Валентин Томберг - Медитации на Таро. Путешествие к истокам христианского герметизма
В таком случае следует вывод, что любовь превосходит бытие? — Можно ли сомневаться в этой истине после девятнадцати веков ее откровения в Мистерии Голгофы? «То, что внизу, подобно тому, что вверху», — и разве жертвоприношение Его жизни, Его земного бытия, Богом Вочеловечившимся совершенное из любви, не является доказательством ее превосходства любви над бытием? И разве Воскресение не есть проявление другой стороны этого превосходства, согласно которому любовь не только выше бытия, но и порождает и возрождает его?
Проблема главенства, изначальности бытия или любви восходит еще к античной эпохе. Этой проблемы касался Платон, когда говорил:
«Солнце, скажешь ты, доставляет видимым предметам не только, думаю, способность быть видимыми, но и рождение, и возрастание, и пищу, а само оно не рождается... Так и благо, надобно сказать, доставляет познаваемым предметам не только способность быть познаваемыми, но и существовать и получать от него сущность, тогда как благо не есть сущность, но по достоинству и силе стоит выше пределов сущности» (11:509 В).
А через семь столетий после Платона Саллюстий, приближенный императора Юлиана, говорил:
«Итак, если бы Первопричиной была душа, все было бы оживлено душой; если бы разум — все было бы разумным; если бы бытие — все было бы ему причастно. Некоторые в самом деле, видя, что все вещи обладают бытием, решили, что бытие и есть Первопричина. Это было бы так, если бы вещи, которые существуют в бытии, существовали только благодаря бытию, не будучи благом. Если, однако, вещи, которые существуют, существуют по причине того, что причастны благу и разделяют благо, тогда то, что первое, должно быть выше бытия и быть подлинным благом. Неоспоримым этому свидетельством служит то, что прекрасные души ради блага презирают бытие, когда они готовы подвергаться опасности ради отечества, ради ближних или ради добродетели» (120: р. 11).
Примат блага (блага в смысле отвлеченного философского понятия любви как реальности) по отношению к бытию обсуждался также Плотином («Эннеады» VI, 7, 23—24; 108), Проклом («О теологии Платона» II, 4) и Дионисием Ареопагитом («О божественных именах», IV). Примат блага в толковании Платона и примат бытия, явленный Моисею в откровении — «Я есмь Сущий», «Я есмь Тот, Кто есть» (Исх. 3:14), — попытался примирить Св. Бонавентура (33: X, 10); аналогичные попытки предпринимались вначале Иоанном Дамаскином, а затем Фомой Аквинским, который утверждал, что среди всех имен Бога лишь одно соответствует Его подлинному величию, и это «Qui est» («Кто есть», «Сущий») — именно потому, что оно означает не что иное, как собственно бытие. Толкованиям Св. Фомы, Св. Иоанна Дамаскина и Моисея вторит Этьен Жильсон:
«В этом принципе — неисчерпаемая плодотворность метафизики... Есть лишь Единый Бог, и этот Бог есть Бытие, — вот краеугольный камень всей христианской философии, и положен он не Платоном, и даже не Аристотелем, а Моисеем» (53: р.51).
Каково же, однако, собственное значение этого утверждения примата бытия — а не блага, или (в понимании Св. Иоанна) любви?
С этической точки зрения идея бытия является нейтральной. Чтобы прийти к 6лагу или красоте, нет нужды в их опыте. Этическую амбивалентность идеи бытия достаточно наглядно демонстрирует уже царство минералов: минерал есть. Это значит, что идея бытия объективна — т. е., в конечном счете, согласно этой идее в основе всего, всех явлений лежит нечто — некая неизменная субстанция.
Попробуйте, дорогой неизвестный друг, закрыть глаза и мысленно представить себе точный образ, сопутствующий этой идее в вашем воображении. Не правда ли, это какое-то неопределенное вещество без цвета и формы, напоминающее воды морские?
Что бы ни содержалось в субъективном представлении о бытии как таковом, сама идея бытия в нравственном отношении индифферентна и, следовательно, по сути натуралистична. В ней подразумевается нечто пассивное, т. е. данный или неизменный факт. Напротив, когда думаешь о любви в том смысле, который указан Св. Иоанном Богословом, или о Платоновой идее блага, перед мысленным взором возникает видение сущностной{24} активности, которая не только не является нейтральной с точки зрения нравственной жизни, но есть само сердце человеческое, — сердце мира, сердце бытия. И образ, который сопутствует этому понятию чистой реальности, — это образ огня или солнца (Платон сравнивал идею блага с солнцем, а его свет — с истиной), а не образ бесконечной аморфной субстанции.
В воззрениях относительно «основы мира» расходились еще Фалес и Гераклит: для первого суть всего — вода, для второго — огонь. В нашем же случае — и это следует особо подчеркнуть — идея БЛАГА и его вершины — ЛЮБВИ — обусловлена концепцией мира как нравственного процесса, а идея БЫТИЯ и его вершины — Бога Сущего, «ТОГО, КТО ЕСТЬ», — обусловлена концепцией мира как факта Природы. Идея блага (или любви) по существу субъективна. Для ее постижения абсолютно необходимо обладать опытом жизни души и духовной жизни, жизни духа, тогда как идея бытия, опять-таки, будучи по существу объективной, предполагает лишь заведомо неполное знакомство с внешним миром — например, с царством минералов.
Результат выбора между этими двумя «точками зрения» или, точнее, «складами души» предопределен тем, что лежит в самой основе внутренней природы опыта практического мистицизма, который, в свою очередь, определяется этим выбором. Избравший бытие будет стремиться к истинному бытию, а избравший любовь будет стремиться к любви; что посеешь, то и пожнешь. Жаждущий истинного бытия придет к опыту покоя в бытии, и поскольку не может быть двух истинных видов бытия («беззаконная раздвоенность» по Сен-Мартену) или двух раздельных со-вечных субстанций, но только одно бытие и одна субстанция, то «ложное бытие» (ахамкара, иллюзия отдельного существования «себя» как отдельной субстанции) будет упразднено в самом его центре. Для этого мистического пути характерна утрата способности плакать. У последователя Йоги или Веданты глаза всегда будут сухими, тогда как мудрецы Каббалы, согласно «Зогару», плачут много и часто. О «слезном даре» как о благодати и особой милости Божьей говорится также в христианском мистицизме. Христос прослезился у гроба Лазаря. Таким образом, обладание «слезным даром» есть неотъемлемый, вполне согласуемый с самой сутью соответствующего мистического опыта признак избравших именно этот путь — избравших Бога любви. На этом пути союз с Божеством — не поглощение индивидуального бытия Божественным Бытием, но, скорее, опыт дыхания Божественной Любви, озарение ею, ее тепло. Душа, которая все это получает, испытывает нечто столь невыразимое, столь чудесное, что она плачет. В этом мистическом переживании огонь встречается с Огнем; и тогда в человеческой личности ничто не угасает — напротив, все воспламеняется. Таково испытание на собственном опыте «законной двойственности» — союза двух отдельных субстанций в единой сущности. Субстанции остаются раздельными до тех пор, пока они лишены наивысшей ценности бытия — свободного союза в любви.
Я говорил о «двух субстанциях» и «единой сущности». Здесь необходимо попытаться уловить подлинное значение этих двух терминов — substantia и essentia, четкое различие между которыми на сегодняшний день почти стерто. Однако некогда эти два термина обозначали две разные категории не только идей, но также бытия и самого сознания.
Платон установил различие между (бытием) и (сущностью). Бытие в понимании Платона означает факт существования как такового, тогда как сущность указывает на существование благодаря Идеям.
«Все сущее — т. е. обладающее существованием (existentia) — тем самым обладает сущностью (essentia) через свою причастность Идеям, которые сами суть сущности. Термин «сущность», таким образом, будет обозначать для нас не абстрактное существование, а реальность Идеи» (52: vol. II, pp. 106—7).
Термином сущность (essentia, ) обозначается сам позитивный акт, посредством которого бытие есть (в Каббале речь бы шла об акте эманации первой Сефиры — KETHER (Корона), которой соответствует божественное имя EHIEH, т. е. «Я ЕСМЬ», — из AIN-SOPH, Бесконечного)
«...как если бы esse образовало действительное причастие настоящего времени essens, откуда и произошло слово essentia» (53: р. 54).
Таким образом, термин эссенция, «сущность», в собственном значении относится только к Самому Богу; все прочее охватывается категорией субстанции. Вот что говорит об этом один из Отцов Церкви, последователь Платона Св. Августин:
