Ричард Дейч - Ключи от рая
Уже много лет жизнь Дженни была неразрывно связана с супругами Сент-Пьер; сейчас она чувствовала, как весь ее мир рушится. Мэри при смерти, Майкл в беде, а теперь еще и Поль пропал. Она любила мужа за грубоватую резкость, за то, что он полностью посвятил себя детям, за его моральные принципы, которые все остальные похоронили уже десятки лет назад. Вопреки всему Дженни верила, что Поль и Майкл живы и здоровы, но при этом чувствовала, что им еще предстоит пройти главное испытание.
Дженни наблюдала за тем, как судорожно вздымается грудь Мэри. Тело подруги корчилось в конвульсиях, постельное белье промокло насквозь от пота; кошмарный сон приближался к апогею. «Господи, пусть у них все получится», — мысленно молилась Дженни, прося Бога не оставить всех ее друзей.
* * *Входная дверь особняка распахнулась настежь. Откуда-то изнутри донесся громкий писк, раздававшийся с интервалом в одну секунду.
— Нельзя ли поторопиться? — прошептал Симон.
— Успокойся. У меня есть шестьдесят секунд.
— Теперь уже пятьдесят восемь.
Майкл шагнул в просторный холл; весь свет был выключен, и дом погружен в полный мрак. Включив крохотный фонарик, Майкл открыл шкаф из красного дерева, стоявший у самой двери, и выбросил лезвие ножа. Раздвинув в разные стороны несчетное количество плечиков с костюмами и плащами, он добрался до небольшого белого ящика сигнализации и посмотрел на дисплей: мигающие красные светодиоды дошли уже до цифры сорок пять. Клавиатуры нс было: лишь щель считывающего устройства магнитной карточки. А карточки у Майкла не было.
— Отлично, — пробормотал он.
— Что именно отлично? — окликнул стоявший у него за спиной Симон.
Майкл помолчал, шумно выдохнув. У него оставалось тридцать восемь секунд.
— Видишь, вот эта штуковина…
— Не надо объяснений, — оборвал его Симон.
Сейчас им недоставало только приезда местной полиции. Спрятать двадцать один труп будет очень нелегко, а объяснить свое присутствие — еще труднее. Еще немного — и здесь все будет кишеть сотрудниками правоохранительных органов. О том, чтобы раздобыть ключи, придется забыть.
Взяв фонарик в зубы, Майкл сосредоточился. Повернув нож, он просунул лезвие за панель. Открыл крышку и уставился на содержимое. Беспорядочное сплетение проводов казалось скорее тарелкой спагетти, чем охранной системой. Двадцать девять секунд. Теперь пронзительный писк зазвучал вдвое чаще.
Майкл достал из кармана два провода с зажимами па концах. Он перебрал большим пальцем двадцать с лишним проводов — конечно, никаких пресловутых синего и красного не обнаружилось; система была защищена кодом, и каждый цвет имел строго определенное значение. Вероятность выбрать наугад нужную пару равнялась одному из трехсот восьмидесяти. И, к несчастью, времени оставалось в обрез. Девятнадцать секунд. Теперь писк уже звучал частым градом. Майкл застыл, задумчиво глядя на провода.
— Гм… я, конечно, понимаю, что мы никуда не торопимся, но все же… — напомнил ему Симон. В голосе священника прозвучала тень тревоги.
Девять секунд. Если бы у него был час… возможно, он и смог бы расколоть эту систему. И вдруг Майкла осенило. Он проследил провода, которые вели от дисплея таймера, проводил их через разноцветный лабиринт до маленькой черной микросхемы. Закрепил зажимами один провод. Четыре секунды.
— Послушай, мы не можем торчать здесь весь день. — Такого напряжения Симон не испытывал и под пулями наемников.
— На самом деле… — Майкл ловко закрепил второй зажим, — теперь можем.
Таймер замигал, и на дисплее, где оставалось всего две секунды, обратный отсчет начался снова, теперь уже от десяти часов.
— Если не удается сбросить сигнализацию, надо сбросить часы, — облегченно вздохнув, объяснил Майкл.
Он повел Симона в сердце особняка. По мере того как они удалялись от входа, проходя мимо библиотеки в глубь дома, слабый свет, пробивавшийся из боковых комнат и с лестницы, становился все сильнее. Конечно, ярким его назвать было нельзя, и все же он позволил выключить фонарики. Майкл не терял времени на то, чтобы заглядывать во все комнаты; теперь все приобрело другой смысл. В предыдущий раз при виде этих несметных сокровищ, собранных владельцем дома, он испытывал любопытство, но сейчас… Майкл не ощущал ничего, кроме отвращения.
Наконец они дошли до старой массивной деревянной двери. Она была чуть приоткрыта. Майкл взялся за большую потемневшую чугунную ручку. Протестующий скрип петель резанул слух хуже любых сигналов тревоги. Выхватив пистолет, Симон развернулся, готовый дать отпор тому, кто прибежит на этот звук.
Затхлый сырой воздух, вырвавшийся из каменного подземелья, тотчас же ударил Майклу в нос, пробуждая его былые страхи. Они с Симоном начали спускаться вниз; священник держал пистолет перед собой на уровне пояса. Чтобы не стать легкой мишенью, фонарики они погасили, и теперь им пришлось преодолевать больше двухсот футов вслепую, ориентируясь лишь по скользким ступеням и расщепленным перилам. Майкл не мог не сравнить это подземелье и камеры берлинской тюрьмы; и там, и здесь в воздухе висело почти осязаемое чувство страха.
Шагнув с последней ступени, они оказались на утрамбованном земляном полу. Майкл попытался сориентироваться; перил больше не было. Они постояли, слепые в непроницаемой иссиня-черной темноте, которая плотной повязкой закрывала им глаза. Воздух был насыщен зловонием гниения.
— Как насчет того, чтобы зажечь… — начал было Майкл, но внезапно Симон резким толчком повалил его на землю.
Выстрел прогремел ниоткуда, оглушительный треск, который ударил по барабанным перепонкам многократными отголосками, отразившимися от каменных сводов. Майкл и Симон распластались на полу, не в силах определить местонахождение невидимого охранника, встретить которого здесь они никак не ожидали.
— Я отползу вправо, — прошептал в темноте Симон. — А ты постарайся отвлечь на себя его огонь.
— Ну спасибо.
Симон бесшумно скрылся во мраке, оставив Майкла одного в этом подземелье, ставшем причиной всех его кошмаров.
«Отвлечь огонь на себя. Замечательно».
Ощупывая стену, Майкл, пятясь, отошел на несколько шагов назад. Вдруг его пальцы провалились в полость в шести футах над землей, где известь раскрошилась. Достав нож, Майкл принялся бесшумно расширять углубление, затем вставил туда фонарик. Высоко, в стороне — отличная мишень; этой же самой уловкой он воспользовался, обманув Симона на кладбище. Все дело в перспективе, в ловкости рук, в волшебстве: пусть люди увидят то, что они хотят увидеть.
Пригнувшись как можно ниже, Майкл зажег фонарик, и его тонкий луч упал на собрание зловещих произведений искусства. Майкл постарался остаться в стороне от пятна света, но, прежде чем он успел сделать хоть шаг, снова загрохотали выстрелы. Пять выстрелов, один за другим, казалось, донесшиеся отовсюду.
Разбитый пулей фонарик погас. Снова опустилась удушливая темнота. Наступившая тишина сводила с ума. И никаких признаков Симона. Откуда-то из глубины подземелья донесся шорох. Напрягая память, Майкл осторожно двинулся вперед. Сжимая перед собой «глок», он шел на эти тихие звуки. Казалось, они раздавались внизу, на уровне земли: кто-то царапал ногтями по камню. Майкл сделал еще один шаг, и вдруг темнота ожила еще одним звуком, похожим на свистящее бульканье. Быстро присев, Майкл поводил пистолетом вокруг. Ствол на расстоянии вытянутой руки наткнулся на что-то мягкое, податливое. Чье-то тело. Дыхание человека было слабым, неровным. Пошарив, Майкл нащупал голову и опустил пистолет на землю. Его пальцы продолжали изучать: короткий «ежик» жестких волос, кожа, похожая на пергамент. Он вздрогнул, ощутив прикосновение руки к плечу. Бесшумно приблизившийся к нему сзади священник зажег фонарик. Майкл стоял на коленях перед распростертым на земле стариком лет девяноста, а то и больше. Майкл поднял взгляд.
— Вот кто стрелял, Симон опустил пистолет.
— Кто он?
— Чарльз… дворецкий Финстера, — только и смог вымолвить Майкл.
Старик испустил последний вздох.
Выпрямившись над трупом, Симон осенил себя крестным знамением и прочитал короткую молитву по усопшему. От Майкла нс укрылась жуткая ирония происходящего: священник почтил погребальным обрядом человека, которого только что сам убил.
Они двинулись дальше, углубляясь в подземелье. Вокруг плясали угрюмые тени, повсюду висел сырой, терпкий запах гниения. Симон, водя лучом фонарика по сторонам, поражался тому, что открывалось его взгляду. Кричащая от ужаса мать, прижимающая к себе окровавленных детей. Воитель, потрошащий внутренности тем, кто сложил оружие. Гобелены прославляли смерть, полотна изображали разлагающиеся трупы: человечество, безжалостно порабощенное злом. Тысячи произведений искусства, каждое последующее более жуткое, чем предыдущее, — Симону казалось, что он попал в преисподнюю.
