедете с нами в целях следствия.
Выходя из здания больницы Голубенко увидел теснящихся людей, глазами исполненными восторга и благодарности, сопровождавшими героя дня.
— Благословы тэбэ Бог, Андрей! – послышалось с разных сторон.
— Дай тоби Бог здоровля!
Знали они и о том, что Андрей дал свою кровь Наиде. Это не сходило с уст собравшихся, удивленных, что баптист-гадже это сделал цыганке!
Приехав на место происшествия, Андрей со следственной группой вошли во двор, а барон стоял у калитки, рыдая и боясь войти туда, где совсем недавно была шумная пляска, дикие восторги, песни... , а на том месте, где он "на счастье" бил посуду была лужа крови родной, любимой дочери. Взгляд его поймал дорожку из капель крови, ведущую к самой калитке.
— Проклятая богеми! – громко, со скрежетом зубов произнес барон, подняв над головой кулаки.
— Я навеки остановлю твое карканье...
Некоторое время Голубенко рассказывал следователям детали происшествия. Некоторые из экспертов производили замеры, фотографировали, делали записи.
Участковый милиционер изучал опись изъятого оружия.
А с улицы все доносились угрозы барона:
— Колька! Купаться будешь в собственной крови, я уничтожу все ваше змеиное отродье! Тэ мэрав тсэ! Держись теперь, попрыгунчик несчастный.
Кровь за кровь! Тэ мэрав тсэ! – кричал он на всю улицу, призывая внимание соседей, как свидетелей.
И вновь рыдания с криками:
— Хась мангэ! Хась мангэ![26]
Цыганские семьи, как растревоженный муравейник, сновали от больницы к дому барона, от дома барона – к зданию больницы. Когда внешние проявления зла иссякли у барона, а следователи уехали, Голубенко с Марцем поехали узнать у профессоров, прилетевших по срочному вызову, их мнение относительно будущности Наиды.
— Правду говорить или промолчать? – спросил один из них.
— Только правду, самое страшное я уже перенес, оно хуже смерти, – произнес барон.
— Хуже смерти, дорогой, ничего не бывает. Вам придется крепиться. Крепись, дорогой, но... из этого состояния, мне думается, уже и Сам Бог ее не поднимет...
"Какой сильный вызов Богу!" – подумал Андрей, услышав последние слова профессора. Из опыта жизни он уже знал, что Вседержитель оставлял в посмеянии всех тех, кто делал Ему вызов.
Невольно Голубенко вспомнил вызов Богу, сказанный капитаном корабля "Титаник". Когда это гигантское морское чудище вышло в безбрежные просторы, репортер одной из газет спросил капитана: "Действительно ли судно непотопляемо?" Он ответил: "Конечно, Сам Бог не сможет его потопить!", но всему миру стал известен "причал" корабля, разбившегося об айсберг.
И сейчас Андрей где-то в душе даже порадовался, что из-за этого вызова Бог может явить Свое чудо.
— Извините, профессор, но вы только врач, а Тот, Кого вы упомянули, – Врач врачей, сильный воскрешать людей из мертвых, – сказал Голубенко, желая утешить барона, убитого горем.
— О, ну коль вы читали Евангелие, то вам остается только молиться, – с ухмылкой произнес врач.
—...что мы и будем делать! – твердо добавил христианин, обняв плачущего барона.
