Станислав Гроф - За пределами мозга
Присутствовавший в группе аргентинский психоаналитик, сообщил, что Глэдис читала молитву на прекрасном сефардском языке, который он, как оказалось, знал. Он перевел ее слова следующим образом: "Я страдаю, и я всегда буду страдать. Я плачу и буду плакать вечно. Я молюсь и всегда буду молиться". Сама Глэдис не знает даже современного испанского, не говоря уже о сефардском, и вообще не представляет, что такое сефардский язык.
В других случаях мы были свидетелями шаманского речитатива, говорения на несуществующих языках или оригинальных звуков животных различных видов, и последствия этих проявлений были такими же благоприятными. Поскольку никакая терапевтическая система по всей вероятности не в состоянии предсказать события такого рода, единственной разумной стратегией в подобных ситуациях кажется должно быть, наверное, полное доверие к внутренней мудрости самого процесса.
Зачастую психопатологические симптомы связаны сразу с несколькими уровнями психики или диапазонами сознания. Я завершу этот раздел об эффективных механизмах психотерапии и трансформации личности описанием нашего опыта с участником одной из групп на пятидневном семинаре, с тех пор он стал моим близким другом.
Норберт, психолог и священник, в течение многих лет страдал от сильной боли в плече и грудных мышцах. Повторные медицинские обследования, в том числе рентгеновское, не обнаружили никаких органических изменений, и все терапевтические попытки оставались безуспешными. Во время сеанса холономной интеграции ему с большим трудом удавалось выносить музыку, и его приходилось уговаривать превозмочь испытываемый им острый дискомфорт и оставаться в процессе. Примерно полтора часа он испытывал сильнейшие боли в грудной клетке и плече, яростно сражался, словно его жизни что-то серьезно угрожало, давился и кашлял, испуская громкие крики. Позже успокоился, расслабился и затих, а потом с заметным удивлением сообщил, что это переживание высвободило напряжение в плече, и он избавился от боли. Облегчение оказалось постоянным; вот уже более пяти лет прошло после сеанса, а симптомы не повторялись.
Позже Норберт рассказал, что в его переживании было три разных слоя, все связанные с болью в плече. На самом поверхностном слое он пережил заново страшную ситуацию из своего детства, когда чуть не лишился жизни. Тогда он с друзьями копал туннель на песчаном пляже. Когда Норберт был внутри, туннель обрушился, и он чуть не задохнулся, пока его откапывали.
По мере углубления переживания он заново испытал несколько эпизодов борьбы в родовом канале, которые тоже были связаны с удушьем и с сильной болью в плече, застрявшим за лобковой костью матери.
В последней части сеанса переживание сильно изменилось. Норберт узнал себя в военном облачении, увидел лошадь и понял, что находится на поле битвы. Он даже смог определить, что это времена Кромвеля в Англии. В какой-то момент он почувствовал острую боль и понял, что его грудь пронзена копьем. Он свалился с коня и почувствовал, как умирает под копытами лошадей.
Отражают подобные переживания "объективную реальность" или нет, все равно их терапевтическая ценность бесспорна. Терапевт, не желающий поддержать их из-за своего интеллектуального скепсиса, отказывается от терапевтического инструмента экстраординарной силы.
Спонтанность и автономность исцеления
Общая терапевтическая стратегия в психиатрии и психотерапии решающим образом зависит от Общая терапевтическая стратегия в психиатрии и психотерапии решающим образом зависит от медицинской модели, которая уже обсуждалась. Эта стратегия во всех эмоциональных, психосоматических и межличностных проблемах видит проявления болезни. Поэтому характер терапевтических отношении, общин контекст взаимодействия между пациентом и помощником, понимание процесса исцеления — все моделируется на основе физической медицины. В медицине терапевты проходят длительное специальное обучение и практику, их понимание того, что именно не в порядке у пациента, значительно превосходит понимание самих пациентов. Поэтому пациентам отведена пассивная и зависимая роль, они должны просто выполнять то, что им говорится, их вклад в лечение ограничен предоставлением субъективных данных о симптомах и обратной связи по поводу результатов терапии. Главное внимание в лечении отводится медицинскому вмешательству — лекарствам, инъекциям, облучению или хирургии; огромный вклад в исцеление за счет внутренних восстановительных процессов в организме принимается как должное и особо не упоминается. Крайностью является хирургическая модель, когда пациента лечат под общим наркозом, и решение проблемы рассматривается как помощь организму со стороны.
Медицинская модель по-прежнему управляет психиатрией, несмотря на все возрастающую очевидность того, что она непригодна и возможно даже вредна, когда ее применяют как исключительный подход ко всем проблемам, которыми занимаются психиатры.
Она имеет огромное влияние не только на специалистов с ярко выраженной органической ориентацией, но и на практиков динамической психотерапии. Здесь, как и в медицине, врач считается специалистом, который лучше понимает психику пациентов, чем они сами; именно от него ожидается решающее истолкование их переживаний. Пациент вносит в терапевтическую ситуацию только свои интроспективные данные, а деятельность терапевта становится главной направляющей силой всего процесса. Множество явных и неявных аспектов медицинской модели устанавливает и поддерживает пассивную и зависимую роль пациента. А ведь мы уже выяснили, что общая стратегия любой формы психотерапии основана на концепции того, как функционирует психика, почему и как развиваются симптомы, что необходимо сделать для изменения ситуации. Таким образом, по медицинской модели терапевт становится активным действующим лицом, обладающим необходимым знанием и оказывающим критическое и решающее воздействие на терапевтический процесс.
Хотя различные школы глубинной психотерапии в теории подчеркивают необходимость проникновения за симптомы, т. е. к более глубоким и обусловливающим эти симптомы состояниям, в повседневной клинической практике устранение симптомов обычно путают с улучшением, а их интенсификацию-с ухудшением эмоциональных расстройств. Представление о том, что интенсивность симптомов является надежным и однозначным показателем серьезности патологического процесса, имеет некоторую обоснованность в физической медицине. Но даже там оно уместно только в тех случаях, когда исцеление происходит спонтанно или когда терапевтическое вмешательство направлено на первопричину, а не на имеющиеся симптомы.
Никто не сочтет хорошей медицинскую практику, которая ограничит свои усилия облегчением внешних проявлений болезни, в то время как известны лежащие в их основе процессы, на которые можно было бы непосредственно воздействовать.[64] Тем не менее, именно такой стратегии придерживается современная психиатрия. Сведения, полученные в исследовании сознания, заставляют думать, что рутинная медицинская и симптоматическая ориентация не только остается поверхностным компромиссом (что обычно признают более просвещенные психиатры), но во многих случаях является прямо антитерапевтической, потому что мешает динамике спонтанных процессов, несущих в себе подлинно исцеляющий потенциал.
Когда человек, страдающий от эмоциональных или психосоматических симптомов, сталкивается с этими проблемами в ходе психоделической терапии или в одном из видов новой эмпирической техники, эти симптомы характерным образом активизируются и усиливаются по мере того, как пациент приближается к биографическому, перинатальному или трансперсональному материалу, лежащему в их основе. Полное сознательное проявление и интеграция такой основы ведет затем к устранению или к модификации проблемы. Смена внешних проявлений представляет в этом случае динамическое, а не просто симптоматическое разрешение.
Как правило, столкновение с базисным опытом переносится гораздо тяжелее и болезненнее, чем дискомфорт от симптомов в повседневной жизни, хотя здесь много одинаковых элементов. Но зато эта стратегия предоставляет возможность радикального и стабильного разрешения, а не просто подавляет и маскирует подлинные проблемы. Подход значительно отличается от аллопатических стратегий медицинской модели. У него есть, кстати, параллель в гомеопатической медицине, где основные усилия направлены на выделение существующих симптомов для мобилизации подлинных самоисцеляющих сил в организме.
Психологическое понимание такого рода свойственно некоторым гуманистическим эмпирическим подходам, в частности, практике гештальт-терапии. Глубокое уважение к внутренней мудрости процесса самоисцеления отличает также и юнговскую психотерапию. У таких целительных стратегий есть прецеденты и параллели в древних и нынешних доиндустриальных культурах — шаманские процедуры, духовные целительные церемонии, храмовые мистерии, собрания экстатических религиозных групп. Свидетельства Платона и Аристотеля о мощном исцеляющем воздействии греческих мистерий тоже служат важным образцом. Общим для всех этих подходов является убежденность в том, что если поддерживать процесс, стоящий за симптомом, то после временного ужесточения дискомфорта начнется самоисцеление и расширение сознания. Психопатологические проблемы эффективно искореняются не через облегчение эмоциональных и психосоматических симптомов, а через их временное усиление, полное переживание и сознательную интеграцию.
