Эрнест Райт - Библейская археология
К иудаизму в этом мире относились с презрением и подозрением, как к вредоносной религии, ибо то, что представлялось римским язычникам святым и возвышенным, отвергалось евреями как богомерзкое. Тем не менее римляне считали евреев народом и вследствие этого наделяли их особыми привилегиями. Законы Моисея так или иначе влияли на жизнь многих жителей Империи, и тем не менее иудаизм, в отличие от христианства, никогда не представлял собой особой угрозы для язычества. Как пишет Гиббон, иудаизм был религией, «прекрасно подходившей для обороны, но никогда не предназначавшейся для завоеваний».
Отношение же к христианству с самого начала было гораздо менее благоприятным, поскольку оно считалось не более, чем сектантским учением, отколовшимся от иудаизма, и не имело правового легального статуса, ибо христиан нельзя было назвать ни нацией, ни народом. Евреи были освобождены от обязательного поклонения римским богам и императору, на христиан же эта свобода не распространялась, что не могло не привести к гонениям на них, как на лиц, повинных в государственной измене.
Тем не менее, в отличие от иудаизма, христианство считало проповедь Евангелия своей священной обязанностью и имело силы преодолеть все препятствия на этом многотрудном пути. Несмотря на то, что образованные люди относились к новой религии с подозрением, считая ее неким странным предрассудком, а широкие слои населения ненавидели христианство, видя в нем «атеистическое» учение и считая все национальные беды и невзгоды следствием его распространения, вызвавшим гнев богов, христиан не могло остановить уже ничто. На закате язычества Евангелие дарило людям — особенно бедным и обездоленным — надежду и чувство безопасности. Со временем оно смогло завоевать и умы языческих интеллектуалов. Уже в III столетии мечтам императора Августа о новом мировом порядке, в основе которого лежал бы классический идеализм, пришел конец: старая культура умирала, христианское же учение о человеке и обществе стало учением о спасении.
Примечания
1. Под поздним дождем здесь понимается дождь весенний — прим. пер.
2. Автор приводит перевод «ты не умрешь» — «thou diest not» — по варианту, представленному в исправленном издании (Revised Version), который, как полагают некоторые исследователи, восходит к древней еврейской традиции — прим. пер.
3. Вследствие чего оно было оставлено без перевода — прим. пер.
4. Недавние находки надписей VIII в. до Р.Х. в Кунтиллет Ажруд, в ЮЗ части Негева, и в Кирбет эль-Ком, в предгорьях Иудеи, в которых упоминаются «Яхве Шомрон (Самарийский) и его Ашера», «Яхве Теман и его Ашера», «Яхве и его Ашера», где Ашера (Асират, Астарта) явно выступает в качестве супруги Яхве, а также посвятительные надписи VII в. до Р.Х. с Телль-Микне с обращениями к Асират, заставляют по-новому взглянуть на историю иудейского монотеизма. Не исключено, что серьезные попытки введения монотеизма стали предприниматься правителями Иудеи только в относительно позднее время, вскоре после гибели Израильского царства.
5. Уже после того, как были написаны эти строки, подобная фигурка, относящаяся к периоду Судей, была найдена на развалинах Асора в Галилее. Судя по тому, что Библия говорит об идолопоклонстве, подобных находок может быть немало.
6. в. Олбрайт не сомневался в реальности событий, которые легли в основу «сказаний о Патриархах» Книги Бытия как эпической традиции. К таким событиям он относил переселение семитоязычных племенных групп из южно-месопотамского Ура на запад в Харран и далее на юг вплоть до Негева. При этом он подчеркивал невозможность точной датировки миграции Авраама в Сиро-Палестинский регион или Иакова в Египет (Albright, 1961, р. 83). Исходя из общей исторической ситуации, вернее, из представлений о ней ныне уже полувековой давности, он относил первую предположительно к XIX в., а вторую к XVIII или — скорее — к XVII в. до Р.Х., связывая последнюю с гиксосским вторжением в Египет, а по месопотамской линии синхронизации — со старовавилонской эпохой. Предлагая эту гипотезу, исследователь исходил из хронологических показателей каппадокийских табличек, документов Ларсы и Вавилона в Месопотамии и особенно Мари на Среднем Евфрате, а также подчеркивал отсутствие языковых барьеров для западно-семитских групп по всей территории «плодородного полумесяца» и тесные политические и культурные связи между Палестиной и Египтом. В качестве одного из свидетельств последних приводятся и данные росписи египетской гробницы в Бени-Хасане с изображением семитских металлургов. Реальность переселения западно-семитской группы, включавшей и древних евреев, из Месопотамии в Палестину в старо-вавилонскую эпоху, к воспоминаниям о котором и восходит патриархальная традиция, признавали и ряд других крупных исследователей умеренно-критического направления (Байт, Спайзер, А. Парро, Р. де Во и другие). Все они были археологами и стремились использовать археологические материалы для обоснования этой гипотезы и демонстрации согласованности их со свидетельствами Библии. В этом плане достаточно показательной представляется разработка рассматриваемой проблемы, предложенная К. Кеньон. Предысторию вопроса Кеньон связывает с массовыми передвижениями в XVIII в. до Р.Х. скотоводческих групп, обобщенно именуемых гиксосами. Исследовательница совершенно справедливо постулирует их разноэтничность: среди зафиксированных на скарабеях имен есть безусловно семитские, но много и других. Наиболее четкую группу представляют хурритские имена. В XIV в. до Р.Х. палестинские вожди с хурритскими именами упоминались в амарнской переписке. Наряду с хурритами в источниках II тыс. до Р.Х. упоминается еще одна значительная группа — хабиру, которую Кеньон не считает, в отличие от хурритов, одноэтнической, но подчеркивает наличие в ней семитских имен и допускает сопоставление этнонимов Habiru с Hebrew (евреи) и египетским Apiru, хотя и подчеркивает его гипотетичность (Kenyon, 1979, pp. 167-168). Вместе с тем она отмечает соответствие общей ситуации, связанной с вторжениями гиксосов, в состав которых входили и хабиру, повествованиям об Аврааме. «Вполне вероятно, — заключает Кеньон, — что период Патриархов относится к среднему бронзовому веку и что израильтяне были потомками хабиру, пришедших в этот период в Палестину из Сирии… Патриархи были кочевниками, двигавшимися по плодородному побережью и жившими в своих шатрах среди хананеев, но обособленно, не смешиваясь с ними…» (Kenyon, 1979, р. 1-77). При определенной логичности и последовательности этого построения в нем достаточно явно проявляются слабые стороны всего рассматриваемого направления: миграция предков евреев из Южной Месопотамии в Палестину, давшая начало патриархальной традиции, принимается за изначальную, не требующую доказательств, истину и далее вписывается в общую ситуацию среднего бронзового века, что и выражено утверждением о «соответствии библейского повествования всей специфике периода». При этом за пределами внимания исследователей оказываются и длительность существования названной ситуации, и ее географические рамки, и специфичность проявления ее в конкретные моменты и в конкретных районах по отношению к конкретным же событиям и человеческим группам. Лишенной фактического обоснования оказалась и датировка времени Патриархов ранне-вавилонским периодом, тем более, что она создавала необъяснимый пятисотлетний (вплоть до Исхода в XIII в. до Р.Х.) провал в древнееврейских исторических воспоминаниях, который ученые этого направления не слишком убедительно пытались заполнить пребыванием древних евреев в Палестине в составе различных семитских племенных групп, прежде всего хабиру. Вторая концепция представлена трудами С. Гордона, О. Эйссфельдта, И. М. Дьяконова, г. Форера, относивших переселение из Месопотамии к средне-вавилонскому периоду — то есть к позднему бронзовому веку. При этом историческим признавалось лишь ядро патриархальной традиции, на отдельные упомянутые ею события это не распространялось. Данные археологии почти не привлекались. Наконец, третья концепция (или группа близких концепций) альтернативна обеим предшествующим. Ее создатели Дж. ван Сетерс и Т. Л. Томпсон и их последователи отрицают историчность патриархальной традиции вообще и видят в ней позднюю историко-фантастическую компиляцию. Естественно, представляющие ее ученые сверх-критики отрицают и сам факт переселения из Месопотамии. Часть их связывает генезис древнееврейской общности с внедрением различных по происхождению социальных и родовых групп в Палестину с ее окраин. Другая часть (своего рода «автохтонисты») определяет эти группы как коренных насельников Палестины, обособившихся от собственных сородичей-хананеев в ходе предполагаемой кочевой жизни и последующего оседания. Что касается самой патриархальной традиции, то суперкритики указывают на фиксацию ее не ранее X в. до Р.Х. и сходство отдельных ее элементов с предметами I тыс. до Р.Х. при отсутствии отражения достоверно известных событий II тыс. до Р.Х. А. А. Немировский (1996) анализом значительного числа конкретных примеров обосновал утверждение, согласно которому «племенной (и вообще архаичный) мир хранит достоверные в своей основе устные предания, касающиеся его истории, веками, если не тысячелетиями», и в случае позднейших модификаций, перегруппировок, насыщения новыми предметами «ядро каждого из группирующихся сюжетов, как правило, остается неизменным». Реалии же I тыс. до Р.Х., как и прочие анахронизмы, подстилаются другим, более ранним пластом традиции, этих анахронизмов не содержащим, таким образом, анахронизмы библейского канона накладываются на содержащуюся в нем же исконную патриархальную традицию, и тем самым не могут дискредитировать последнюю. Забвение же архаической племенной общностью собственного прошлого трех-четырехсотлетней давности с подменой его новой искусственной компилятивной версией А. А. Немировский считает «совершенно невозможными: этому противоречат и здравый смысл, и в особенности архаическое отношение к предкам. Таким образом, — заключает он, — нам представляется целесообразным относиться к ядру традиции — то есть к ее исходным сюжетам, очищенным от фольклорных деталей позднейших наслоений и связок, — с предварительным доверием» (см. Мерперт, 2000, с. 183, сл.)
