Георгий Чистяков - Религиозность сегодня и завтра
Георгий Чистяков - Религиозность сегодня и завтра краткое содержание
Религиозность сегодня и завтра
Каково будущее религиозности? Сто лет тому назад казалось, что религия умирает. Н. Бердяев, С. Булгаков, Станислав Фюмэ, Жак Маритэн и многие другие уже тогда писали, правда, свои прекрасные книги, но читали их только они сами и их ближайшие друзья. Среди верующих преобладали старые, консервативно настроенные и, в основном, малообразованные люди. Прошло еще 20 лет, и Папа Пий XI заперт при Муссолини в Ватикане, и в Москве митрополит Сергий, в общем, тоже заперт - только в Девкином переулке (там находилась тогда резиденция местоблюстителя). Оба ученые, оба достойные и просвещенные иерархи, оба фактически под арестом, но к тому же и не значат ничего в глазах своей паствы, ибо всем было ясно, что они давно уже стали марионетками в руках фашистского и большевистского соответственно режимов.
Но ведь это в их время произошло настоящее чудо. Христианство (как западное, так и восточное) оказалось живым, и стало ясно, что в Бога верят и молодежь, и студенты, и ученые, и политики, как, например, Конрад Аденауэр.
Студентом я застал еще то время, когда в Москву под видом туриста приезжал о. Жак Лёв, уже старый тогда французский доминиканец, священник-поэт, интеллектуал и писатель, блестяще помнивший на память и Верлена, и Бодлера, и Маллармэ. И в то же время - священник-рабочий, марсельский докер... То время, когда в своем фургончике путешествовала по России мать Магдалена, подруга и духовная сестра матери Терезы из Калькутты, а молодой еще о. Александр Мень, словно герой какой-то волшебной сказки, буквально летал по всему Подмосковью со своим толстенным портфелем, крестя, проповедуя, причащая и исповедуя...
Именно тогда молодой еще кардинал (а может, и просто епископ из Польши) Кароль Войтыла произнес на II Ватиканском соборе свою знаменитую речь о том, что verita возможна только там, где присутствует и не подвергается никакому нажиму liberta, и, в общем, впервые в истории религии изнутри самой религии, а не со стороны ее критиков, как это было ранее, отстоял свободу совести и право на выбор в плане веры для каждого человека в отдельности.
Запада. В религии перестает главную роль играть belonging, то есть принадлежность к тому или иному исповеданию, главным становится believing, т.е. личная вера, личное исповедание каждого. Религия перестает быть достоянием той или иной нации, теперь это уже не религия той или иной страны, но только людей, только тех индивидов, что свободно ее исповедуют лишь по той причине, что просто верят, но не потому, что так принято, как это бывало в прошлом.
Разумеется, это ни в коей мере не коснулось Восточной Европы и России, где религия была просто задавлена, уничтожена и запрещена. Однако сейчас и Россия вплотную соприкоснулась с этими проблемами. И не случайно сегодня в голосах церковного народа так сильны антикатолические ноты. Это связано с тем, что свобода выбора веры реально в России уже утвердилась. Резко выступая против нее, православная публицистика пытается вернуть вчерашний день, что уже невозможно.
Интересно, что церковные структуры предпочитают сегодня заключать как можно больше разного рода соглашений о совместной деятельности с государственными структурами (министерствами, ведомствами, региональными администрациями и т.д.) и при этом почти не замечают общественных объединений, которые в недалеком прошлом (в начале перестройки) были готовы сотрудничать с религиозными кругами - теперь это, увы, в прошлом.
Сегодня принято считать, что католики и православные не могут уживаться на одной территории, однако сама практика жизни опровергает это утверждение. Это видно на примере Белоруссии, где достаточно велик (по сравнению с Россией) процент католиков в православной среде.
Этот кризис, скорее всего, придется назвать тендерным. Речь идет о месте в религии женщин, мирян вообще и самого духовенства как касты или особого слоя или сословия, находящегося над верующими, притом что, скажем, у католиков миряне уже в ходе II Ватиканского собора получили огромные возможности в деле апосто- лата мирян, участия женщин в богослужении и т.д.
В классической схеме:
Клирики - Миряне
учат - учатся
наставляют - внимают наставлениям
пасут - являются овцами
совершают -присутствуют
богослужения - при богослужении
Для католиков этот кризис перейдет в явную его фазу с уходом Иоанна Павла II, что же касается самого Папы, то сегодня он уже не воспринимается миром как главный из католиков, но совсем по-другому - как один из духовных лидеров человечества (наравне с Далай- Ламой, матерью Терезой из Калькутты и т.д.). И как к мнению Далай-Ламы прислушиваются не только буддисты, так и с тем, что говорил Кароль Войтыла, считаются не только католики.
Разумеется, сейчас еще просто невозможно говорить об итогах этого нового (гендерного) кризиса христианства. Ясно, однако, что сегодня вера складывается из трех компонентов: личного, конфессионального или национального и, наконец, из общечеловеческого. Заметно и то, что верующий, если в его вере силен первый, личный, компонент, открыт и для третьего, общечеловеческого. Но если преобладающим в моей вере оказывается второй, конфессиональный или национальный, компонент, то я оказываюсь закрытым и для личной веры и для третьего, общечеловеческого начала в нашей (человеческой) вере в Бога или в свет, который освещает все. Иными словами, среди верующих людей происходит своего рода размежевание.
Есть такие «ревнители» и среди католиков, особенно среди неофитов, молодых людей, определяющих свое католичество через два «не»: мы - неправославные и не протестанты. Есть они и среди мусульман. Мне, как православному, проще всего говорить об этом феномене на примере православия. Здесь закрытость по отношению к другим исповеданиям ведет и к закрытости по отношению к Богу. Дело доходит до того, что такой «ревнитель» начинает искать «неправославное» и в текстах известных духовных писателей и даже святых: Димитрий Ростовский оказывается тайным католиком, Тихон Задонский - протестантом, а Филарет (Дроздов) - масоном. Но опасен этот путь не только в силу того, что он ведет к поискам врагов, но тем, что он приводит к за- конничеству, к формализму в молитве и в аскетической жизни, к тому, что человек перестает молиться, а начинает вычитывать правило, начинает искать не Бога, но правильного пути. К сожалению, такая форма веры присутствует в каждом исповедании, только где-то ее удельный вес больше, где-то - меньше. Кризис христианства приведет, скорее всего, к ее полной маргинализации.
Теперь человек уже не будет пытаться объяснить все при помощи Бога, Библии, святоотеческих к ней комментариев и богословия своей конфессии. Он признает, что в мире действуют определенные законы (физические, биологические и т.д.). Именно о вере в этом смысле говорил М. Мендельсон. «Когда Мендельсону, - рассказывает Гегель, - предложили перейти в христианство, он ответил, что его религия не предписывает ему веру в вечные истины, а требует только соблюдения определенных законов, определенных правил поведения и ритуалов и что он видит преимущество еврейской религии в том, что она не предлагает вечных истин, ибо для обнаружения их достаточно разума; позитивные предписания установлены от Бога, а вечные истины - это законы природы, математические истины и так далее».
Религия окончательно перестает быть мировоззрением, но приобретает новую интенсивность как личная связь между человеком и Богом. Уходят в прошлое и постепенно вытесняются из религии разнообразные священнодействия и обряды, но новое значение приобретает Евхаристия, евхаристическая встреча между человеком и Богом, являющим нам Себя через служение Иисуса и через звучание Слова Божьего. Теперь значительно меньше места в религии занимает богослужение, но несравнимо больше становится значимость личного: размышлений и молитвы.
Вероятно, имеет смысл говорить о новом мистицизме и, прежде всего, о молитве, которая полностью перестает быть молением о том, чтобы, как говорил И.С. Тургенев, «дважды два не было четыре», но становится актом особого погружения в Бога, встречи с Ним и переживания удивительного чувства единства с Богом, с вселенной и с человечеством.
А.Ф. Лосев говорит о Боге, что «беседа с Ним возможна только в молитве». «Общение с Богом, - продолжает Лосев, - в смысле познания Его, возможно только в молитве. Только молитвенно можно восходить к Богу, и не- молящийся не знает Бога». Блестящий стилист, он в этом месте не случайно трижды повторяет слово «только». Такая молитва перестает быть прошением, основанным на принципе «Бог егда восхощет, изменяется естества чин», но становится актом погружения в неизмеримые глубины милости Божьей и слияния моей или, шире, нашей воли с Его волею по принципу «да будет воля Твоя».
