Ольга и Сергей Бузиновские - Тайна Воланда
«А при чем здесь Аризона?» — спросит читатель-скептик. Дело в том, что столица штата Аризона — город Феникс.
Вспомните: булгаковский Бегемот «спасает» из горящего дома Грибоедова три предмета — поварской халат («одежды белые»), ландшафт в золотой раме и рыбу — символ Христа. А в начале романа мы видим в этом доме любопытную вывеску: «На дверях первой же комнаты в этом верхнем этаже виднелась крупная надпись „Рыбно-дачная секция“, и тут же был изображен карась, попавшийся на уду». Удочка, ландшафт в золотой раме (не пейзаж, заметьте — ландшафт!) и дом литераторов, принадлежавший грибоедовской тетке, которая «наслаждалась комедией гениального племянника». Можег быть, имеется в виду алхимическая литература? Есть лишь один текст, на который могло бы намекать слово «ландшафт» — «Сад наслаждений» Геррада Ландсбергского (XII в.). Этот трактат украшен необычной иллюстрацией: Иисус с удочкой, но вместо лески — цепь. В семи звеньях видны портреты самого Давида и шести его потомков. а ниже висит распятие — маленькое и весьма условное. Похоже на нательный крестик, но внизу он изгибается в форме рыболовного крючка, пронзившего нижнюю челюсть Левиафана — с рыбьим хвостом, львиными лапами и сложенными крыльями. Чудише плещется в воде. и пасть его широко раскрыта. Знаменитый психолог и исследователь алхимии Карл Юнг «объясняет» этот рисунок следующим образом: «Ловля Левиафана рыболовной снастью, состоящей из семи колен Давидовых, с распятием в качестве наживки». Но заметьте: Спаситель не вытаскивает Левиафана из воды, а только заставляет его открыть пасть. Не для того ли, чтобы при помощи распятия извлечь кого-то из чрева, как библейского Иону? («Чревовещатель», — сказал чекист Бегемоту). Мы не осмеливаемся утверждать, что все происходило именно так. Можно лишь осторожно предположить, что двадцать веков назад начался поиск и тотальная эвакуация тех, кто сошел в первобытное человечество и полностью с ним отождествился. Игроки, очнувшиеся от многовековой амнезии, начали покидать Землю и «возвращаться в прошлое» — по ожерелью землеподобных планет. Возможно, существует причина, по которой «Сынам Божьим» приходится гостить на всех планетах цепи, но в конце пути каждого ждет своя собственная Голгофа. Не исключено также, что «филиусы» могли воплощаться только в родовых линиях, оставленных предшественниками, — чтобы не «уснуть» снова. «Вопросы крови — самые важные…».
(«Я был в крови своих родителей. А до этого — в крови родителей своих родителей», — говорит голован в «Жуке…». Стругацкие называют это «генетической памятью». У них есть киносценарий под названием «Пять ложек Эликсира»: четверо бессмертных — хранители источника вечной жизни, — приходят к писателю Снегиреву и пытаются навязать ему место, принадлежащее пятому. Но писатель отказывается от бессмертия, — и на этом все заканчивается. Или — начинается?.. Визит мог быть проверкой кандидата на человеческие качества. Не случайно бессмертными гостями Снегирева руководит «сын Давидов» — Иван Давидович Мартынюк, химик из института на Богородском шоссе. А источник, способный бесконечно продлевать жизнь пятерым посвященным, находится в пещере, — это красный сталактит, с острия которого стекают капли «живой воды». Копье и кровь? Нашу догадку подтверждает и последний эпизод «Пяти ложек…»: Снегирев с двумя внуками, которых он называет «разбойниками». Одного из них зовут Фома: именно апокрифическое Евангелие от Фомы сообщает о том, что Иисус, сын Давидов родился в пещере. Фильм, поставленный по этому сценарию, назывался еще более откровенно — «Искушение Р.». Иисус в пустыне. Как известно, Он преодолел искушение и был распят вместе с двумя разбойниками).
Таким образом, весть о распятии Сына Божьего на Голгофе могло служить «филиусам» своеобразным посадочным знаком — вроде тех Т-образных полотнищ, которые выкладывали когда-то на летном поле. А четыре столетия спустя появилась легенда о том, что Иосиф Аримафейский собрал в чашу Тайной Вечери кровь Христа, и этот сосуд имеет великую силу. Таким образом, Грааль стал одним из многих дорожных знаков, направляющих к «запасному выходу».
16. «ФИЛЕАС, МАНЕКЕН В ЦИЛИНДРЕ»
Среди книг «Атона» особой прозрачностью шифра выделяется набоковская «Защита Лужина» (1929). В этом романе вообще нет тайного сюжета: загадкой является сам герой и все, что с ним происходит. Только очень снисходительный читатель может увидеть в Лужине рассеянного гения: на самом деле это человекоподобное существо имеет очень мало общего с людьми. Тарзан наоборот. Размежевание героя с миром происходит в детстве и описывается как новое рождение: «…Весь мир вдруг потух, как будто повернули выключатель, и только одно, посреди мрака, было ярко освещено, новорожденное чудо…». Между турнирами Лужин живет как во сне, но играя, чувствует, что «тот или другой воображаемый квадрат занят определенной сосредоточенной силой, так что движение фигуры представлялось ему как разряд, как удар, как молния, — и над этим напряжением он властвовал». Управление виртуальным миром. Однажды Лужин заболел, и врачи запретили ему играть в шахматы. Потеряв точку приложения сил, гроссмейстер задумывается над своим собственным существованием и делает вывод: им руководит могущественная сила — «таинственный, невидимый антрепренер».
Не о себе ли рассказывает Владимир Набоков?
Лужин ищет «ключ комбинации» в перипетиях своей судьбы. в расстановке лиц, в случайно брошенном слове. Так должен действовать и дешифровщик: в персонажах и событиях нужно увидеть тщательно расставленные указатели — вроде меловых стрелок в «казаках-разбойниках». Эти знаки не только объяспяюг суть происходящего в романе, но и выводят за пределы текста, — к реалиям, имеющим для Набокова чрезвычайную важность. Вот начало романа:
«Больше всего его поразило то, что с понедельника он будет Лужиным. Его отец — настоящий Лужин, пожилой Лужин, Лужин, писавший книги, — вышел от него, улыбаясь, потирая руки, уже смазанные на ночь прозрачным английским кремом, и своей вечерней замшевой походкой вернулся к себе в спальню».
На первый взгляд, все просто и понятно: отец объявляет сыну, что тот скоро пойдет в школу. Но к этой теме зачем-то примешивается другое — мысль о двойничестве и о том, что быть Лужиным — значит, писать книги. Возможно, в этих строчках зашифровано «второе рождение» самого Набокова: школьник получает прозвище «Антоша», — по имени героя одной из отцовских книг. Много лет спустя Лужину вручают самопишущее перо. принадлежавшее отцу, а затем его по ошибке принимают за сочинителя. Писатели и школа «Атон»?
«Игра богов. Бесконечные возможности». — так говорит о шахматах безымянный музыкант, приглашенный на лужинский вечер. Слова музыканта открывают тему шахмат в «Защите…», а самый известный способ защиты носит имя Филидора — шахматиста и музыканта. Этот намек дублируется словами про героя любимой лужинской книги: «Филсас, манекен в цилиндре, совершающий свой сложный изящный путь…». Некий «складной цилиндр» упомянут и на следующей странице — вместе с «учебником чудес», «шкатулкой с двойным дном» и прочими многозначительными предметами.
«Филиус» и Тоннель?
«Тура летит», — слышит мальчик, впервые наблюдающий за шахматной игрой. Эта реплика лишь кажется случайной: окончательное пробуждение героя будет связано с итальянским гроссмейстером Турати и с русским инженером Валентиновым — антрепренером Лужина. «Русский итальянец» Бартини — тайный наставник писателей? Символическое единство двух персонажей подчеркивает реклама новых самопишущих перьев — бюст с двумя лицами. (Янус!) Про Валентинова сказано, что он носил кольцо с «адамовой головой» и «изобрел походя удивительную металлическую мостовую, которая была испробована в Петербурге, на Невском, близ Казанского собора». Собор в Казани? Неспроста в романе упоминается Везувий, вращающийся диск в Луна-парке и солнечный диск — «плоский и бескровный». Перед смертью Лужин рисует «адамову голову» — череп, лежащий на телефонной книге. А вот еще одна интересная деталь: отец Лужина — страстный грибник. Он даже умер из-за грибов, — пошел в лес и простудился.
Когда у Лужина проявился необыкновенный талант, его увезли за границу — «на берег Адриатического моря». Очевидно, речь идет о Фиуме. А среди нескольких европейских столиц упомянут Будапешт.
Обратите внимание на эпизод, в котором герой впервые наблюдает за шахматной игрой. Лужин замечает, что «каким-то образом он ее понимает лучше, чем эти двое, хотя совершенно не знает, как она должна вестись…». И неудивительно: «Единственное, что он знал достоверно, это то, что спокон века играет в шахматы, — и в темноте памяти, как в двух зеркалах, отражающих свечу, была только суживающаяся, светлая перспектива: Лужин за шахматной доской, и опять Лужин за шахматной доской, и опять Лужин за шахматной доской, только поменьше, и потом еще меньше, и так далее, бесконечное число раз».
